Другие люди могут – и я смогу. Я постараюсь приспособиться к здешним условиям, привыкнуть к здешнему быту, смириться со здешними порядками. Ты, конечно, прав: я тепличное растение, и мне многого будет здесь не хватать. Но если нам придётся скрытно жить в нашем мире, мне будет не хватать гораздо большего.
– Чего же? Чувства безопасности?
– Не только. Не это самое главное.
– А что?
– Музыка, вот что. Я как-нибудь проживу без своего «порше», без электричества, телефона и телевидения, без гамбургеров и кока-колы, без множества тех приятных мелочей, которые здесь не купишь ни за какие деньги. От всего этого я могу отказаться – но только не от музыки. В ней вся моя жизнь. Я хочу играть – и для себя, и для других. Я хочу, чтобы люди меня слушали, чтобы они наслаждались моей игрой, хвалили меня, аплодировали мне. Не подумай, что это тщеславие...
– Нет, Джейн, я так не думаю. Теперь я всё понимаю. Я должен был раньше это сообразить. С твоим талантом просто недопустимо вариться в собственном соку, играя только для себя и для меня – тем более, что я совершенно не разбираюсь в музыке. Это равносильно тому, как если бы писатель – настоящий писатель, а не графоман, – сжигал все свои рукописи, даже не предлагая их издателям. Книги пишут, чтобы их читали; музыку играют, чтобы её слушали. В этом вся суть творчества. А в нашем мире ты не сможешь играть на публике и общаться с другими музыкантами, без того чтобы не «засветиться». И тогда нас быстро найдут.
Джейн слабо улыбнулась:
– Ты понимаешь меня, Кейт. Спасибо... Значит, ты согласен со мной?
– Не знаю, дорогая. Тебе следует всё хорошенько обдумать. В отличие от меня, ты не совершила серьёзного преступления и ещё можешь вернуться домой. Тебя лишь отстранят от деятельности Хранителей – но ведь ты и прежде не очень интересовалась ею.
– Об этом и речи быть не может, – твёрдо заявила Джейн. – Я остаюсь с тобой. Даже если ты решишь скрываться в нашем мире, я скорее откажусь от музыки, чем от тебя.
– Я не могу требовать от тебя такой жертвы, – сказал Кейт. – Так что решай сама... Не сейчас, – тут же добавил он, увидев, что сестра уже собирается ответить. – У нас впереди шесть дней пути до Палланты. Думай, взвешивай, решай. Я соглашусь с любым твоим решением. Договорились?
– Да, – ответила Джейн и торопливо отстранилась от него. – К нам идут.
Кейт повернулся и увидел, как по трапу на полуют поднимается щегольски одетый юноша восемнадцати лет – высокий, смуглый, тёмноволосый, с удивительно синими для такого смуглого лица глазами. Это был их спутник в морском путешествии, ибрийский дворянин домул Октавиан Марку Траяну. (Приставка «домул» приблизительно соответствовал славонскому «газда» или английскому «сэр», а два личных имени свидетельствовали о принадлежности к средней прослойке аристократии. Как выяснил Кейт, в Ибрии не было специальных дворянских титулов, наподобие баронов, графов, герцогов и т. п.; зато существовала иерархия по количеству личных имён – одному, двум или трём. Право носить два или три имени было наследственным и даровалось королём.) Октавиан жил в столице Ибрии и занимал при королевском дворе какую-то должность – по всей видимости, незначительную, раз путешествовал с небольшой свитой, состоявшей всего из трёх слуг и оруженосца. В Мышкович он ездил за невестой и теперь вёз домой молодую жену. Даже слишком молодую на взгляд Кейта – ей лишь недавно исполнилось тринадцать лет. Впрочем, в средневековье такие ранние браки не были чем-то из ряда вон выходящим, особенно в южных странах.
Знакомство Кейта и Джейн с Траяну нельзя было назвать приятным. Октавиан считал само собой разумеющимся, что лучшая пассажирская каюта на корабле должна быть предоставлена ему, и даже слушать не желал объяснения капитана, что эта каюта уже занята. Первоначально Траяну собирался плыть на другом корабле, который, однако, из-за проблем с доставкой груза вынужден был задержаться в порту ещё на целые сутки. Октавиан заявился на «Одинокую звезду» в самый последний момент, всего за час до её отплытия, тогда как Кейт договорился о проезде и уплатил деньги ещё накануне днём. Отведённые знатным пассажирам помещения почти не отличались размерами и обстановкой, разве что каюта Кейта и Джейн располагалась по соседству с капитанской, и заполучить её для себя и жены было для Траяну вопросом не столько удобства, сколько престижа. Кейт, не желавший вступать в склоку с попутчиком, предложил было обменяться каютами, но тут уж капитан пошёл на принцип и заявил, что никакого обмена не будет, а всё останется, как он сказал.
Октавиану пришлось смириться со своим поражением и весь первый день он глядел на Кейта исподлобья, словно тот нанёс ему смертельное оскорбление. Однако к вечеру оказалось, что Джейн не теряла времени даром и успела подружиться с юной госпожой Траяну, Боженкой. Неизвестно, что произошло между молодыми супругами ночью, но на следующий день утром, при первой же их встрече, Октавиан извинился перед Кейтом и Джейн за свою несдержанность и попросил забыть о вчерашнем инциденте. Они ответили, что уже забыли, и по сему между ними воцарился мир. Для Кейта и Джейн это было весьма кстати, поскольку выяснилось, что в Канабре чету Траяну ожидает небольшой вооружённый отряд, который должен сопровождать их в столицу. Узнав, что Уолши также направляются в Палланту, Октавиан любезно предложил им ехать вместе. Они с благодарностью приняли его предложение. Для Кейта и Джейн это была большая удача: теперь они могли более или менее спокойно смотреть в ближайшее будущее и не опасаться крупных неприятностей в пути.
Поднявшись на полуют, Октавиан Траяну галантно поклонился Джейн, хотя они виделись меньше часа назад, за обедом, и с некоторым смущением произнёс:
– Сударыня, вы не могли бы прямо сейчас зайти к моей жене? – По-славонски он говорил совершенно свободно, как казалось Кейту, без малейшего акцента. – У Боженки какие-то проблемы, но она стесняется рассказывать мне о них. Вы поможете ей?
– Разумеется, господин Траяну, – кивнула Джейн. – Сейчас я пойду. Одну минутку. – Она повернулась к Кейту и произнесла по-английски: – По-моему, у девочки начались месячные. Надо же: стесняется говорить об этом мужу! Ну, ладно, я пошла.
– Ступай.
Джейн быстро поцеловала его, спустилась по трапу на палубу и вошла в пассажирский трюм. Октавиан проводил её взглядом, потом с виноватым видом обратился к Кейту:
– Право, сударь, мне очень неловко, что я помешал вам. Но у Боженки действительно проблемы, а её горничная совсем ещё ребёнок.
– Всё в порядке, – ответил Кейт. – Женщины должны помогать друг другу в трудную минуту. Я очень рад, что наши жёны подружились.
– Я тоже рад, – от всей души сказал Траяну. – Боженка в полном восторге от вашей жены. Госпожа Джейн исключительная женщина, и это целиком её заслуга, что мы не поссорились из-за тех кают... Кстати, вы не сочтёте меня чересчур назойливым, если я спрошу, как долго вы женаты?
Кейт лишь на секунду замешкался с ответом.
– Уже десять лет. Нас поженили ещё детьми, это был брак по расчёту.
– Тем не менее, он получился на редкость удачным, – заметил Октавиан. – Это видно по тому, как вам хорошо вместе. Глядя на вас, можно подумать, что вы, подобно нам, лишь недавно поженились. – Прислонившись к перилам, он вздохнул. – Мы с Боженкой дружны с самого детства, наш брак заключён по любви, и я очень надеюсь, что и через десять лет мы будем так же счастливы, как сейчас.
– Я в этом не сомневаюсь, – сказал Кейт.
Он устремил взгляд в безоблачное небо и подумал о том, что вряд ли их с Джейн ожидает столь же безоблачное будущее. Несмотря на все тяготы и неудобства, связанные с пребыванием в другом мире и в другой эпохе, в данный момент они чувствовали себя счастливыми – пусть даже их счастье было с привкусом горечи. Но такая горькая идиллия не может длиться вечно. Рано или поздно их медовый месяц закончится, начнутся суровые будни, и тогда наступит время искупления...
Кейт очень удивился бы, если бы смог заглянуть в мысли стоявшего рядом с ним Октавиана. Траяну думал о предупреждении, которое он получил от короля Флавиана вечером накануне отплытия. Речь шла о какой-то неясной угрозе со стороны чужеземных колдунов. Король велел своим подданным-Коннорам внимательно присматриваться к каждому чужестранцу и немедленно сообщать о тех из них, кто внушал хоть малейшее подозрение.
Чета Уолшей внушала некоторые подозрения. Впрочем, Октавиан отдавал себе отчёт в том, что в поведении любого чужака можно при желании найти немало подозрительного. Однако его настораживала их странная целеустремлённость: во что бы то ни стало они хотели попасть в Палланту, но ещё не решили, что будут делать дальше, и, похоже, не очень задумывались об этом. Создавалось впечатление, что столица Ибрии была конечным пунктом их странствий по Западному Краю, что именно там они собирались осесть. А вчера вечером госпожа Уолш, болтая с Боженкой о разных пустяках, как бы между делом, пыталась выведать у неё, насколько Октавиан приближён к особе короля. Хотя, конечно, эти расспросы могли быть продиктованы обыкновенным любопытством и ничем более.
Но как бы то ни было, Октавиан решил сообщить королю о своих спутниках. Однако сделать это он мог не раньше, чем через четыре дня – поскольку ближайший от них портал находился в загородной королевской резиденции Флорешти. Ни в Каннабре, ни на всём северном побережье порталов не было. Слишком мало Конноров жило в Ибрии. По всей стране насчитывалось лишь восемьдесят два человека...
«Нет, уже восемьдесят три», – тотчас поправил себя Октавиан, с нежностью думая о своей молодой жене.

Глава 26

Уже несколько дней среди Конноров ходили неясные слухи о возможном нашествии чужеземных колдунов. Сотник городской гвардии Влад Котятко относился к ним скептически, пока не узнал, что эти сведения исходят от таких серьёзных и ответственных людей, как князь Стэнислав, король Флавиан, Анте Стоичков, Дражан Ивашко и прочие. Лишь тогда Котятко задумался. А задумавшись, вспомнил о чужестранцах, с которыми он имел случай познакомиться пять дней назад после ночного вторжения Рыжего Вепря в гостиницу «Красный бык».
Эта молодая пара пришлась ему по душе, особенно понравилась сотнику госпожа Уолш. Он не хотел думать об этих людях плохо, а тем более подозревать их в злокозненных намерениях, однако долг повелевал ему быть объективным и беспристрастным и не поддаваться эмоциям. К тому же с тем ночным происшествием была связана одна странность: Рыжий Вепрь долго провалялся без сознания, а когда очнулся, то был как пьяный, еле держался на ногах, с трудом ворочал языком и что-то невнятно бормотал о нечистой силе. Его горячечному бреду не придавали никакого значения, решили, что он просто повредился умом после удара по голове, и в полдень, как и было намечено, вздёрнули на виселице.
«А стоило бы сперва допросить», – с некоторым опозданием подумал Котятко.
Он провёл небольшое расследование, спросил у Франя Вуйко, когда точно прибыли Уолши и на каком корабле, потом сверился с книгами в портовой канцелярии и выяснил, что корабль с таким или похожим названием ни в тот день, ни в течение последнего месяца в Мышковиче не появлялся. Следовательно, если только Франь Вуйко ничего не напутал, его постояльцы солгали ему. Также Влад Котятко узнал, что Кейт Уолш встречался со Славомиром Ковачем – будущим первым министром княжества. О том, что указ о его назначении уже подписан и находится в пути, знали все мышковицкие Конноры. Сам же Ковач не был Коннором, и сотник решил не обращаться к нему по поводу супругов Уолш.
Поскольку связаться с князем Стэниславом в настоящий момент не было возможности, а подозрительные чужестранцы отправились на «Одинокой звезде» в Ибрию, Котятко счёл наиболее разумным сообщить о них своему ибрийскому коллеге и сородичу, центуриону королевской гвардии Титу Рэдэчану.
Каково же было изумление сотника, когда всего через полчаса к нему явился Флавиан собственной персоной. Король Ибрии был в ярости...

Глава 27

Армия противников Чеслава вошла в Инсгвар пополудни. Этот крупнейший город юга Немета находился в стороне от первоначально проложенного Стэном маршрута; однако утром на восьмой день после выступления из Црвенеграда было получено известие, что верные узурпатору войска изменили направление своего продвижения и шли уже не навстречу сводной дружине южан, а наперерез основной армии под предводительством Стэна. Военачальники самозванного императора поняли, что их хитрый манёвр разгадан, и оказались перед нелёгким выбором: либо вернуться обратно в Златовар (что было позорно), либо продолжить поход и сразиться с объединёнными силами противника (что было неразумно), либо навязать бой основной армии ещё до того как подоспеют южане (что при благоприятном стечении обстоятельств давало неплохие шансы на успех, поскольку превосходство противника в численности было не очень значительным). Предводитель войска, старший сын Чеслава и, по иронии судьбы, тёзка отца Стэна, двадцатисемилетний княжич Всевлад Вышеградский, выбрал последнее и отправил к отцу курьеров с просьбой выслать подкрепление.
В свете изменившихся обстоятельств Стэн тоже изменил свои планы. После короткого совещания с союзниками-князьями и их воеводами он приказал армии повернуть на северо-восток, к Инсгвару, с тем чтобы занять этот стратегически важный пункт и получить дополнительное преимущество перед противником. А Дражан Ивашко обещал позаботиться о том, чтобы ни один из посланных за подмогой курьеров не добрался до столицы.
Князь Антал Инсгварский не был сторонником Чеслава, но также и не поддерживал выступивших против самозванного императора князей. Будучи самым могущественным князем Южного Немета, он явно рассчитывал воспользоваться смутой, чтобы укрепить своё влияние в регионе и, быть может, под шумок создать собственное королевство. Присутствие на его землях многочисленной армии поборников единства Империи чувствительно мешало осуществлению этих честолюбивых планов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58