По каждому случаю эксперты — юристы, психологи — выносили свой вердикт. После этого заключение комиссии попадало мне на стол.
Это были страшные, леденящие душу документы. Порой именно в их сухости, в спокойном перечислении был весь ужас.
Гражданин Б., 1971 года рождения, имеет мать, ранее не судим… Приговорён к смертной казни за убийство из автомата начальника караула лейтенанта П. и причинение тяжких телесных повреждений рядовому Д.
Я помнил этот эпизод. Эту историю. Солдат, расстрелявший своего начальника. Совсем молодой парень. Да, виновен, лишил жизни человека, молодого офицера, к тому же наверняка отца, главу семьи. Но кто знает, что там произошло, в его психике? Не выдержал испытаний? Сорвался? Какой надлом произошёл в этой неокрепшей душе? Я согласен с аргументами комиссии — помиловать. Тем более что амнистии по таким статьям у нас не бывает, а ему теперь предстоит отбыть наказание сроком пятнадцать лет.
Гражданин М., 1973 года рождения, холост, ранее не судим, приговорён к смертной казни за изнасилование и убийство девушки, а также за изнасилование трех малолетних.
Я очень долго колебался. Казалось, что оставлять жизнь такому зверю — нельзя. И все же внял доводам комиссии. Смертная казнь была заменена двадцатью пятью годами лишения свободы. И после этого было установлено, что убийство и изнасилование девушки было совершено не им. Это выяснилось в ходе расследования другого уголовного дела, когда поступило заявление о явке с повинной от гражданина К. По другим преступлениям наказание М. было определено — 15 лет лишения свободы.
Правосудие не может быть ограниченным. Выборочным. Да, за изнасилование детей, я считаю, надо карать жестоко. Однако несколько лет назад под давлением Совета Европы мы ввели мораторий на смертную казнь. Очень многие были по-человечески против этой меры. Потому что не могут такие чудовищные преступления оставаться безнаказанными. Следователи и суды, прокуроры и общественное мнение по понятным причинам абсолютно безжалостны к маньякам, преступникам с подобными отклонениями в психике, ведь их деяния — жуткие, леденящие кровь. Но вспомним историю самого жестокого маньяка — Чикатило. Сколько безвинных подозреваемых было осуждено, прежде чем поймали ростовского «потрошителя».
Опираться только на мнения специалистов, на заключения экспертов — тоже нельзя. Ещё и на свою совесть, на своё разумение. Может, моя бессонница, мои тревожные, невесёлые ночи наедине с собой — родом из этой зеленой папки?
Тяжело. Уговариваю себя, что раскаяние этим людям ещё может помочь. Но иногда рука словно сама тянется к перу: в помиловании отказать.
Каждый должен нести свою меру ответственности. Каждый.
Но человек мог попасть под расстрел за не совершённое им преступление. Да, возможно, жуткий человек, возможно, страшный. Но не совершавший убийства! Для меня это ещё одно доказательство того, насколько совершённой обязана быть судебная система. И насколько это тяжёлый, необратимый приговор — смертная казнь. Если допущена ошибка, её уже не исправить, на нашей совести — жизнь.
А вот ещё одна папка — в ней совсем другие истории, совсем другая жизнь. Наградные представления 97-го года. Любимые мои документы… Хотя, казалось бы, подпись под ними не требует размышлений, моей работы. Почему же тогда любимые? Это очень важно — сознавать, что в государстве живут такие люди.
Вот наугад несколько наградных листов. Писатель Виктор Астафьев — орден «За заслуги перед Отечеством» II степени. (Орден «За заслуги перед Отечеством» I степени — государственная реликвия, хранится в единственном экземпляре.) Живёт в деревне Овсянка под Красноярском, там у себя создал деревенскую библиотеку. Наш сегодняшний Лев Толстой. Меня лично такая аналогия не смущает.
Академик Басов. Один из изобретателей лазера. Нобелевский лауреат. Легенда нашей науки! Орден «За заслуги перед Отечеством» II степени.
Конструктор Калашников. Михаила Тимофеевича, современного Левшу, создателя уникального русского автомата, страна наградила высшим российским орденом — Андрея Первозванного.
Вроде бы простое дело — награды. Что тут сложного — взять и подписать. Но…
Я считал и считаю, что в любом деле, даже самом спокойном, есть повод для неожиданного решения. Вот история с присуждением Государственной премии создателям фильма «Белое солнце пустыни». Приближался 25-летний юбилей этой замечательной картины. Но коллеги-кинематографисты посчитали: если страна и её руководство вовремя не оценили создателей фильма, навёрстывать упущенное поздно. Награждение задним числом будет нелепым. Странным.
Но я пошёл напролом. Я был абсолютно убеждён в своей правоте. Если такой — любимый, народный — фильм не наградить Государственной премией, тогда зачем вообще нужны премии?! Когда-то фильм был лишён наград из-за слишком «легкомысленного» отношения к революционной теме. А теперь за что?
Наверное, это был тот редкий случай, когда я про себя подумал: хорошо, что я президент.
… И своим указом ввёл дополнительную премию. Специально для фильма «Белое солнце пустыни». Лауреатами Государственной премии за 1997 год стали режиссёр Владимир Мотыль, актёры Анатолий Кузнецов, Спартак Мишулин и другие замечательные мастера, подарившие нам блестящую картину. Очень приятно было пожать руку Владимиру Яковлевичу Мотылю в Георгиевском зале Кремля. И не было за державу обидно. Напротив, приятно было за державу.
… Правда, бывало с наградами и по-другому.
Приближалось 80-летие Александра Исаевича Солженицына, великого русского писателя, изгнанного из страны в 70-х годах и вернувшегося домой, в Россию, совсем недавно. Юбилей писателя должен был широко отмечаться российской общественностью. Для меня было ясно, что жизнь, прожитая Солженицыным, — это настоящий гражданский подвиг, и Россия должна наградить писателя своим высшим орденом — Андрея Первозванного.
В то же время интуиция подсказывала: не все будет так просто с Александром Исаевичем. Он привык быть в оппозиции. И несмотря на то что вернулся на Родину, по-прежнему насторожённо и очень критически относится ко всему, что здесь происходит.
… И тут действительно мне на стол ложится записка моих советников, занимающихся вопросами культуры. В записке они сообщают, что Александр Солженицын в случае присвоения ему ордена скорее всего откажется от него.
Помню, я даже слегка растерялся.
Действительно, что делать?
Вроде бы, без всяких сомнений, необходимо награждать писателя. Но ведь в случае его отказа возникнет очень неловкая ситуация. Как после этого будут себя чувствовать другие выдающиеся люди России, которым уже был вручён этот орден или будет вручён? И если точно известно, что он откажется, надо ли тогда искусственно создавать шум, ажиотаж, некое общественное событие? Раз не хочет Александр Исаевич принимать орден, может быть, и не награждать его?
Но что-то говорило мне: нет, неправильно это, несправедливо. Да, сейчас писатель настроен жёстко, многие вещи в окружающей действительности воспринимает вот так: на эмоциях, на обидах. Это его характер. Но именно этот характер помог ему пережить все несправедливости, все тяготы жизни, выпавшие на его долю! Может быть, пройдут годы и он по-другому оценит этот орден?
Я подписал указ о награждении Александра Исаевича орденом Андрея Первозванного. И вместе с указом написал ему личное письмо, в котором говорил о том, что эту награду присудил ему не я лично, это награда — от всех благодарных граждан России.
…Я очень надеюсь, пройдёт время, и Александр Исаевич изменит своё решение. Но даже если этого не случится, уверен, что поступил правильно.
Возвращаюсь к красным папкам.
Все ли важнейшие документы попадают в них? И что происходит дальше, после того как документ подписан?
Заведующий президентской канцелярией Валерий Павлович Семенченко, как правило, никогда не выпускал из рук документы «особой важности», «совершенно секретные» или «конфиденциальные». Все эти грифы означали для него одно: из рук в руки. Семенченко входит, держа в руках пакет, докладывает его суть, и я внимательно читаю. Если нужно — подписываю. (Дело в том, что эти документы не должны открыто лежать на столе, даже на моем, президентском.) После чего Семенченко удаляется в приёмную и посылает «фельда» (курьера фельдсвязи) адресату, предварительно оповестив его по телефону закрытой связи. Как правило, это закрытые отчёты разведки, справки о новых видах вооружений, доклады об острых ситуациях, возникших в связи с международной деятельностью государства.
Валерий Семенченко со мной ещё с Московского горкома партии. Оттуда он был изгнан за близость к опальному первому секретарю. Так что пострадал из-за меня. В 1990 году я позвал Валерия Павловича разгребать завалы документов и писем, оставшиеся от коммунистического Верховного Совета России.
Именно он в конце рабочего дня складывает папки в мой, президентский, сейф и опечатывает его своей личной печатью. Именно он бдительно следит за документами, которые лежат на моем столе. Любая моя пометка или резолюция мгновенно доносится до тех, кому она предназначена. И так десять лет. Без единого промаха, задержки, оплошности. Семенченко — человек безотказный, порядочный, верный. И очень добросовестный. Именно то, что требуется от человека на этом месте.
После того как срочная почта подписана, завизированы документы из белых и зелёных папок, Семенченко уходит.
Я вызываю руководителя кремлёвского протокола Владимира Николаевича Шевченко.
Мы обсуждаем с ним график моего текущего рабочего дня.
Среда, 3 сентября
10.00. Запись радиообращения (к этой строчке плана я ещё вернусь).
10.45. Церемония проводов Р. Херцога, президента ФРГ.
11.35. Телефонный разговор с Леонидом Кучмой.
11.45. Помощник по юридическим вопросам Краснов.
12.00. Министр внутренних дел Степашин.
13.00. Секретарь Совета безопасности Кокошин.
15.00. Открытие площади перед храмом Христа Спасителя.
19.00. Открытие нового здания оперного театра Бориса Покровского.
График верстается заранее, за месяц-полтора. Любой, даже пятиминутный сдвиг в нем я не могу себе позволить. И не только из-за того, что терпеть не могу опаздывать, терпеть не могу, когда меня кто-то ждёт. Эта привычка вырабатывалась в течение всей жизни. И помимо всего прочего, я хорошо представляю себе, как будут волноваться все те, кто готовился к этой встрече давно.
Я помню, мои дочери не раз пытались меня подловить, проверяя моё чувство времени. «Папа, который час?» — внезапно спрашивали они. И я всегда отвечал, не глядя на часы, точно до минуты. «Как ты это делаешь?» — удивлялись они. Я и сам не знаю… Просто чувствую.
Здесь, в Кремле, это чувство времени тоже, безусловно, помогает. Но шеф кремлёвского протокола Владимир Николаевич Шевченко в случае задержки обязательно напомнит, даст знать, что я задерживаюсь дольше возможного. Живой хронометр.
Но конечно, круг обязанностей Владимира Николаевича неизмеримо шире. С 1991 года он стал моим проводником в лабиринте протокола, верным помощником на всех официальных встречах. Он всегда рядом со мной, он держит в голове сотни и тысячи вроде бы мелких деталей, которые так много говорят для любого профессионального дипломата.
А его «коллекция» в девяносто восемь официальных, рабочих и прочих международных визитов президента чего стоит!
Не раз и не два шеф моего протокола не стеснялся вмешиваться в мою беседу с Клинтоном, Шираком или с другими лидерами государств (даже тогда, когда его иностранные коллеги не решались, отходили в тень) и напомнить нам, что до следующего мероприятия осталось несколько минут! И мы с уважением относились к его настойчивости. За все годы, которые он со мной, Владимир Николаевич ни разу не подвёл. Уникальный человек, отзывчивый, приятный и фантастически пунктуальный.
Подписаны бумаги.
Согласован график.
До начала моих рабочих встреч и телефонных звонков я обязательно должен просмотреть газеты, журналы, дайджесты прессы и итоги социологических опросов. Без этого не могу представить себе начало своего рабочего дня.
26 сентября 1997 года.
Фонд эффективной политики присылает мне еженедельный мониторинг российской прессы, как московской, включая электронные СМИ, так и региональной.
Вот лишь несколько строк оттуда.
«Президент признал, что сильная экономика — это рынок плюс сильное государство» («Независимая газета»).
«Государство не потерпит более давления со стороны бизнеса» («Русский телеграф»). «Ельцин объявил о закате свободного рынка» («Коммерсантъ»).
Просматриваю заголовки, отмечаю основные тенденции недели.
А что думают обо всем этом люди? Простые люди?
11-12 октября 1997 года.
Фонд «Общественное мнение» проводит регулярные опросы.
«Скажите, пожалуйста, каких политиков вы лично выдвинули бы сегодня кандидатами на пост президента?»
Начиная с августа Зюганов увеличил свой рейтинг на два пункта — было 15 процентов, стало 17. А у Лебедя рейтинг на два пункта упал: теперь стало 9 процентов.
Здесь ещё множество интересных вопросов. Например:
«… если Дума примет решение о недоверии правительству Черномырдина, как вы к этому отнесётесь?»
Положительно — 35 процентов, нейтрально — 16, отрицательно — 25. Затрудняюсь ответить — 24. Очень много колеблющихся, не определившихся. Есть резерв в борьбе за их доверие.
А вот очень интересный, не политический опрос. Например:
«Как обычно вы проводите свободное от работы время?»
Смотрю телевизор — 65 процентов. Занимаюсь по дому, по хозяйству — 57 процентов. Читаю газеты, журналы — 30. Занимаюсь физкультурой, спортом — 5.
Вся наша страна, со всеми её привычками и предпочтениями, даже в этом простом опросе как на ладони. Есть о чем подумать.
Я делаю себе пометки на полях, записываю пришедшие в голову идеи. Но пора приступать к записи радиообращения. Начиная с 1996 года я делал это каждую неделю. Были тревожные — например, когда менялось правительство. Были спокойные и праздничные — например, посвящённые 8 Марта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53