В одиннадцать часов информация для прессы. До этого ни я, ни кто другой не скажут ни слова.
– А куда ты сейчас?
– Проветриться.
Он пошел по улице. Дойдя до угла, оглянулся – сзади никого не было. Викберг исчез. Он свернул направо на Сладдергатан, потом налево на Большую Норрегатан. Хотелось пить. И писать. Он огляделся – никого. Подошел к стене дома и облегчился.
Что– то здесь не так, не выходила из головы мысль, что-то не так.
Что не так? Он не мог сообразить. Почему убили Сведберга? Эта жуткая картина, изуродованное, нелепо изогнутое тело… что здесь не так? Он уже дошел до больницы. Нашел приемный покой и позвонил в дверь. Поднялся на лифте в родильное отделение. В памяти ожила картинка – как два года назад они со Сведбергом пришли поговорить с Ильвой Бринк. Но теперь Сведберга с ним нет.
Словно бы его и не было никогда.
Вдруг он через стеклянную дверь увидел Ильву Бринк. В ту же секунду и она его увидела, причем узнала не сразу. Она подошла к двери и открыла.
И сразу поняла – что-то случилось.

5

Они прошли в регистратуру родильного отделения. Было десять минут четвертого. Валландер рассказал все, как было, ничего не утаивая. Сведберг убит. Одним или несколькими выстрелами из охотничьего ружья. Кто стрелял, когда и почему – пока неизвестно. Он, правда, не стал ей описывать, как выглядит место преступления.
Не успел он закончить, зашла одна из ночных сестер – хотела спросить о чем-то.
– Я пришел с известием о смерти, – сказал Валландер. – Не могли бы вы немного подождать?
Сестра уже собиралась уйти, как Валландер попросил принести ему стакан воды – у него настолько пересохло во рту, что язык прилипал к нёбу.
– Мы все в шоке, – сказал Валландер. – То, что произошло, совершенно непостижимо.
Ильва Бринк не произнесла ни слова, только страшно побледнела. Пришла сестра со стаканом:
– Могу я чем-нибудь помочь?
– Сейчас – нет, – сказал он.
Он, не отрываясь, опорожнил стакан, но жажду не утолил.
– Я не понимаю, – сказала Ильва Бринк. – Просто не могу понять.
– И я не понимаю. Пройдет много времени, прежде чем пойму. Если вообще когда-нибудь пойму.
Он поискал в куртке ручку. Ручка нашлась, но блокнот он, как всегда, забыл. В корзине для бумаг нашел листок, на котором были нарисованы человечки. Он расправил его и положил на газету.
– Я должен задать несколько вопросов, – сказал он. – У него есть родственники? Должен признаться, что знаю только тебя.
– Родители умерли. Сестер и братьев нет. Кроме меня только один двоюродный брат. Я – двоюродная сестра по отцовской линии, а он – по материнской. Его зовут Стуре Бьорклунд.
Валландер записал.
– Он живет здесь, в Истаде?
– На хуторе под Хедескугой.
– Он крестьянин?
– Профессор Копенгагенского университета.
Валландер удивился:
– Сведберг, по-моему, никогда о нем не говорил.
– Они почти никогда не встречались. Если ты спрашиваешь, с кем из родственников Калле поддерживал контакт, то ответ один – только со мной.
– Все равно ему надо сообщить. Как ты сама понимаешь, пресса подымет шум. Полицейский умирает насильственной смертью.
– Насильственной смертью… – повторила она. – Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что он, скорее всего, был убит.
– А что это еще может быть?
– Это мой следующий вопрос – мог ли он совершить самоубийство?
– А разве не все могут совершить самоубийство? Если обстоятельства вынуждают?
– Может быть, ты и права.
– А разве вы не можете отличить убийство от самоубийства?
– Увидим. Скорее всего, можем. Но я все равно должен был спросить.
Она подумала.
– Даже у меня были такие мысли, – сказала она, – после того, через что я прошла. Но никогда не думала, чтобы Карл…
– То есть причин у него не было?
– Несчастным его назвать было нельзя.
– Когда ты видела его в последний раз?
– Он звонил в воскресенье.
– И как он тебе показался?
– Как обычно.
– Почему он звонил?
– Мы обычно перезваниваемся раз-другой на неделе. Если бы он не позвонил, позвонила бы я. Иногда я приглашала его поужинать. Иногда приходила к нему. Как ты помнишь, мужа моего почти никогда не бывает дома. Он начальник машинного отделения на танкере. Дети наши уже выросли.
– То есть Сведберг готовил ужин и приглашал тебя?
– А почему бы нет?
– Даже представить не могу его на кухне.
– Он очень хорошо готовил. Особенно рыбу.
Валландер помолчал.
– Значит, он звонил в воскресенье. Четвертого августа. И все было как всегда.
– Да.
– О чем вы говорили?
– Обо всем и ни о чем. Помню, он жаловался, что устал. Выработался.
Валландер насторожился:
– Так и сказал? Выработался?
– Да.
– Но он же только что из отпуска?
– Я точно помню. Он именно так и сказал.
Валландер подумал немного:
– А где он отдыхал?
– Он не любил уезжать из Истада. Обычно проводил отпуск дома. Может быть, ненадолго съездил в Польшу.
– И что он делал дома? Просто сидел в квартире?
– У него были свои увлечения.
– Какие?
Она укоризненно покачала головой:
– Странно, что не знаешь. Целых два – астрономия и история американских индейцев.
– Про индейцев я слышал. Еще знаю, что он иногда ездил в Фальстербу смотреть на птиц. Но про звезды слышу первый раз.
– У него замечательный телескоп.
Валландер попробовал вспомнить. Нет, телескопа в квартире Сведберга он не видел.
– А где он стоял?
– В кабинете.
– То есть так он и проводил отпуск? Смотрел на звезды и читал про индейцев?
– Думаю, что да. Правда, это лето было необычным.
– В каком смысле?
– Мы летом, как правило, встречаемся почаще. Но в этом году у него не было времени. Несколько раз отказывался, когда я приглашала его поужинать.
– Почему?
Она поколебалась:
– У него вроде бы не было времени.
Чутье подсказало Валландеру, что все это неспроста.
– Он не говорил, чем он занят?
– Нет.
– Но ты задавала себе этот вопрос?
– Да нет.
– А ты не заметила в нем никаких перемен? Что он стал каким-то другим? Что его что-то беспокоит?
– Он был совершенно обычным. Разве что времени у него ни на что не было.
– И когда ты это заметила? Когда он сказал это впервые?
Она немного подумала:
– Сразу после Иванова дня. Как только ушел в отпуск.
В дверях появилась давешняя сестра. Ильва Бринк встала:
– Сейчас вернусь.
Валландер поискал туалет, помочился и выпил еще два стакана воды. Когда он вернулся, Ильва уже ждала его.
– Я ухожу, – сказал он. – Остальные вопросы могут подождать.
– Если хочешь, я позвоню Стуре. Мы должны организовать похороны.
– Хорошо бы ты сделала это в течение ближайших часов. В одиннадцать мы должны сделать заявление для прессы.
– Никак не могу поверить, – сказала она.
На глаза ее вдруг навернулись слезы. Валландер сам чуть не заплакал. Они посидели молча, пытаясь справиться с чувствами. Валландер сосредоточил взгляд на настенных часах – смотрел, как бежит по кругу секундная стрелка.
– У меня есть еще один вопрос, – помедлив, сказал он. – Сведберг был холостяком. Я никогда не слышал, чтобы у него была какая-то женщина.
– У него и не было.
– Может быть, этим летом он с кем-то познакомился?
– С женщиной?
– Да.
– И поэтому сказал, что «выработался»?
Валландер осознал нелепость своей версии.
– Это моя обязанность – задавать вопросы, – сказал он, словно извиняясь. – Иначе мы никуда не придем.
Она проводила его до стеклянной двери.
– Вы должны найти того, кто это сделал, – сказала она, сильно сжав его руку.
– Убить полицейского – самое худшее, что может сделать преступник. В таких случаях существует неписаная гарантия – мы его поймаем.
Он тоже пожал ее руку.
– Я позвоню Стуре, – сказала она. – Самое позднее в шесть.
В дверях Валландеру пришел в голову еще один вопрос. Рутинный вопрос, он попросту забыл его задать.
– Ты, случайно, не знаешь, у него не было привычки хранить дома большие суммы денег?
Она посмотрела на него непонимающе:
– Большие суммы? Откуда он бы их взял? Он всегда жаловался, что мало получает.
– И был прав. Мы получаем очень мало.
– А ты знаешь, сколько получает акушерка?
– Нет.
– Тогда я лучше умолчу. Дело не в тех, у кого большие заработки, а в тех, у кого они меньше всех.
Выйдя из больницы, Валландер с наслаждением вдохнул свежий ночной воздух. Еще не было четырех, но птицы уже начали свой утренний концерт. С моря тянул легкий приятный бриз, было тепло и тихо. Он медленно пошел по Большой Норрегатан.
Один вопрос казался ему важнее прочих.
Почему Сведберг сказал, что он выработался? Вышел из отпуска и сказал – я выработался.
Может ли это каким-то образом быть связано с убийством?
Он остановился на краю узкого тротуара. Вызвал в памяти картину, увиденную им в гостиной Сведберга. Мартинссон за спиной. Тело убитого и ружье… Тогда почти сразу у него возникло чувство – что-то не так, что-то не сходится.
Может быть, сейчас ему удастся сообразить?
Он напряженно размышлял, но в голову ничего не приходило.
Терпение, подумал он. Надо набраться терпения. К тому же я устал. Ночь была долгой, и она еще не кончилась.
Он снова зашагал. С горечью подумал, что выспаться вряд ли удастся. И почитать свои диетические инструкции. Вдруг он снова резко остановился. Что будет, если и он умрет так же внезапно, как Сведберг? Кто о нем пожалеет? Что скажут на похоронах? Что вот, дескать, хороший был полицейский… А теперь его стул на совещаниях пуст. Но кому будет не хватать не полицейского на стуле, а человека? Может быть, Анн-Бритт Хёглунд. Мартинссону…
Совсем рядом, чуть не задев крылом щеку, пролетел голубь.
Ничего, ничего мы не знаем друг о друге. А кем для меня был Сведберг? Если начистоту – будет ли мне его не хватать? Можно ли вообще оплакивать человека, которого толком не знаешь?
Он шел дальше – прекрасно зная, что эти вопросы будут к нему возвращаться вновь и вновь.
Переступив порог квартиры Сведберга, он словно вернулся в некий беспросветный кошмар. Все исчезло – летний бриз, щебет птиц. Здесь царил мрак смерти, особенно заметный по контрасту со светом мощных ламп. Лиза Хольгерссон уехала в полицию. Валландер позвал Анн-Бритт и Мартинссона в кухню. Хотел еще раз спросить, когда она в последний раз видела Сведберга, но удержался. Они сели за стол. Лица у них были серо-землистые. Интересно, как он сам выглядит.
– И что? – спросил он.
– Что это может быть, если не взлом?
– Очень многое, – сказал он. – Месть. Какой-нибудь псих. Два психа. Три психа. Мы не знаем. А пока мы не знаем, надо исходить не из того, что мы знаем, а из того, что видим.
– И еще одно обстоятельство, – медленно проговорил Мартинссон.
Валландер кивнул. Он знал, что тот скажет.
– Сведберг был полицейским. Здесь могут быть особые мотивы, – закончил Мартинссон.
– Что-нибудь обнаружили? Какие-то следы? – спросил Валландер. – Что у Нюберга? Что говорит врач?
Они стали листать свои записи. Анн-Бритт управилась первой.
– Стреляли из обоих стволов. И врач, и Нюберг считают, не знаю уж почему, что выстрелы последовали один за другим, почти сразу. Прямо в голову.
У нее задрожал голос. Она сделала глубокий вдох и продолжила:
– Сидел ли Сведберг на стуле, когда в него выстрелили, определить нельзя. Так же, как и точное расстояние. Если принять во внимание размеры комнаты и расположение мебели, самое большее – с четырех метров. Или ближе.
Мартинссон резко встал и, пробормотав что-то невнятное, скрылся в туалете.
– Мне надо было кончать с этой работой два года назад, – тихо сказал он, вернувшись. – Решил тогда, и надо было поступать, как решил.
– Может быть. Но сейчас ты нужен здесь, – резко сказал Валландер. В душе он прекрасно понимал Мартинссона.
– Сведберг одет, – продолжила Анн-Бритт. – Значит, его не подняли с постели. Но точное время смерти пока установить не удается.
Валландер посмотрел на Мартинссона.
– Двадцать раз спрашивал – и с той стороны, и с этой. Никто из соседей ничего не слышал.
– Может быть, из-за шума транспорта на улице? – предположил Валландер.
– Никакой транспорт не заглушит дуплет из дробовика.
– Другими словами, мы не знаем, когда это случилось. Знаем только, что Сведберг был одет. Значит, последние ночные часы можно исключить. Мне всегда казалось, что Сведберг ложится рано.
Мартинссон подтвердил – да, рано. У Анн-Бритт мнения на этот счет не было.
– Как попал в квартиру преступник? Через дверь?
– Следов взлома нет.
– С другой стороны, вскрыть этот замок ничего не стоит, – заметил Валландер.
– И почему он оставил оружие? Испугался и убежал? Или что?
Ответа на этот вопрос тоже не было. Валландер поглядел на усталых и подавленных сотрудников.
– Я выскажу свое мнение. Чего оно стоит, узнаем со временем. Как только мы вломились в квартиру и увидели всю эту жуть, у меня появилось странное чувство: что-то здесь не склеивается, что-то не так. Что именно – пока не могу сообразить. Убийство – значит, кто-то вломился в квартиру. А если не взлом, тогда что? Месть? Или, скажем, взлом, но не для того, чтобы украсть, а чтобы что-то узнать?
Он встал, нашел стакан и выпил воды.
– Я говорил с Ильвой Бринк в родильном отделении. У Сведберга почти нет родственников – она и еще один двоюродный брат. И все. У нее со Сведбергом был постоянный контакт. Она сказала одну вещь, которая меня беспокоит. В воскресенье она говорила со Сведбергом, и он пожаловался ей, что выработался. Почему? Он ведь только что вернулся из отпуска.
Анн– Бритт и Мартинссон ждали продолжения.
– Не знаю, что все это значит. А узнать надо.
– Кто-нибудь знает, чем в последнее время занимался Сведберг? – спросила Анн-Бритт.
– Пропавшими юнцами, – сказал Мартинссон.
– Вряд ли только этим, – возразил Валландер. – Дела о пропаже молодых людей официально не заведено. Мы просто держим его на контроле. К тому же он ушел в отпуск еще до того, как родители забили тревогу.
Добавить к этому было нечего.
– Пусть кто-нибудь узнает, чем он занимался.
– Ты думаешь, он что-то скрывал? – осторожно спросил Мартинссон.
– По-моему, все что-нибудь скрывают.
– Значит, нужно раскапывать тайны Сведберга?
– Нужно найти того, кто убил его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67