И горько рассмеялась. Она надеялась, что ее смех прозвучит иронично и презрительно, то есть выразит ее обычное отношение к собственной внешности. Но вместо этого она развеселилась: — Что же вам больше нравится — высота или красота?
— Ну, скажем, вы высокая, и все же вы красотулечка! — Он тоже рассмеялся — наверное, над ее попыткой воспроизвести его неподражаемый акцент.
Они смеялись и смеялись, глядя друг на друга в темном пустом коридоре.
И на какой-то миг Эдвина снова утратила связь с реальностью. На какой-то миг — несмотря на разбойничьи усы и жуткий акцент — она увидела перед собой веселого, обаятельного джентльмена. И ей показалось вполне вероятным, что мужчина находит ее привлекательной. Это завораживало и пугало, но не казалось невозможным.
Однако уже через минуту ей стало не до смеха. Потому что в коридоре стояла никакая не красотулечка, а все та же невзрачная, тощая Эдвина Боллаш, поддавшаяся на незамысловатые чары бродяги-крысолова.
Она тяжело вздохнула, чувствуя, как опускается с небес на землю, отступила в глубь коридора, запахнула халат и обхватила руками плечи.
— Пожалуйста, не ходите больше в эту комнату. Это был кабинет моего отца.
— Вашего отца?
— Его больше нет. Он умер.
— Сочувствую, голуба.
— Спасибо. — Она кивнула. — Это случилось давно.
Он заколебался, но все же решился сказать:
— Вот и пользуйтесь комнатой на здоровье. Ему она теперь ни к чему.
Эдвина беспомощно оглянулась, как будто хотела отыскать поддержку на пустой лестнице.
— Ему принадлежал весь дом. Я пользуюсь всеми помещениями, кроме кабинета. — И, перейдя на шепот, она добавила: — Иногда я привожу сюда своих учениц, чтобы они освоились в мужской обстановке. — С ее губ слетел горький смех. — Как по-вашему, удачная шутка? Учу других, а сама толком не знаю, как вести себя в такой обстановке... Кроме этой комнаты, старательно охраняемого мной, первоклассно оборудованного обиталища современного мужчины. — Все сильнее напоминавшего ей музей. И что это ее потянуло на откровенность? — Спокойной ночи. — Она прошла мимо Мика в кабинет, чтобы выключить там свет, и машинально спросила: — Вам больше ничего не нужно?
Он отрицательно качнул головой. А Эдвина осознала, что обратилась к нему с вопросом исключительно ради того, чтобы лишний раз взглянуть на мистера Тремора при ярком освещении, беспощадно выявлявшем все детали. Отцовские брюки были ему коротки и едва доставали до башмаков. Наверняка он не смог застегнуть на поясе верхние пуговицы и лишь прикрыл их выпущенной наружу рубашкой. Жилетка никак не могла бы сойтись на этой широченной груди. Так же как галстук и воротничок на шее.
И даже теперь Мик Тремор не утратил своей привлекательности. Зачесанные назад волосы подчеркивали его прямой римский профиль. Он был не просто красив — он выглядел так элегантно, словно мог похвастаться счетом в банке и прекрасной родословной. Ну что ж, Эдвина может считать, что ей повезло, а заодно и Джереми Ламонту. С такими задатками Тремора наверняка можно будет превратить в джентльмена.
Вот только к чему приведет такая удача саму Эдвину?..
— Спокойной ночи, — повторила она.
Почему-то ей не хотелось просто взять и выключить свет. Она принялась поправлять книги на полке, переставила пустую вазу. И ни разу не позволила себе обернуться, хотя знала, что он караулит ее взгляд. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем в коридоре раздались его удаляющиеся шаги.
Вот и хорошо. Теперь, когда он ушел, можно было выключить свет, закрыть кабинет и вернуться в постель.
Эдвина долго лежала без сна, стараясь взять себя в руки и избавиться от опасного наваждения.
Он врал, он не мог говорить правду! Нашел «красотулечку»! В лучшем случае он просто романтичный болван, что еще хуже!
Сама Эдвина давно успела избавиться от романтических бредней — не та у нее внешность, чтобы воображать себя покорительницей мужских сердец.
Унизительно. Безнадежно... Да разве при взгляде на нее хоть один нормальный мужчина мог бы подумать... подумать о чем? От стыда ее даже бросило в жар.
Он ее поцеловал! Господи, этой ночью она только и делает, что облекает в слова самые запретные мысли! «Поцелуй». Она горько вздохнула.
Почему он так сделал? Может, она чего-то не понимает? Может, ее губы показались ему грязными? Или он хотел сделать ей искусственное дыхание? Или пытался что-то сказать, когда так странно двигал губами, прижимаясь к ее губам? Должно же быть какое-то объяснение его поступку!
Неподвижно лежа в темной спальне, она все сильнее поддавалась страху — привычному смутному страху, под сенью которого жила уже не один год. Единственным местом, где ей удавалось преодолеть себя, был ее рабочий кабинет. Только непрестанный тяжелый труд позволял ей забыться и считать себя нормальной, достойной уважения личностью. Вот и завтра она как можно скорее вернется в свое убежище, чтобы хоть ненадолго избавиться от страха и мучительных рассуждений о том, почему мистер Тремор так поступил. Неужели она сама подтолкнула его к этому странному поступку? Станет ли он делать вид, будто ничего не случилось? А она? А вдруг он будет издеваться над ней? Ей следовало объясняться более определенно...
Как бы то ни было, во всем, что случилось, виновата она сама. Необходимо докопаться до совершенной ею ошибки — а что ошибка была, Эдвина ни минуты не сомневалась.
Она давно привыкла взваливать на себя вину за все, что, по ее мнению, происходило «неправильно». А как же иначе? Ведь право на счастье надо заслужить, а значит, исправить мир так, чтобы он стал к ней добрее.
В жизни женщины с такой, как у нее, внешностью нет места романтике. Вот почему Эдвина должна быть практичной. И ответственной. И трудолюбивой.
И не пожалеть целой ночи, чтобы разложить по полочкам все события этого вечера: что сказал и сделал мистер Тремор, и как он это сказал и сделал, и был ли он откровенным? И что бы это могло означать? И отважится ли он повторить попытку? И хочет ли она, чтобы он ее повторил?
Глава 5
Мик сладко потянулся. Он лежал на настоящей пуховой перине. Медленно, лениво приподнял веки и увидел, как первые лучи света пробираются через балдахин над кроватью. Ночь, проверенная в этой роскошной спальне, не повлияла на его привычки. Он проснулся как всегда с первыми лучами солнца. На рассвете. Где бы он ни был, солнце всегда находило его и говорило: «Пора вставать!»
Он проворно соскочил с кровати, перешагнул через Магика и подошел к окну. Распахнул ставни, впуская в комнату утренний свет. Свет и волшебную хрупкую тишину, какая бывает только на рассвете в больших городах. До него не доносилось ни звука. Но вот где-то залаяла собака. По переулку прогрохотал колесами фургон. И снова тишина. Мик замер, опираясь ладонями на подоконник.
Крошечный садик за домом мисс Боллаш повлажнел от росы. Настоящее чудо. Соседние дома еще не проснулись и стояли темные и тихие. Нигде не было ни души. Мик любил это время — можно было представить, что весь мир принадлежит тебе одному, и просто радоваться жизни.
Конечно, он отдавал себе отчет в том, что уже через час волшебное очарование этих мгновений испарится без следа. Что каждый день приносит человеку проблемы. Тем дороже он ценил этот дар: новый, ничем не замутненный рассвет нового дня. Когда можно вообразить, что твои душа и совесть напоминают чистую, ничем не запятнанную страницу.
Магик налетел сзади и поддал Мику под колено. Пока собака чесала искусанный блохами бок, Мик привычно потянулся рукой к усам. Чувствовалось, что Мильтон прошелся по ним ножницами, но главное — их удалось сохранить. Мисс Боллаш взъелась из-за них не на шутку. С какой стати? Можно подумать, что без усов он стал бы умнее, враз заговорил бы как по писаному и получил прекрасное место с большим жалованьем... Черта с два! Он слишком привык к своим усам, чтобы расстаться с ними так просто!
Кроме того, Мик совершенно уверен, что это вовсе не обязательно для того, чтобы заделаться джентльменом! Черт побери, он сам видел принца Уэльского — и его усы! Значит, мисс Боллаш старается отделаться от них с какой-то другой целью!
И здесь, у открытого окна, пока Магик шумно вычесывал блох, его осенило: она добивается этого ради самой себя!
А с какой, спрашивается, стати? Так-так-так! Мик довольно улыбнулся. Нет, это еще не означало, что он готов пожертвовать своими усами. Прежде всего нужно обговорить цену!
В эти минуты на другом конце коридора Эдвина проснулась внезапно, будто кто-то ее толкнул, и все неприятности предстоящего дня обрушились на нее, словно ведро ледяной воды. Еще не придя в себя после сна, она испытывала сильнейшую потребность куда-то бежать и что-то делать. Нормальное, привычное утро. Она давно начинала день с того, что подавляла вспышку безотчетной паники, после чего можно было обдумать первоочередные дела. Правда, без особой надежды на то, что ей удастся выправить положение.
Однако это утро подарило ей какую-то новую, неосознанную тревогу, и она не сразу поняла, в чем дело.
Ну конечно! Мистер Тремор! Стоило ей вспомнить о нем, как все ее страхи усилились. Стараясь не размышлять о событиях прошедшей ночи, она попыталась сосредоточиться на более привычных проблемах, чтобы составить план занятий.
— О-ох! — невольно воскликнула она. — Вечно эти мелочи! Как все предусмотреть?
Эдвина едва успела подойти к лестнице, когда услышала хохот. Это было странно, непривычно, но смеялся явно кто-то знакомый.
Только оказавшись на первом этаже, она догадалась, что смеется миссис Рид — служанка, приходившая к ним в дом каждый день с понедельника по пятницу. Миссис Рид хохотала как заведенная. Кажется, это происходило на той небольшой кухне, где обычно подавали семейный завтрак и где когда-то — целую вечность назад — разогревали блюда для званых обедов в большой столовой. Заливистый хохот, переходивший в какие-то безумные всхлипы, заставил Эдвину содрогнуться.
Каково же было ее изумление, когда она добежала до кухни и распахнула дверь. Оказывается, миссис Рид хохотала как безумная оттого, что мистер Тремор таскал у нее со сковородки жареную колбасу! Он хватал кусок за куском, громко жалуясь на то, что колбаса такая горячая, и тут же засовывал ее в рот. Миссис Рид хохотала до слез. А мистер Тремор вдруг перестал таскать колбасу и схватил кухарку в объятия.
— Ох, да полно вам, сэр! — игриво воскликнула миссис Рид. А он уже увлек ее в каком-то безумном танце прочь от плиты: щека к щеке, нога к ноге — и при этом миссис Рид выглядела такой оживленной и веселой... Эдвина даже не подозревала, что у ее тихой, безропотной служанки такой звонкий голос!
Она застыла на пороге, ошеломленная этой картиной, немыслимой в доме ее отца, да и в ее
собственном доме тоже! А тем временем нарушитель спокойствия как ни в чем не бывало вел свою даму по кругу, напевая себе под нос собственную залихватскую джигу. Между прочим, у него был прекрасный голос, и он ни разу не сфальшивил! К тому же двигался легко и уверенно, кружа по кухне пышнотелую миссис Рид, едва поспевавшую за его проворными скачками.
Эдвина растерялась. Мистер Тремор снова позволил себе лишнее. Безусловно, это безумие следовало остановить. Но откуда в таком случае взялась эта нерешительность?
Не породило ли ее ощущение собственной ненужности, отчужденности? Не это ли заставило ее молча застыть на пороге кухни, где царило непривычное оживление?
А тем временем мистер Тремор увлеченно танцевал со своей дамой под какой-то дикий, ему одному ведомый мотив. Его вовсе не смущало то, что партнерша намного ниже ростом и по возрасту годится ему в матери. Он просто танцевал и танцевал возле раскрытого настежь окна, в которое доверчиво заглядывали яркие головки цветов, распустившихся на клумбе за домом.
Видимо, Мику уже доставили из магазина готовое платье, и в нем он смотрелся гораздо естественнее, чем в наспех подобранных вчера Мильтоном обносках. Теперь его можно было принять за немного легкомысленного джентльмена из провинции. Эдвина по опыту знала, что в провинции даже аристократы иногда говорят с местным акцентом — ведь ей частенько приходилось выправлять его у юных девиц, вывезенных родителями в свет.
Мистер Тремор заметил Эдвину и остановился.
Миссис Рид охнула и испуганно глянула через плечо. Вот и все. Эдвине не понадобилось ничего говорить. Одного ее появления оказалось достаточно, чтобы неуместное веселье угасло само собой. На миссис Рид было жалко смотреть. Старательно разглаживая передник, кухарка забормотала какие-то извинения.
— Все в порядке, — оборвала ее Эдвина, хотя сама толком не могла разобраться, какие чувства разбудила в ней эта сцена. Они оба вели себя глупо и по-детски и отлично это понимали — иначе не смутились бы так при виде хозяйки. Но тогда почему она завидует их бесшабашности?
— Мистер Тремор будет завтракать вместе со мной в столовой, и ему следует подавать полный прибор — по крайней мере до тех пор, пока он не освоится полностью. Миссис Рид, вы не могли бы передать это Мильтону?
— Да, мисс.
Кухарка отправилась на поиски дворецкого, а в голове у Эдвины всплыла удивительно глупая мысль: мистер Тремор наверняка поцеловал эту женщину! Вряд ли это был страстный поцелуй — нет, скорее он просто чмокнул ее в щечку. Тем не менее можно было не сомневаться, что смазливый крысолов из Корнуолла отличается не только чрезмерным любопытством, но и питает слабость к женскому полу. Он едва провел в этом доме двадцать четыре часа, а уже успел перецеловать всех женщин, не обойдя вниманием ни тощую старую деву, ни пампушку-кухарку.
На редкость непривередливый тип!
Мистер Тремор молча вошел следом за ней в столовую.
— Вы сядете вот здесь, — сказала она, указав на место напротив себя. И тут же добавила, не давая ему усесться: — Но прежде вы подадите мне стул.
Он послушно обошел вокруг стола, и когда Эдвина садилась, шепнул ей на ушко:
— Мы просто чуток пошутили.
— Знаю.
Он отправился в обратный путь к своему стулу вокруг стола, имевшего не меньше двадцати футов в длину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39