Они расположили планету между двух звезд и поместили глубоко в ее коре сеть двигателей-компенсаторов, не позволяющих планете скатиться из неустойчивой точки Л1. Из-за этой «гравитационной аномалии» лииты и взмывают вверх, не касаясь земли. Она же удерживает их в небе… Планета должна была аккумулировать энергию этих звезд. Причем под энергией я подразумеваю не просто свободные электроны, это комплексное понятие… Черт, пока он со мной говорил, я это понимал… В общем, нечто отдаленно напоминающее нашу пси-энергию.
Ванда насторожилась.
– Ты имеешь в виду, что у нас под ногами огромная батарейка, заряженная до предела? Мы можем это использовать?
Я усмехнулся и покачал головой.
– Воистину, твоя практичность сравнится только с твоей красотой, о Вечноцветущая.
Ванда поморщилась, Эммади приглушенно хмыкнул.
– Нет, батарея разряжена, использовать энергию мы не можем.
– Тогда к чему ты все это?
– Тебе не интересно?
Эммади подошел и сел прямо передо мной.
– Мне интересно, Тим. Как ты это понял?
– Надев на голову этот шарик. На меня свалилась лавина информации. К сожалению, я не выдержал и почти сразу отключился.
Ванда взяла один из принесенных Эммади фруктов и начала меланхолично жевать. Дройд осматривал «тирдоянина».
– Что за расу ты имеешь в виду?
– Мы не встречали их раньше. Я назвал их аархи. Этот звук – «аарх», напоминающий вздох, рокот и сухой треск одновременно – все, что я разобрал в их речи.
– Где они сейчас?
– Одного из них ты сейчас пытаешься напялить на свою голову.
Эммади действительно соблазнился вселенским знанием и довольно долго пытался натянуть на себя зародыш. Голова не пролезала.
– Можешь не мучиться. Во-первых, твой мозг сгорит от количества информации, а во-вторых…
– Твой же не сгорел.
– Я вовремя потерял сознание. У тебя нет предохранителей. Но это не важно, потому что, во-вторых, контакта не произойдет. Это же органика. Ему нужно пси-поле.
Дройд вздохнул и положил шар на землю.
– Хочешь сказать – это древняя раса, создавшая Тирдо-Я?
– Точнее, последняя выбранная ими форма.
– Они полиморфы? Или они были аморфны, как чуй-чаи?
– Нет, если они задавались целью, они могли превратиться в валун или в дерево – только они менялись не так быстро, как скуф. На это могли уйти недели или годы.
Ванда фыркнула.
– Зачем им это? Ну, превращаться в булыжник?
– Я не уверен, смогу ли я объяснить и способны ли мы вообще понять их мотивы. Как он сказал… А точнее – дал понять, показал… они стремились к чему-то вроде творчества. Только не как к профессии, а как к образу жизни. Нет, творчество – не совсем то слово… Они пытались изображать мир, менять его, создавать нечто новое.
– Все пытаются, Тим.
– Нет. Не так. Для аархов это не было одним из путей в жизни или одним из занятий, это было всем. Их «творчество» заключалось в том, что они искали нечто, что можно назвать красотой, потом пытались это понять во всем его многообразии, проникнуться полностью и стать им. Они становились деревьями и камнями – если они находили в них красоту. Потом они покидали тело, ставшее камнем, или деревом, или бабочкой, или перышком на ветру – словно сбрасывали кожу и отправлялись дальше. Пока они искали для себя новый предмет восхищения, они обрастали материей, как киль водорослями, и получали новый материал для очередного воплощения.
Эммади оставил шар в покое и теперь не торопясь прохаживался взад-вперед.
– Ты хочешь сказать, их последним творением стало вот это? – Он показал на дырявый пупырчатый шар. – Похоже, наши представления о красоте сильно различаются.
Я снова покачал головой.
– Нет, о настоящей, сущностной красоте, как красота звезд или океана, – практически совпадают. Я, наверное, привел слишком примитивные примеры. Что касается этого шарика – это вовсе не воплощение красоты в их понимании. Они приняли такую форму для своей последней задумки. Насколько я разобрался, они миллионы лет мотались по вселенной, находя, понимая и превращая себя в отражение красоты. Причем они не просто копировали – они творили, преображали то, чем прониклись. Но однажды они решили, что пора переходить на следующую ступень. Тогда они создали Тирдо-Я и превратились в эти клубки, чтобы за тысячи лет накопить достаточно энергии и материи, чтобы осознать и создать настоящую красоту.
– Как они ее себе представляли?
– К сожалению, видения были размытыми… Они называли себя садовниками, которые лелеют цветки красоты и сеют семена новых, еще более совершенных. Они решились на создание новой галактики. Прекрасной галактики.
– Что-то пошло не так?
Я вздохнул и посмотрел вверх, на кроны стрекозиных деревьев. Эммади проследил мой взгляд. Ванда осталась безучастной.
– Их убили эти деревья. Неизвестно, как они попали на пустую планету, как проросли в этом песке, но, в результате, искусственная планета, а с ней и аархи, перестали получать достаточно энергии – лиитовые облака вполне успешно отражали лучи обеих звезд. Всего за несколько сотен лет Тирдо-Я стала настоящей планетой. И на ней появилась жизнь. Цзаки. Они наткнулись на эти шарики и насадили их на свои рога. Аархи разговаривали с ними, пытались подстегнуть эволюцию и сделать цзаков разумными, но у них ничего не вышло. Цзаки использовали дарованные знания, только чтобы быстрее разыскивать пищу и уходить от опасности. Больше их ничего не интересовало.
Ванда легла на спину и прикрыла рукой глаза от яркого света.
– Раз они были такими всемогущими, почему они не уничтожили деревья? Почему не сопротивлялись, когда их достали цзаки? Неужели их план был настолько важен, чтобы зарыть всю расу в песок на тысячи лет, но не настолько, чтобы попытаться защитить его.
– Они не смогли. – Я усмехнулся. – Деревья были слишком красивы – они не посмели их тронуть.
– И что, они сдались?
– Нет. Просто отказались от глобальных идей. Похоже, дальше каждый решал за себя. Кто-то, возможно, превратился в одно из этих деревьев, кто-то покинул эту оболочку и полетел дальше. Не знаю.
Ванда нахмурилась.
– Тим, а если я надену его на голову…
Не дождавшись окончания фразы, я мотнул головой.
– Можешь попробовать, но вряд ли что-то произойдет. То, что я встретил его в роще, отобрал у цзака и надел на голову – это не мое временное помешательство. Он хотел со мной поговорить, он меня позвал. Именно меня.
– Почему тебя?
Ванда тщательно скрывала обиду. Я улыбнулся.
– Не думай – не потому, что я самый умный или что еще. Просто он решил, что я тоже садовник… Раз я так люблю свой цветок.
– Разве ты любишь цветы?
– Не цветы, Ванда. Цветок.
Она рассеяно кивнула и посмотрела на шарик.
– Ты словно Маленький Принц, Тим. Только вместо крохотной планетки у тебя полуразумный астероид, вместо Лиса – скуф, а вместо капризной Розы…
Она мне польстила.
– Да, только мне не так тяжело – на тонари не растут баобабы, скуфа приручил еще Ти-Монсор, а что насчет капризов цветка… Они терпимы.
– А кем будет железяка? Звездочетом?
– Да, больше всего подходит. На Пьяницу или Короля он не похож. А вот встретится ли на моем пути хоть один Фонарщик?
Мы оба улыбнулись. Потом я встал и отряхнул песок с одежды.
– А теперь пойдемте прогуляемся. Здесь недалеко.
– Зачем?
– Вы забыли? Я же говорил – надо найти мальчишку.
Эммади остался сидеть на песке в своей медитативной позе.
– Эммади, ты идешь с нами… Нам понадобится лопата.
Я сидел под деревом на корточках и жевал сорванный по пути фрукт. Непривычно, но есть можно. Шок от «разговора» с пупырчатым шариком потихоньку отступал. Хотелось как можно дольше ни о чем не думать и заниматься чем-нибудь в меру бессмысленным и не требующим умственных усилий. К примеру, поиграть с Эммади в шахматы, поваляться с кальяном в комнате-кровати борделя или залезть на какой-нибудь релаксационный вирт-портал и побарахтаться в нарисованной речке, позагорать. Но в нашем нынешнем положении все это было недоступно. Оставалось только сидеть, жевать кисловатый фрукт и выдумывать для него названия. По мнению Ванды, у меня это неплохо получается. Тем более я сегодня уже дал одно имя. Надеюсь, когда малыш очнется, ему понравится новое название его расы.
Мы нашли его довольно быстро – я указал место только примерно, ведь шарик и не собирался сообщать мне о мальчике, просто дал полную картину Тирдо-Я в его представлении. От этого у меня чуть не треснула голова, настолько детальной и многоплановой картинки не давал даже тонари с его сверхчувствами. Картинка пахла, пела и рассказывала о каждой своей песчинке, о каждом лиите, парящем в небесах, о тех, что еще нескоро воспарят, и о тех, кто давно уже превратился в пыль. Я только чудом заметил едва тлеющую в паре километров от нас красную точку. Мне удалось сосредоточиться на ней и запомнить ее приблизительное местонахождение. С остальным справились Эммади с Вандой. Робот сканировал толщу песка у нас под ногами и, как только обнаруживал органику, начинал копать. Три раза мы промахивались. Пару раз вытащили такие же коконы, как тот, который я напялил себе на голову, один – недавно издохшего цзака. На четвертый раз нам повезло. Эммади аккуратно откопал мальчишку, и они с Вандой принялись за дело. Из них получалась прекрасная команда первой помощи… Или заботливые родители, хлопочущие над заболевшим сынишкой.
Эммади давал ценные указания. Он значительно превосходил Ванду в теории, даже с учетом того, что никакой информации об анатомии этой расы у робота не было. Что ж, надеюсь, то, что спасло бы жизнь какому-нибудь ар-хоттунцу, не убьет паренька. Дройд должен был все учесть.
Ванде пришлось взять на себя всю практическую часть, потому что без нужной аппаратуры робот не смог бы залечить даже перелом. Ванда врастала в почву, в стволы стрекозиных деревьев и в найденный нами труп цзака, пытаясь достать все необходимые минералы, витамины, протеины – не знаю что, она там искала, – и впрыснуть все это Аарху. Сейчас она выращивала вокруг него регенерационный кокон. Поладить с инопланетной флорой ей было сложно, но она справлялась. Нехотя, с опаской, но природа слушалась Тайную.
Через несколько часов Аарх очнулся, аккуратно освободился от регенерационного кокона, встал и твердой походкой направился прямо ко мне, начисто игнорируя своих ошарашенных докторов. Только сейчас я смог нормально его разглядеть. Зная, что Аархи полиморфны и меняют тела приблизительно раз в сто или в тысячу лет, я не удивился тому, что «мальчишка», как называл его тот шарик, и впрямь оказался мальчишкой. Человеческим мальчишкой. Единственное его отличие от обычного сорванца лет двенадцати, которое я мог определить на глаз, – это цвет его кожи. Она была небесно-голубой.
– Прекрасный сад, брат. Ты прекрасен и прекрасны твои вещи. Позволь мне отразить тебя?
В поисках достойного по витиеватости ответа я натыкался только на идиотские названия, выдуманные для фрукта. Только потом до меня дошло, что паренек сразу после получения моего согласия собирается превращаться в меня. Черт, пожалуй, отражений Ти-Монсора на эту вселенную уже хватит. Может, предложить ему Ванду в качестве филиала красоты в нашей компании? Но он уже прошел мимо нее – похоже, он не считает ее достаточно красивой, чтобы быть достойной отражения. Что ему сказать?
Аарх сел на корточки, скопировал мою позу и его кожа начала слабо светиться. Он что, начинает радиоактивный распад, чтобы потом собраться заново уже в меня? Черт, как его остановить?
– Парень, стой. Слышишь? Не надо. Нельзя. Брат запрещает его отражать. Брату это не сдалось. Брат устал и хочет кушать фрукт, вот так – хряп-хряп…
Откусив огромный кусок фрукта, последнее выдуманное мной название которого звучало как «Рыбалка в дождь с племянником, вызвавшим разочарование удручающими успехами в учебе», я принялся демонстративно жевать и одновременно улыбаться с набитым ртом. Потом я протянул фрукт ему и произнес с той же идиотской улыбкой.
– Куси, брат. Да не просохнут ноги твои, пока не построишь дом свой в обетованной земле, а?
Да, пустышка, именно за неуважение к тонкостям языковой культуры аборигенов они и сожрали Кука. Если бы тебя пустили с бусами к индейцам, ты не смог бы выменять у них не то что Америку, но даже кубический сантиметр на дальней орбите Плутона… Похоже, угроза оказаться рядом с эпицентром ядерного взрыва несколько мешала моему здравомыслию.
Аарх несколько неумело улыбнулся. Я не мог понять – он искренне забавлялся моим поведением или просто начал отражать мой заклинивший оскал.
– Боюсь, брат не считает себя достойным отражения.
Ванде удалось сохранить свое спартанское спокойствие. Аарх повернулся на ее фразу.
– Прекрасный цветок, назови мне своего садовника. Его труд прекрасен, я хочу отразить его.
Мой страх перерос в панику, и я выкрикнул, уже совсем ничего не соображая:
– Это мой цветок!
Ванда удивленно подняла брови, Аарх снова обернулся ко мне.
– Твой цветок прекрасен. Твой труд прекрасен. Позволь мне отразить тебя.
– Нет! И ее не надо у меня отражать! Перестань!
Хотя я не совсем уверен, что произнес именно это. Скорее что-то среднее между «отбирать» и «отжирать». Ванда за спиной Аарха покраснела и прикусила губу, еле сдерживаясь от хохота. Эммади стоял как вкопанный – хоть бы вмешался, умник. Аарх перестал светиться и улыбаться, теперь он казался несколько растерянным.
– Брат, ты не считаешь меня достойным отразить тебя?
Я поспешно выдохнул и ответил уже спокойнее.
– Нет, брат. Я считаю себянедостойным этого. Твоя настоящая форма прекрасна – я восхищен твоим трудом. Если бы я умел отражать, я бы просил тебя о чести отразить тебя, брат.
Если он даже и разглядел мои скрещенные пальцы, вряд ли понял, что к чему. Осмыслив мою фразу, «братишка» просиял. Черт, семья Ти-Монсора разрастается. Скоро будут семеро по лавкам, сплошные братья. Близнецы.
– Ты первый, кто увидел красоту, которую я несу. Никто из братьев не понял меня. Но я вижу в пятиконечном водяном существе бесконечность не меньшую, чем в первом луче сверхновой, блеснувшем на самой далекой пылинке галактики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50