– И ещё, – добавила Марика, – мы решили соорудить портал в спальне или кабинете Алисы. Правда, дело это хлопотное и займёт много времени.
Сэр Генри кивнул с одобрением:
– Хорошая мысль. Незаметно исчезнуть в жилых комнатах гораздо легче. Надо сказать, твои частые посещения старинной библиотеки кое-кого озадачивают. В отличие от времён Коннора МакКоя, нынче нет никакой нужды прятать портал в потайной комнате. Странный узор на стене теперь ни у кого не вызовет ассоциаций с дьяволопоклонничеством или чернокнижием. Его сочтут всего лишь причудой эксцентричного жильца – тем более, если речь идёт о такой эксцентричной особе, как наша милая Алиса. Среди всего того творческого беспорядка, который царит в её кабинете, портал останется незаметным.
Марика и Алиса рассмеялись. Глядя на их лучившиеся весельем прелестные юные лица, сэр Генри добродушно улыбался. На телевизионном экране «рейнджеры» с довольным видом похлопывали друг друга по плечу, покидая поле после финального свистка арбитра.
Следующий час Марика, Алиса и сэр Генри провели почти не разговаривая, в той непринуждённой, чисто семейной обстановке, когда каждый занят своим делом и не испытывает ни малейшей неловкости от молчания присутствующих. Такое бывает возможным лишь между очень близкими людьми, которые не нисколько тяготятся обществом друг друга, а наоборот – чувствуют себя свободно, раскованно и уютно.
Сэр Генри дремал в своём кресле, но время от времени раскрывал глаза и украдкой поглядывал то на Марику, то на Алису; при этом на его губах мелькала счастливая улыбка. До недавних пор он был очень одиноким человеком. Его жена умерла почти сорок лет назад, через год после их свадьбы; а во второй раз он так и не женился, ибо на свою радость и на свою беду повстречал женщину из иного мира, в которую влюбился без памяти и целых семнадцать лет жил редкими и короткими встречами с ней. А потом, когда она внезапно исчезла, оставив на полу возле портала наспех нацарапанную записку: «Прощай навсегда. Люблю. Целую», он жил воспоминаниями о своём горьком счастье и мучился неизвестностью.
День ото дня, год за годом сэр Генри часами просиживал в старинной фамильной библиотеке, надеясь на несбыточное, в ожидании чуда – и оно произошло! Однажды вечером, почти шесть лет назад, раздался столь долгожданный скрип ржавых петель, он опрометью бросился к зеркалу-двери, открыл... но увидел не Илону, а её дочь. Их дочь! Он сразу узнал Марику, хотя видел её лишь несколько раз, да и то ребёнком. С того самого дня его жизнь, прежде казавшаяся ему пустой и бесцельной, вновь обрела смысл.
А позже в жизни сэра Генри появилась Алиса – его внучка, пусть и не родная, двоюродная. Сэр Генри никогда не ладил со своей сестрой Элеонорой, а окончательно они рассорились при дележе наследства. Элеонора считала (кстати сказать, совершенно безосновательно), что брат обобрал её, и сумела внушить своему сыну Уильяму глубокую неприязнь к дяде. По счастью, Уильям не обладал столь сильным даром убеждения, и из бесед с ним о родственниках Алиса усвоила лишь то, что где-то на юге Шотландии живёт «мерзкий, скупой старикашка, которого покарал Бог», и рано или поздно его поместье станет собственностью семьи Монтгомери. Однако при первой же встрече с сэром Генри двадцатилетняя Алиса убедилась, что он вовсе не мерзкий и не скупой, а очень милый и душевный человек, и почти сразу привязалась к нему. Несмотря на сопротивление родни со стороны матери, она решила остаться в Шотландии – отчасти из-за дяди, отчасти из-за Марики, которая обнаружила у неё живой дар, – вот так нежданно-негаданно для себя, одинокий и несчастный в личной жизни сэр Генри на склоне лет стал счастливым отцом семейства...
Марика сидела за письменным столом сэра Генри и просматривала только вчера полученные свежие выпуски медицинских журналов. В основном её внимание привлекали статьи по онкологии. Чем больше она узнавала о природе рака, тем успешнее была её борьба с недугом отца. Хотя методы Марики были далеки от традиционных (со стороны это выглядело как пресловутое наложение рук), понимание происходящих в организме процессов позволяло ей более эффективно использовать свои колдовские способности, направлять их в нужное русло. Марика сражалась с болезнью долго и упорно, не раз заходила в тупик и впадала в отчаяние, однако сдаваться не собиралась. В конце концов, ей удалось существенно замедлить развитие болезни, потом – остановить рост опухоли и распространение метастаз, а совсем недавно, каких-нибудь два здешних месяца назад, в этой невидимой войне настал переломный момент, и Марика, образно говоря, от обороны перешла в наступление – медленное, но неумолимое. Она ещё не сообщила о своих последних успехах отцу и Алисе, решив для подстраховки дождаться более ощутимых результатов, чем незначительное уменьшение опухоли. Впрочем, Марика уже предвкушала победу: теперь она стояла на верном пути, знала, что нужно делать, и исцеление отца было лишь вопросом времени – того самого времени, с которым так некстати возникли проблемы.
«Ну, нетушки, Стэн! – мысленно обратилась Марика к брату. – Никуда я с тобой не поеду. Думай обо мне, что хочешь, мне всё равно...»
Алиса, лёжа на диване, читала рукописный фолиант под названием «Хроники царствования Ладомира Великого», который изъяла из кабинета Марики во время своего последнего посещения Мышковара. Тем самым она убивала сразу двух зайцев – изучала историю другого мира, нравы и обычаи живущих в нём людей, а заодно углубляла свои познания в славонском языке. Алиса обладала феноменальной памятью, абсолютным музыкальным слухом и гибким умом, что отчасти компенсировало её врождённую леность и неодолимое стремление к праздному образу жизни. За короткий срок и без чрезмерных усилий, общаясь с одной лишь Марикой, она осилила разговорную речь в объёме, достаточном для повседневных нужд, а её южногаальское произношение было просто безукоризненным, точно у настоящей уроженки Мышковича. Марика по-доброму завидовала успехам кузины, вспоминая, как сама в поте лица изучала основы английского, и даже вынуждена была прибегнуть к столь нежелательному и далеко не безвредному приёму, как самовнушение. Конечно, спору нет, английский язык гораздо сложнее славонского, но тем не менее...
Алиса будто подслушала её мысли. Она отложила «Хроники» в сторону, по-кошачьи зевнула, сверкнув двумя ровными рядами жемчужно-белых зубов, и сказала:
– Однако сложный у вас язык! Все эти падежи, роды, склонения – в них сам чёрт ногу сломает. А словообразование – это же сущий ужас!
Марика улыбнулась и подумала, что на самом деле нет простых и сложных языков, а есть родные и иностранные.
– Я ведь предупреждала тебя, что эта книга тяжело читается, – заметила она. – Слишком витиевато написана.
– Зато интересно. Этот Ладомир, судя по всему, был парень не промах.
Марика передёрнула плечами.
– Ещё бы! Он был самым великим из императоров. Период его правления называют золотым веком Империи.
Алиса перевернулась на спину и подтянула к себе ноги. Полы её халата распахнулись, открыв для обозрения немного узковатые, но всё же красивые бёдра и розовые трусики – она питала пристрастие к этому цвету и всему прочему предпочитала розовое бельё. Кокетливо выдержав паузу, Алиса наконец поправила халат, сжала ногами ладони и, прищурившись, спросила:
– А как ты думаешь, если твой брат станет императором, потомки назовут его Стэниславом Великим?
– Думаю, что нет, – спокойно ответила Марика.
– Но почему?
– Потому что он не станет императором. Королём Гаалосага – очень может быть. Возможно даже, что впоследствии его назовут великим королём. Но императором Стэна не изберут. Он молод, к тому же он слишком влиятельный и могущественный князь.
Алиса шумно выдохнула и закатила глаза.
– Вот этот твой железный аргумент меня просто убивает. Ладно, насчёт молодости я, пожалуй, ещё соглашусь. Но влияние, могущество, популярность... Этого я, право, не понимаю!
Марика промолчала. Она не могла найти нужных слов, чтобы объяснить столь очевидные вещи. Для неё это было само собой разумеющимся, не требующим дополнительной аргументации.
– А тут и понимать нечего, – вдруг отозвался сэр Генри. – Всё дело в политическом устройстве Империи и сложившемся в ней балансе сил. Император должен быть достаточно авторитетным, чтобы обеспечить единство государства, но не слишком влиятельным – ибо в таком случае равновесие между отдельными княжествами и центральной властью нарушится в пользу последней. Большинство князей не заинтересованы в ограничении своей самостоятельности, поэтому они не изберут на престол человека, который, в силу своей влиятельности, представляет потенциальную угрозу их полновластию на местах.
У Алисы был такой вид, словно для неё только что открыли Америку.
– Так вот оно что! – произнесла она. – Теперь понятно.
– Как раз это я имела в виду, – сказала Марика.
– Но не сумела доходчиво сформулировать свою мысль, – заметил сэр Генри, вставая с кресла. – Для тебя это яснее ясного, ты живёшь в том мире и принимаешь существующий порядок вещей, как должное. А Алиса плохо знает историю, чтобы провести параллели с Германией XIII – XIV веков.
Марика торопливо поднялась из-за стола.
– Ты уже уходишь? – спросила она.
– Да, – кивнул он устало. – Меня здорово клонит ко сну.
Марика подошла к нему и поцеловала его в щеку.
– Тогда до встречи, отец.
– До свидания, доченька. Я... – Сэр Генри секунду помедлил, колеблясь. – Я вот что хочу тебе сказать... на всякий случай. Вдруг произойдёт что-то непредвиденное...
– Ничего непредвиденного не произойдёт, – твёрдо заявила Марика. – У нас всё будет по-прежнему. Я приходила и буду приходить.
– Тем не менее, я хочу, чтобы ты выслушала меня, – настаивал сэр Генри. – Я знаю, что в глубине души ты осуждаешь свою мать...
– Я не...
– Не отрицай, Марика. Я вижу это, я чувствую . Поначалу ты осуждала её за то, что она изменяла достойному человеку, которого ты многие годы называла своим отцом. Позже ты стала осуждать её и за то, что якобы она причиняла мне страдания. Но это не так. Не считай меня несчастным и не жалей меня. Я не заслуживаю жалости, равно как твоя мать – осуждения. Мне выпало большое счастье любить самую прекрасную женщину в мире... в обоих мирах. Мне выпало счастье иметь прелестную дочь, о которой любой другой отец может только мечтать. Я вдвойне счастливый человек, Марика, и что бы со мной ни случилось в будущем, я знаю, что жизнь свою прожил не зря.
Он порывисто обнял Марику, затем спешно покинул комнату, на ходу пожелав Алисе доброй ночи. И всё же Марика успела заметить в его глазах слёзы...
Тяжело вздохнув, она подошла к дивану, где расположилась Алиса, и присела на краю. Кузина взяла её за руку. Обе девушки долго молчали. Наконец Алиса сказала:
– Ты правильно поступаешь, сестрёнка. Дядя без тебя сам не свой. Долгая разлука с тобой его доконает. И дело даже не в раке. Ты – единственный смысл его жизни.
Марика снова вздохнула:
– Я знаю это...

Глава 6

Флавиан мало что знал о легендарном месте, которое именовалось Залом Совета. Ему было известно лишь, что здание это находилось в горах далеко на юго-востоке и было построено ещё Дунканом, третьим сыном Коннора-прародителя, во время его путешествия в Страну Хань. С тех пор, в течение двухсот лет, там регулярно собирались члены Совета Двенадцати, чтобы сообща решать текущие вопросы жизни Братства. Как выяснилось, продолжали они собираться и после формального прекращения Высшим Советом своей деятельности.
И вот теперь потрясённый Флавиан стоял у окна в этом самом Зале и, всё ещё не веря своим глазам, смотрел, как двенадцать членов Совета занимали места за огромным круглым столом. Четыре женщины и восемь мужчин – по числу дочерей и сыновей основателя рода. В первые сто лет деятельности Совета каждый представлял один из двенадцати кланов потомков Коннора, но по мере учащения перекрёстных браков грань между кланами всё больше размывалась, и это правило было забыто.
Мужчина, назвавшийся Дональдом, а в миру известный, как Анте Стоичков, влиятельный жупан из Далмации, тесть тамошнего князя, протянул вперёд правую руку, повёрнутую ладонью к большому кристаллу в центре стола.
– Я, Дональд Коннор из рода Конноров, свидетельствую своё присутствие на этом Совете. Помыслы мои чисты, ум ясен, и я готов нести ответственность за все принятые здесь решения. Да поможет мне Бог!
Следом за ним отозвалась худощавая сорокалетняя женщина, которую Флавиан не знал:
– Я, Ада Коннор из рода Конноров, свидетельствую...
– Я, Девлин Коннор из рода Конноров, свидетельствую...
Под сводами Зала Совета звучали древние, непривычные слуху имена детей Коннора-прародителя. Имена эти были похожи на сильтские, что подтверждало наиболее распространённую версию происхождения рода Конноров, согласно которой его основатель (Коннор – тоже сильтское имя) был друидом-отщепенцем, бежавшим с Островов на материк. Правда, у этой гипотезы было немало оппонентов, которые вполне резонно возражали, что примитивные колдовские приёмы друидов не имеют ничего общего с утончённой магией Конноров. Друиды не обладают каким-то особым даром; они рождаются обычными детьми, а колдунами становятся в возрасте девяти лет после таинственной и зловещей церемонии, в ходе которой больше половины мальчиков погибает, а уцелевшие, обретя колдовские способности, напрочь теряют пигментацию кожи, волос и глаз и никогда не достигают половой зрелости. Коннор же не был альбиносом и уж явно не был скопцом, раз сумел произвести на свет двенадцать детей.
Сам Коннор почти ничего не говорил о своём происхождении. Родовые хроники донесли до потомков лишь одно его высказывание на сей счёт, весьма загадочное и туманное: «Я пришёл из иного мира, где колдовство оказалось под запретом». Для Флавиана, как и для всех прочих, эти слова были сущей нелепицей. Как можно запретить колдовство?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58