Ситуацию я для себя сформулировал так: ценой тяжёлой потери качества — выхода за конституционное поле — я решаю одну из своих главных задач, поставленных мной ещё в начале президентства. После этого шага с компартией в России будет покончено навсегда.
23 марта в 6 утра состоялось закрытое совещание с участием Черномырдина, Сосковца, силовых министров, главы администрации Николая Егорова. Я ознакомил всех с этим планом, сказал: «Вот есть такая идея. Высказывайтесь. Что вы обо всем этом думаете?»
Повисла тяжёлая пауза.
Неожиданно резко против этого плана высказался Анатолий Куликов, министр внутренних дел. «Компартия, — сказал он, — в половине регионов России контролирует местную законодательную власть. Она выведет народ на улицы. За всех своих подчинённых в этой ситуации поручиться не могу. Что будем делать, если часть милиции будет за президента, другая — против? Воевать? Это же гражданская война». Ту же позицию занял и Черномырдин, сказав, что не понимает, чем вызвана необходимость столь резких и необратимых ходов.
Но большинство участников этого утреннего совещания поддержали идею переноса выборов. «Борис Николаевич, — говорили мне, — вы же не отказываетесь от выборов, вы только переносите их на два года, поэтому обвинить вас в нарушении демократических принципов нельзя. Народ не хочет никаких выборов. Все привыкли к вам. И с коммунистами можно покончить только решительными действиями. Сколько лет они будут людям головы морочить, отравлять всем мозги?! Сейчас, может быть, тот самый благоприятный момент, когда это можно сделать. У вас пошёл рейтинг вверх, за вами все пойдут». Наконец я сказал: «Все понятно. Большинство — „за“. Совещание закончено. Идите, я подумаю сам».
Оставшись один, я все обдумал: решать надо сейчас, в течение суток. Откладывать такие вещи нельзя, иначе информация может просочиться. Опять почувствовал этот внутренний холод: я один должен принять решение и один отвечать за него.
Пока я находился в кабинете, Таня позвонила Чубайсу, позвала его в Кремль. «Папа, ты обязан выслушать другое мнение. Просто обязан», — сказала она. И я вдруг понял: да, обязан…
… Когда Чубайс волнуется, его лицо мгновенно заливается алой краской. «Борис Николаевич, — сказал он. — Это не девяносто третий год. Отличие нынешнего момента в том, что сейчас сгорит первым тот, кто выйдет за конституционное поле. Хотя, в сущности, и в девяносто третьем первыми за флажки вышли они. Это безумная идея — таким образом расправиться с коммунистами. Коммунистическая идеология — она же в головах у людей. Указом президента людям новые головы не приставишь. Когда мы выстроим нормальную, сильную, богатую страну, тогда только с коммунизмом будет покончено. Отменять выборы нельзя».
… Мы разговаривали около часа.
Я возражал. Повышал голос. Практически кричал, чего вообще никогда не делаю. И все-таки отменил уже почти принятое решение. До сих пор я благодарен судьбе, благодарен Анатолию Борисовичу и Тане за то, что в этот момент прозвучал другой голос — и мне, обладающему огромной властью и силой, стало стыдно перед теми, кто в меня верил…
После этой важной психологической и идеологической победы аналитическая группа с Чубайсом во главе стала главным центром принятия всех политических решений. Предвыборный штаб Сосковца перестал существовать.
Команда Чубайса развернулась в полной мере.
Социолог Александр Ослон, шаг за шагом, стал составлять социологическую карчу выборов — но не «среднестатистический» портрет россиянина, у которого Ельцин имеет двух — трехпроцентный рейтинг доверия, а конкретную, точную картину, из кусочков, сегментов, срезов общества. Вот тогда-то и выяснилось, что конкретный россиянин смотрит на вещи совсем не так, как «среднестатистический»! Служащие и «челноки», студенты и молодые специалисты, семейные сорокалетние люди и пожилые работающие пенсионеры, жители юга и севера, больших и малых городов — все ждут от выборов разного.
Во время обсуждения какой-нибудь очередной идеи, когда все замолкали, задавался вопрос: «А что думает народ?» Все глядели на Ослона. И он, углубляясь в свои тетрадки, выносил окончательный вердикт, что по такому-то поводу народ думает. Под этим условным именем — «Народ» — Александр Ослон и работал в аналитической группе.
Мы стали искать адресную подачу предвыборной программы, новую тональность, новый стиль. И переход от казённой лексики к живому и понятному языку, конкретный разговор с каждой группой людей об их проблемах, вызвал сначала замешательство, потом интерес. «Ельцин другой», — заговорили тогда многие с удивлением. И как результат, примерно с середины апреля рейтинг стал подниматься быстрее. Огромное значение имели, безусловно, и средства массовой информации. Журналисты поняли, что если они не хотят коммунистической цензуры, — нужно работать согласованно. Игорь Малашенко выстроил чёткую вертикаль в работе с телевизионщиками и журналистами.
Позже он проделал эксперимент — положил передо мной фотографии двух предвыборных кампаний.
На первой фотографии, нынешней, 96-го года, — толпа начальников и ожидающий их «за санитарным кордоном» испуганный люд (по-моему, вКраснодаре). На второй, старой, 91-го года, — огромная масса людей, оживлённые лица, сияющие глаза. Я увидел счастливое лицо женщины, которая тянет руку ко мне, к другому Ельцину, и чуть не заревел от боли. Впечатление было сильное. Ведь это было всего пять лет назад!
Я вспомнил ощущения от встреч с людьми, и все сразу встало на свои места.
… Было сделано главное — мы придумали саму стратегию выборов. Борис Ельцин — один из участников предвыборной гонки, а не только президент. Да, он вместе с остальными кандидатами борется за голоса избирателей: ездит по стране, встречается с людьми, активно ведёт кампанию. В её рамках проводится агрессивная молодёжная акция — концерты, плакаты, реклама, — но, по большому счёту, это огромная жизнерадостная игра, и в этой игре никто никого не принуждает, не заставляет, не запугивает («не выберете Ельцина, тут вам всем и крышка»), просто предлагает идти на выборы.
Я потом думал: как же точно и вовремя молодая команда перевела стрелки от надоевшей всем идеологии — на игру. «Голосуй, или проиграешь». Вся активная часть общества, в сущности, была втянута в эту игровую ситуацию: нажмёшь на одну кнопку — один результат, нажмёшь на другую — прямо противоположный. Как игра по телевизору. А человек в жизни в каком-то смысле — игрок.
Ещё один игровой момент — кампания с телевизионными роликами «Выбирай сердцем»: с телевизионного экрана простые люди говорили, что думают обо мне. Сейчас даже трудно представить, какой эффект дала эта кампания. Интерес к личности президента вырос. Народ удивлялся, задумывался. Настолько был силён контраст между сложившимся образом президента и этим призывом.
Избиратель как будто бы проснулся. Конечно, можно поставить на Явлинского, Лебедя, Жириновского, но готовы ли они гарантировать наше благополучие? Готовы ли они защитить людей от новых социальных передряг? Наверное, все-таки нет. А вот «новый Ельцин» — ожил, встряхнулся, может быть, опять поставить на него?
Политологи назвали потом итоги голосования «отложенным выбором», то есть люди проголосовали против резких перемен, против поворота назад, против передела и смены элит. Но я все-таки в этом словосочетании делаю акцент на втором слове. Это был их сознательный выбор — пусть все остаётся как есть до 2000 года.
В принципе, это была нормальная предвыборная работа. В предвыборном штабе шли встречи со всеми влиятельными группами общества. Хотите выжить? Помогайте. Хотите продолжать заниматься банковской деятельностью? Помогайте. Хотите иметь свободу слова, частные телеканалы? Помогайте. Хотите свободу творчества, свободу от цензуры и от красной идеологии в культуре? Помогайте. Хотите заниматься своим шоу-бизнесом? Помогайте.
Увидев, какая мощная молодая команда работает на Ельцина, киты бизнеса потянулись в наш предвыборный штаб. Они «вложились»: кто организационно, кто интеллектуально, а кто и финансами.
Кто мешал Зюганову предложить тем же самым группам влияния свои гарантии, свои условия? Никто. Он решил, что средний класс и интеллигенция ничего не определяют — их слишком мало, — и поставил на обездоленных и недовольных, на безработных в регионах с кризисной экономикой, на жителей села. И просчитался! Даже в этих регионах нашлись социальные слои, которые не захотели расставаться с пусть маленьким, но уже нажитым добром, с образом жизни, с новыми возможностями — куда-то съездить, что-то увидеть, скопить денег на квартиру. Я не социолог, но абсолютно уверен, что именно эти скромные люди (класс «челноков», как их тогда называли) качнули маятник в мою сторону.
Таня вошла в работу штаба незаметно. Даже я, отец, вроде должен все замечать, и то не сразу обратил внимание, как все неуловимо и тонко изменилось. Таня просто рассказывала мне о заседаниях штаба, кто что сказал, какие были позиции, и я начинал совершенно неожиданно видеть целостную объёмную картинку… При этом видел даже то, чего, возможно, не видел никто из этих молодых ребят. Своё личное мнение она, как правило, оставляла при себе. Это наше негласное правило Таня практически никогда не нарушала. Но если вдруг пыталась: "Папа, но я все-таки думаю… " — я старался разговор увести в сторону. Главным условием её работы было одно: она — мой помощник. И не пытается, пользуясь положением дочери, что-то мне навязать.
Постепенно я начал понимать, что стратегия, предложенная аналитической группой, — это моя стратегия, это нормальная тяжёлая предвыборная работа и только так и можно победить.
Кстати, после выборов все самое ценное, все лучшее, что было наработано во время предвыборной кампании, мы постарались включить в каждодневную жизнь президента. Отсюда пошли радиообращения президента к россиянам, отсюда постоянный анализ общественного мнения, измерение политической температуры общества. Именно из этого совершенно нового подхода к работе Администрации Президента в конце концов родилась наша победа на парламентских выборах 1999 года и на президентских выборах 2000-го.
Я поставил задачу сделать из Администрации Президента настоящий интеллектуальный штаб. Самые сильные аналитики в стране должны работать на президента, на власть, а значит, на будущее страны. Приглашать их на любые должности. Не хотят идти в чиновники — не страшно, пусть работают в качестве советников, просто участников постоянных совещаний. В любом качестве они должны быть востребованы.
Именно тогда, летом 96-го года, я поставил своему штабу, своей администрации главную задачу. Преемственность власти. Преемственность власти через выборы. Задача эта — историческая, не имеющая прецедентов ни в новейшей, ни в прошлой истории России. В 2000 году президентом России должен стать человек, который продолжит демократические реформы в стране, который не повернёт назад, к тоталитарной системе, который обеспечит движение России вперёд, в цивилизованное сообщество.
Так, без лицемерия и жёстко, была поставлена задача команде, которая пришла на работу в Кремль летом 1996-го. До выборов 2000-го оставалось четыре года.
Снова возвращаюсь в предвыборный год.
… Коржаков проглядел опасность. Он был уверен, что сумеет «съесть» Чубайса. На Таню просто не обратил внимания. А когда обратил, попытался выжить её из штаба. Пошли разговоры: а почему, мол, она ходит сюда как на работу? Ей что, зарплату платят?
Начальник службы безопасности запретил Тане появляться в Кремле в брюках. Чего он добивался? Наверное, надеялся, что она вспыхнет, обидится, побежит жаловаться. А я не выношу ничего подобного. Но Таня отреагировала с юмором, в брюках ходить продолжала. В другой раз Коржаков продержал её три часа в приёмной.
Наконец, атмосфера слухов: мол, Таня заняла неподобающее ей помещение в Кремле (все это оказалось враньём) — меня вывела все-таки из себя. Я позвонил Коржакову: хорошо, не пускайте её больше в Кремль. Александр Васильевич вызвал её, заговорил ласково: "Таня, я, как старый друг семьи, не пускать тебя в Кремль, конечно, не могу. Но ты учти — сплетни ведь будут продолжаться… "
Он хорошо знал наши семейные отношения, нашу, ельцинскую, натуру… Но на Таню это все не подействовало. Математический склад ума и твёрдый характер легко и просто подсказали ей выход из этой душной, нетерпимой обстановки давления и мелочных уколов. Не замечать этого. Цель — важнее.
Коржаков с Барсуковым и Сосковцом реагировали на работу аналитической группы, социологов, телевизионщиков, то есть своих «конкурентов», довольно своеобразно. Старались с ними не общаться совсем. Запирались и никого не хотели видеть. О чем говорили между собой — не знаю.
Между тем приближался первый тур выборов.
Практически каждая предвыборная поездка превращалась в повод для моей отцовской гордости. Таня работала как вол, могла спать по три часа, проявляла немыслимое упорство в достижении результата. Могла переписывать вместе со спичрайтерами тексты выступлений десятки раз, десятки раз прорабатывать сценарии встреч или концертов. Я никогда не забуду, как готовился текст одного из моих обращений, посвящённых 9 Мая. Таня подключила к работе практически всех знакомых журналистов, писателей. По иронии судьбы в основу окончательного текста был положен вариант, написанный чуть ли не самым жёстким оппонентом президента Ельцина — журналистом Александром Минкиным. Обращение получилось чрезвычайно человечным и трогательным.
Я постепенно увидел, какой Таня невероятно работоспособный человек.
И ещё — верный, преданный. И отцу, и своим друзьям.
Всю предвыборную команду я твёрдо настраивал на победу только в первом туре. Когда мне пытались приносить планы поездок, выступлений после 16 июня, связанных со вторым туром голосования, я все это возвращал без рассмотрения. «Если кто-то думает о втором туре, может отдыхать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53