– Да. Но мы так далеко не забирались.
– А как вы выбирали эпоху?
Она снова промолчала. Валландер начал понимать, на какие именно вопросы она не хочет отвечать.
– Расскажи, что случилось на Иванов день.
– Я заболела.
– Внезапно?
– Заболеваешь всегда внезапно.
– И как было дело?
– Мартин заехал за мной, а я сказала, что не могу.
– И что он сказал?
– То, что и должен был сказать.
Валландер не понял:
– Что ты имеешь в виду?
– Спросил, правда ли это. Или нет. Если говоришь неправду, тебя оттолкнут.
Он задумался. Сначала она не ответила на вопрос, почему они никогда не повторяют свои маскарады. Потом про то, как они выбирают эпоху. А теперь вдруг это. Если говоришь неправду, тебя оттолкнут. Кто оттолкнет? Откуда?
– То есть вы очень серьезно относились к вашей дружбе? Никакого вранья. Если врешь, тебя оттолкнут?
На ее лице читалось искреннее удивление.
– А иначе разве это дружба?
Он кивнул:
– Конечно. Дружба держится на доверии.
– А на чем же еще?
– Не знаю. Может быть, на любви.
Она снова подтянула одеяло к подбородку.
– Что ты подумала, когда поняла, что они уехали в Европу? И ни слова тебе не сказали?
Она посмотрела на него долгим взглядом:
– Я уже отвечала на этот вопрос.
Валландер не сразу понял, когда и где она могла отвечать на этот вопрос, но потом сообразил.
– Ты имеешь в виду того полицейского, который приходил летом?
– А кого же еще?
– А ты помнишь, когда он приходил?
– Первого или второго июля.
– А что он еще спрашивал?
Она резко придвинулась к нему, так что он даже отшатнулся.
– Я знаю, что его убили. Того, по имени Сведберг. Вы это хотели мне сообщить?
– Не совсем, – сказал Валландер. – Но я хотел бы знать, о чем он тебя спрашивал.
– Ни о чем.
Он нахмурился:
– Но ведь о чем-то спрашивал?
– Больше ни о чем. У меня есть кассета.
Он ошарашенно посмотрел на Ису:
– Ты записала на магнитофон разговор со Сведбергом?
– Потихоньку, разумеется. Я иногда так делаю. На диктофон.
– И Сведберга тоже записала?
– Да.
– А где запись?
– В павильоне. Где вы меня нашли. С голубым ангелом на этикетке.
– С голубым ангелом?
– Я сама делаю этикетки.
Он кивнул:
– Ты не против, если мы позаимствуем эту запись?
– Почему я должна быть против?
Валландер позвонил в полицию и велел дежурному послать людей за кассетой. И плейером – он вспомнил, что около кровати лежал плейер.
– С голубым ангелом? – недоверчиво спросил дежурный.
– На этикетке голубой ангел. Это срочно.
Ровно через двадцать девять минут привезли кассету. Девушка тем временем ушла в туалет и не появлялась минут пятнадцать. Когда она вышла оттуда, Валландер, к своему удивлению, заметил, что она вымыла голову. Он вдруг подумал, что надо быть настороже – как бы ей вновь не пришла мысль покончить с собой.
И тут, постучав, вошел полицейский с плейером и кассетой. Она кивнула – именно эта кассета, все правильно. Она надела наушники и нашла нужное место.
– Вот, – сказала она и протянула ему наушники.
Услышав громкий голос Сведберга, он вздрогнул, как от удара. Сведберг прокашлялся и задал свой вопрос. Ответ ее был слышен плохо – видимо, она сидела далеко от микрофона. Он перемотал пленку назад и послушал еще раз.
Нет, он не ошибся.
Она была права. Сведберг действительно задал тот же вопрос, что и он. Но не совсем. Разница в формулировках была решающей.
Вот какой вопрос задал Исе он сам:
– Что ты подумала, когда поняла, что они уехали в Европу? И ни слова тебе не сказали?
Сведберг спросил, в общем, то же самое, но смысл был иным.
Валландер еще раз послушал знакомый, тысячу раз слышанный голос.
– Ты и в самом деле считаешь, что они уехали в Европу?
Он опять перемотал пленку. Иса не ответила на вопрос Сведберга. Он снял наушники.
Сведберг знал, подумал он.
Он знал уже первого или второго июля.
Сведберг знал, что они никуда не уехали.

14

Они беседовали еще довольно долго. Плейер лежал рядом на столике, плейер и кассета с голубым ангелом – все, что осталось от голоса Сведберга. Валландер продолжал задавать вопросы, хотя никак не мог сосредоточиться. Его мучил вопрос – кто должен сообщить Исе Эденгрен о том, что случилось с ее друзьями в национальном парке. Кто и когда? У Валландера было неприятное ощущение, что он ведет нечестную игру, Наверное, с самого начала следовало сказать правду. Сейчас, уже в десятом часу вечера, он понял, что дальше не продвинется. Оставалось только одно. Он извинился и вышел – якобы глотнуть кофе. Из коридора он позвонил Мартинссону – почти все уже вернулись в Истад. На месте происшествия оставались только криминалисты во главе с Нюбергом – они собирались работать и ночью. Валландер сообщил, где он, и попросил пригласить к телефону Анн-Бритт Хёглунд. Когда она взяла трубку, он рассказал все, как есть, – ему нужна ее помощь.
– Я у Исы Эденгрен, – сказал он. – Ей тоже надо сообщить. Как она среагирует, неизвестно.
– Она в больнице, – сухо сказала Анн-Бритт. – Что может случиться?
Ее ответ удивил Валландера – он не ожидал от нее такой черствости. Но он быстро сообразил, что это всего лишь защитная реакция. Весь этот длинный и теплый августовский день она провела там, в лесу, на месте преступления – одного из самых отвратительных из когда-либо виденных Валландером.
– И все равно, хорошо бы ты приехала, – сказал он. – Я боюсь один. Не забудь, что она только что пыталась отравиться.
Он нашел сестру, ту самую, что недавно брала у него кровь на сахар, и спросил имя врача и его домашний телефон. Заодно спросил, какое впечатление производит на нее Иса Эденгрен.
– Некоторые самоубийцы обладают колоссальной волей. Бывает, конечно, и наоборот, но Иса, по-моему, принадлежит именно к первой категории.
Он спросил, где можно раздобыть чашку кофе. Она послала его в вестибюль – там, по ее словам, есть кофейный автомат.
Он позвонил врачу. Вначале трубку взял ребенок, потом женщина и, наконец, мужчина.
– Я забыл вас спросить, – сказал Валландер. – Мы должны сообщить ей о происшедшем. Все равно она узнает завтра, причем как узнает и от кого, мы знать не будем и пронаблюдать за ее реакцией не сможем. Это и есть мой вопрос – как она может среагировать?
Врач помолчал и сказал, что сейчас приедет. Валландер пошел в вестибюль искать кофейный автомат. Найти его оказалось нетрудно, но тут же обнаружилось, что мелочи у него нет. Он огляделся. По вестибюлю, опираясь на стульчик-каталку, шаркающей походкой шел какой-то старик. Валландер вежливо спросил, не разменяет ли тот ему деньги. Старик покачал головой, полез в карман и протянул Валландеру пятикроновую монету. Валландер стоял с пятидесятикроновой купюрой в руках, не зная, что делать.
– Я скоро умру, – сказал старик, улыбаясь. – Через три недели, а может быть, и раньше. И что мне там делать с деньгами?
Он зашаркал дальше. Настроение у него, судя по всему, было превосходное. Валландер с восхищением посмотрел ему вслед. Потом нажал не на ту кнопку, и, как назло, автомат нацедил ему кофе с молоком, которого он терпеть не мог. С кружкой в руке он вернулся в отделение. Анн-Бритт уже была там. Она была очень бледна, под глазами – темные круги. Ничего, что могло бы как-то помочь следствию, в лесу пока не нашли. Она говорила тихо и монотонно, видно было, что очень устала. Мы все устали, подумал он. Устали, еще не успев погрузиться по-настоящему в этот кошмар.
Он передал ей разговор с Исой. Она удивилась, когда он сообщил, что слышал голос Сведберга, и без обиняков высказал свое заключение: Сведберг знал или, по крайней мере, подозревал, что эти трое никуда не уезжали.
– Как он мог это знать? Если он сам не был свидетелем… того, что мы видели?
– Важно, что проясняется другое. Сведберг был в непосредственной близости к событиям. Но знал не все, иначе зачем бы стал задавать вопросы?
– Во всяком случае, это означает, что их убил не Сведберг, – сказала она. – Но ведь мы так всерьез и не думали?
– Мысль такая была, – сказал Валландер, – признаюсь. Была. Теперь картина немного прояснилась, и мы можем обсудить следующий шаг. Уже несколько дней спустя Сведберг начинает задавать вопросы, свидетельствующие, что ему что-то известно. А что именно? Что ему известно?
– Что они убиты?
– Не обязательно. Единственное, что мы можем сказать точно, – его что-то беспокоит. Так же как и нас что-то смутно беспокоило, пока мы их не нашли.
– Он чего-то боится?
– Вот-вот, мы подошли к главному. Откуда взялся этот страх? Или тревога? Или подозрения?
– Он знает что-то, чего остальные не знают.
– Почему-то у него появляются подозрения. Или неясные догадки. Этого мы не узнаем никогда. Но нам он ничего не говорит, начинает расследование на свой страх и риск. Уходит в отпуск и начинает индивидуальное следствие. Энергично и тщательно…
– То есть вопрос упирается в то, что именно стало ему известно.
– Это мы как раз и ищем. Только и всего.
– Но это не объясняет, почему его убили.
Анн– Бритт наморщила лоб:
– Зачем вообще человек что-то скрывает?
– Не хочет, чтобы другие узнали. Или боится, что его накроют.
– Тут недостает одного звена.
– Я подумал о том же, – сказал Валландер. – Есть кто-то, связывающий Сведберга с этими событиями.
– Женщина по имени Луиза?
– Может быть. Мы не знаем.
В дальнем конце коридора хлопнула дверь. Пришел врач. Пора. Иса Эденгрен по-прежнему сидела на том же стуле.
– Я должен сообщить тебе кое-что, – сказал Валландер, – думаю, что тебе будет нелегко это услышать. Поэтому я попросил присутствовать при этом разговоре твоего доктора и одну из моих коллег. Ее зовут Анн-Бритт.
Было видно, что девушка испугалась. Но отступать поздно, и он рассказал все, как было. Ее друзья мертвы. Кто-то их убил.
Валландер по опыту знал, что реакция чаще всего бывает немедленной. Но иногда человек реагирует не сразу.
– Мы посчитали, что лучше сообщить тебе сейчас. Завтра все будет в газетах.
Она молчала.
– Я знаю, что это тяжело, – вновь сказал он, – но все равно обязан спросить – есть ли у тебя какие-нибудь предположения, кто мог это сделать?
– Нет.
Голос был еле слышным, но ответ прозвучал вполне определенно.
– Кто-нибудь знал, что вы собираетесь на пикник?
– Мы никогда не обсуждали наши планы с посторонними.
Звучит как параграф устава, подумал Валландер. Может быть, так оно и есть.
– И кроме тебя, никто о нем не знал?
– Никто.
– Ты не поехала с ними, поскольку заболела. Но ты знала, куда они собираются?
– В национальный парк.
– И они собирались надеть костюмы?
– Да.
– И никто этого не знал? Все приготовления делались в секрете?
– Да.
– А почему?
Она не ответила. Я снова ступил в запретную зону, подумал Валландер. На какие-то вопросы она отвечать отказывается. Но он был уверен, что она не врет. Никто не знал, где они собирались отпраздновать день солнцестояния.
Вопросов больше не было.
– Мы пошли, – сказал он. – Если что-нибудь вспомнишь, персонал больницы знает, как меня найти. Кстати, я говорил с твоей матерью.
Она вздрогнула:
– Это еще зачем? Какое ей до меня дело?
Она чуть не взвизгнула. Валландеру стало не по себе.
– Это мой долг, – сказал он. – Я нашел тебя без сознания и был обязан сообщить родным.
Она, похоже, хотела сказать что-то еще, но удержалась и внезапно заплакала. Врач посмотрел на Валландера и Анн-Бритт – им лучше уйти. За дверью Валландер остановился – он совершенно взмок.
– С каждым разом все хуже, – сказал он. – Я уже не справляюсь с такими делами.
Они вышли на улицу. Вечер был очень теплым. Валландер протянул Анн-Бритт ключи от машины.
– Ты что-нибудь ела?
Она покачала головой.
Они доехали до сосисочного ларька на Мальмёвеген и терпеливо ждали, пока целая команда спортсменов, как он понял, из Вадстены получит свои гамбургеры. Потом сели в машину. Валландер с удивлением отметил, что, несмотря на то, что ему полагалось бы проголодаться, есть он совсем не хочет. Они молчали.
– Завтра все будет в газетах, – сказала она. – И что дальше?
– В лучшем случае мы получим какую-то информацию. В худшем – все решат, что мы никуда не годимся.
– Ты думаешь о Еве Хильстрём?
– Я не знаю, о чем и о ком я думаю. Но у нас четыре трупа. Огнестрел. Причем из разного оружия.
– Ты можешь представить себе, кого мы ищем?
Валландер ответил не сразу:
– Убийство обычно предполагает некую форму помешательства. Человек теряет самообладание. Но здесь явно действовали вполне осознанно. Думаю, что любой подумает как следует, прежде чем убить полицейского. И эта девочка в больнице. Она утверждает, что никто посторонний не знал, где они собираются устроить пикник. Значит, кто-то все же знал. Это не могло быть случайное убийство – увидел и убил. Я в это не верю.
– То есть мы ищем кого-то, кто знал, что ребята собираются устроить тайную пирушку в лесу?
– И того, кого подозревал Сведберг.
Они замолчали. Что-то не сходится, подумал Валландер. Я не вижу чего-то важного. А вот чего – не пойму.
– Завтра понедельник, – сказала Анн-Бритт. – Завтра опубликуют фотографию Луизы. Может быть, что-то прояснится.
– Я слишком нетерпелив, – сказал Валландер. – Ничего не могу с этим поделать, хотя пытаюсь. И с каждым годом становлюсь беспокойнее.
Они подъехали к полиции почти в половине одиннадцатого. Валландер подивился, что там было пусто – ни одного журналиста. Он был уверен, что слухи об их страшной находке уже поползли. Он снял куртку и спустился в столовую. Несколько усталых полицейских молча понурились над кофе и растерзанной пиццей. Наверное, надо сказать что-то ободряющее. Но чем поднимешь настроение людям, видевшим сегодня трех убитых ребят на синей скатерти посреди летнего леса? Это при том, что совсем недавно убит их сотрудник.
Он не стал ничего говорить. Просто кивнул и сел в уголке.
Ханссон посмотрел на него покрасневшими глазами:
– Когда соберемся?
– Минут через пять. Мартинссон на месте?
– На подходе.
– Лиза?
– Она у себя. Думаю, ей пришлось нелегко в Лунде. Родители. Пара за парой приходили опознавать своих детей… Только Ева Хильстрём приехала одна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67