Высыпав монетки на ладонь, она протянула их вознице.
Он взял мелочь, наметанным глазом определил сумму и заявил:
– Мало, нужно еще двадцать пять.
Элистэ с удивлением уставилась на возницу. Мало? Но что прикажете ей делать? Какая глупость! Она же отдала все, что у нее было. Он повторил свое требование. До чего же он глуп! Она повернулась и пошла.
– Эй, вы! – заорал тот сердито.
Когда-то подобный тон вызвал бы у нее презрение или гнев, но теперь она познала унижение и всего боялась. Страх подхлестнул Элистэ, она забыла про усталость и побежала. За спиной раздались разъяренные крики возницы, цокот копыт и гром колес. Она успела нырнуть в узкий проход между двумя лавками, и фиакр проехал мимо. Элистэ позволила себе с минутку отдышаться и перевести дух, прижавшись спиной к холодной стене, затем осторожно выглянула из-за угла. Улица Клико оживала. В окнах затеплился свет, за шторами замаячили тени. Двое или трое торговцев уже расположились на мостовой со своими тележками, редкие пешеходы спешили, горбясь от пронизывающего ветра.
А «Приют лебедушек»? Из своего укрытия она не могла его видеть. Фиакр уехал. Прикрыв лицо отворотом капюшона – в такую погоду это не могло вызвать подозрений, – Элистэ выскользнула на улицу, пробежала последние полквартала…
И на бегу остановилась, юркнув в тень: у «Приюта лебедушек» стояли на страже народогвардейцы. Судя по скучающим физиономиям, они торчали здесь довольно давно. Рядом сшивалось несколько зевак в надежде на любопытное зрелище. На двери кондитерской красовался огромный новенький алый ромб – на сей раз настоящий.
Кенублей уже увезли, а их собственность конфисковали в пользу Республики-Протектората. Элистэ опоздала, опоздала на несколько часов. Силы и решимость разом оставили ее. Она сникла, как подрезанный колос.
На две-три минуты она, видимо, погрузилась в беспамятство – глядела на «Приют лебедушек» и ни о чем не думала. Но в конце концов ее взор оторвался от двери кондитерской и скользнул вверх по стене, к узкому оконцу в тени карниза, этой чердачной смотровой бойнице, и ей показалось, что она уловила скрытый блеск своих же глаз, следящих за улицей со ставшего ей привычным наблюдательного поста. Конечно же, она сейчас очнется и обнаружит, что и вправду стоит там и смотрит вниз, на улицу Клико. Ей не впервой переживать такие видения.
Но, увы, это был не сон. Она стояла на мостовой. Порыв ледяного ветра пронесся по предрассветной улице, заставив ее содрогнуться.
«Как быть теперь? Что делать?»
Холод пробирал Элистэ до костей, тяжелая намокшая одежда почти не грела. Она натерла ноги и так устала, что ломило все тело. Изнеможение и страх пока еще заглушали чувство голода, но пронизывающий холод оборачивался несказанной мечтой о чашке горячего бульона или чаю.
«Куда теперь пойти? Куда мне податься?»
Неимоверная усталость. Такая, что не было сил думать, и хорошо, что не было; хорошо не думать ни о недавно погибших, ни об обреченных на смерть; лучше всего вообще не думать. На улице заметно похолодало – зимний ветер остудил слезы.
«Кофейня. Там тепло. Подсядешь к огню с чашечкой чаю. Отдохнешь. Отдохнешь…»
Но у нее не осталось денег, ни единого бикена. Не будет ни чая, ни огня. И отдыха тоже не будет, разве что в каком-нибудь подъезде, на холоде. Всего лишь на минутку присесть, закрыть глаза…
«Я замерзну. Люди, бывает, и замерзают, ты знаешь. Нет, только не я!»
Сырые тяжелые края юбок хлопнули Элистэ по лодыжкам, и она вспомнила, что зашила в подол нижней юбки кое-какие мелочи – золотое колечко с гранатами, маленькую брошку с камеей в оправе из мелкого жемчуга, несколько украшений из серебра и розового кварца. Ничего особенно ценного, но на еду и жилье должно хватить с лихвой.
А то и другое требовалось немедленно. Нырнув в темный переулок, Элистэ разорвала подол по шву, вытрясла безделушки на землю и судорожно собрала застывшими непослушными пальцами.
Она вспомнила, что совсем недавно проходила мимо кофейни в конце улицы Клико; за шторами заведения мерцал свет, на двери висела табличка «Открыто». Элистэ решила вернуться, заторопилась, однако ноги словно налились свинцом. Ранние прохожие с любопытством провожали ее взглядом, но это ее уже не тревожило.
В кофейне было не слишком тепло – хозяин экономно расходовал уголь, но она почувствовала себя на верху блаженства. Пройдя к маленькому столику, спрятавшемуся в уголке за печкой, так что от дверей его не было видно, Элистэ села и попросила принести чаю и горячей похлебки. От усталости она забыла о том, что произношение выдает ее с головой. Об этом ей напомнило лицо хозяина, который, не успела она сказать и двух слов, напустил на себя непроницаемый вид. Опять она невольно разоблачила себя. Осмотрительность требовала немедленно встать и уйти, но Элистэ не двинулась с места – это было выше ее сил. Если ей предстоит погибнуть из-за собственной глупости, пусть так и будет. Теперь это перестало ее волновать.
Принесли похлебку и чай. Она с жадностью набросилась на еду, чувствуя, как внутри разливается тепло. Окончательно согревшись, Элистэ откинулась на высокую спинку деревянного стула и, уронив голову на грудь, провалилась в сон, словно наглоталась снотворного. Хозяин, человек по натуре совсем не злой и к тому же тронутый видом изможденного красивого личика, выглядывавшего из-под капюшона, не стал тревожить Элистэ. Лишь когда пошел утренний поток посетителей, он разбудил ее и попросил расплатиться.
Девушка протянула ему серебряное колечко, на которое тот не стал и смотреть.
– Наличными.
Этого она не ожидала.
– У меня больше ничего нет, – растерянно сказала Элистэ.
– Что вы себе думаете?
Она не ответила, а он все смотрел на нее, пока она не съежилась от стыда.
– А вы смелая женщина.
– Но… но… это красивое кольцо, настоящее серебро…
– Настоящая чепуховина. На что оно мне? Ну да ладно, возьму, так уж и быть. А вы послушайте моего совета, милочка. Не выкидывайте больше такие штучки, никогда и нигде. Не то в следующий раз угодите со своими безделушками прямехонько в лапы к жандармам. – Он поглядел в исполненные мольбы испуганные глаза и смягчился. – Послушайте, что я вам скажу. Если у вас остались еще украшения, обратите их в наличные. Походите по ростовщикам, посмотрите, кто больше даст.
– По ростовщикам? – Для нее это было чем-то из другого мира. – Где же мне их найти?
– Как где? На Ломбардной улице, где же еще? – Она растерялась, и он добавил с ноткой раздражения в голосе: – На том берегу, между Крысиным кварталом и Восьмым округом. Там они и сидят по своим лавочкам, кровопийцы проклятые! И держите ухо востро, милочка.
Она поблагодарила за совет и ушла, с облегчением закрыв за собой дверь кофейни, где так опростоволосилась, хотя одна мысль о зимнем холоде вызывала у нее дрожь. К счастью, на улице оказалось не так уж страшно. Ветер утих, и холодный воздух уже не обжигал, как раньше. Снег красиво переливался под утренним солнцем. Магазины и лавочки уже открылись, по мостовой проезжали повозки и, экипажи, закутанные прохожие спешили по своим делам, выдыхая облачка пара; будничная суета являла собой довольно приятное зрелище. Отдых и горячая еда придали Элистэ сил. Одежда ее почти высохла, и теперь она чувствовала себя уверенней и могла успешней бороться с холодом, а также с горем и страхом, от которых у нее разорвалось бы сердце, если бы она дала себе волю.
Элистэ быстро уяснила, что лучше занимать мысли теми задачами, какие ей предстояло решать сейчас. Стоит ей только задуматься и представить себе, что ждет ее в Шеррине и каков жребий ее плененных друзей и родственниц, – она непременно впадет в панику и с криком бросится бежать. А вот о том, что нужно перейти Вир и на другом берегу отыскать Ломбардную улицу, – об этом думать вполне безопасно. Оказавшись на месте, она станет решать, кому продать драгоценности; выручив деньги, подумает, как найти безопасное и теплое укрытие…
«Безопасного не найти».
Не думать об этом. Сейчас нужно пересечь мост и отыскать Ломбардную улицу. Сейчас важно только это.
Но держать в узде мысли и чувства стало трудно, когда она перешла по Винкулийскому мосту на другой берег и увидела «Гробницу». Старая твердыня мрачно возвышалась над жилыми домами всего в двух кварталах от моста. Элистэ, против воли, замерла на месте и с минуту не могла отвести от нее взгляд. Цераленн, Аврелия, Кэрт – все там, и каково-то им сейчас? Но разум подсказывал ей, что им не придется долго мучиться в заточении. Промежуток между арестом и так называемым судом, как правило, занимал мало времени, а между судом и казнью – и того меньше. День-два, а порой всего несколько часов…
«Неужели я бессильна помочь? Неужели никто не вмешается? Быть того не может!»
Слезы вновь потекли по ее щекам, прохожие начали оборачиваться, а вот этого ей хотелось любой ценой избежать. Элистэ быстро утерла слезы и сообразила, что допустила очередную ошибку: ее носовой платочек был из дорогой газовой ткани, красиво расшитый и отороченный кружевом – такой могла иметь только Возвышенная. На платочек, конечно, обратят внимание. Не следовало бы его доставать на людях. Сколько подобных ошибок она еще может себе позволить?
Оторвав взгляд от гранитных башен, Элистэ поспешила вперед. Теперь она находилась в Восьмом округе, который если и видела мельком, так лишь из окна экипажа, да и то обычно отводила глаза. Но сейчас приходилось смотреть. Мерзость окружала ее со всех сторон, оскорбляла все ее чувства. Ветхие, полуразвалившиеся дома и лавчонки пестрели красными ромбами, ибо эти отвратительные трущобы были колыбелью экспроприационизма, каковой хоть и восторжествовал, но, судя по этой картине, едва ли облегчил участь Своих сторонников. В каждой второй витрине предлагались услуги астролога, либо предсказателя или гадалки, либо самозваного «целителя». Таверны и обжорки, из которых разило прогорклым маслом; лачуги, где комнаты сдавались почти что даром. Грязные, нечесаные горожане в лохмотьях, с худыми истощенными лицами, отмеченными печатью отчаяния и недугов. Лица порочные, лица хитрые и преступные. Согбенные и скрюченные в три погибели фигуры. Тьма попрошаек, некоторые давно утратили человеческий облик. Громкие голоса, грубая речь. А запах, вонь – как им самим не тошно? По всей улице Винкулийского моста в сточных канавах тлели кучи мусора, вокруг которых жались дрожащие тени. С желтоватым дымом, от которого першило в горле и слезились глаза, в воздух поднимались копоть и пепел. С запахом дыма смешивался масляный чад, вонь тухлой рыбы и немытого тела. Улица являла собой открытую клоаку, к тому же еще и забитую горами отбросов; водостоки, обычно промываемые дождями, сейчас обледенели.
Элистэ не посмела прижать платочек к носу. Опустив голову и стараясь дышать ртом, она поспешила по улице Винкулийского моста, положившись на то, что серо-желтое марево укроет ее от излишне любопытных взглядов. Но и в туманном чаду ее приличное платье и красивое лицо не остались незамеченными. Вслед ей то и дело неслись причмокивания и похабные реплики.
Напуганная и преисполненная отвращения, она прибавила шаг, чтобы поскорее выбраться из Восьмого округа. Чуть не бегом Элистэ добралась до конца улицы Винкулийского моста, быстро пересекла темный, пользующийся дурной славой (она не знала про это) переулок Большой Дубинки и, к великому своему облегчению, вышла на Ломбардную улицу, служившую границей округа. На противоположной ее стороне начинался Крысиный квартал – обиталище студентов, богемы и разного рода недовольных горлопанов, – район на несколько порядков выше Восьмого округа, с точки зрения безопасности и чистоты воздуха.
Все оказалось так, как ей говорили: на Ломбардной улице было полно закладных лавок и контор. На доброй половине домов красовалась старинная позолоченная эмблема ростовщиков. Элистэ прошлась по улице, приглядываясь к лавкам, витрины которых являли грустную выставку невостребованных сокровищ: драгоценности и посуда, украшения и произведения искусства, оружие, инструменты – ремесленные и музыкальные; на всем лежал слой пыли. Ассортимент не отличался особым разнообразием. Наконец она вошла в большую, сравнительно чистую лавку под свежеокрашенной вывеской. За прилавком справа от двери стоял сам хозяин – тучный горожанин, смахивающий на морскую черепаху. Он воззрился на девушку с откровенным любопытством – ее облик, похоже, вызывал в этом столичном округе одну и ту же неизменную реакцию. Вполне возможно, он принял ее за покупательницу; первые же ее слова заставят его убедиться в своей ошибке. Но следует быть осмотрительной. Хватит говорить и держать себя как Возвышенная, хватит глупостей и ошибок. Она – простая девушка, обычная гризетка без особых примет. Однако не уроженка Шеррина – это у нее ни за что не получится.
Грубоватому столичному говору она бы еще смогла подражать, и не без успеха. Но бесчисленные мелочи – жесты, выражение лица, позы, привычки, предпочтения, все то, что характерно для шерринского простонародья, – с этим ей никогда не справиться. Самый внимательный наблюдатель, и тот не сумел бы притвориться коренным шерринцем, а она никогда не отличалась острой наблюдательностью. Она наверняка споткнется на каком-нибудь пустяке, и все поймут, что она вовсе не та, за кого себя выдает.
Но есть другой говор, который приемлют и самые остервенелые фанатики-экспроприационисты, – она без труда и в совершенстве может его передать, ибо с раннего детства слышала тягучую речь фабекских крестьян. Говор Кэрт. Говор Дрефа. В ее устах его невозможно будет отличить от настоящего. Она и в Фабеке могла бы сойти за крестьянку. Здесь же, в Шеррине, ее отступления от общепринятого могут привлечь внимание, но не вызовут подозрений, ибо люди объяснят их очень просто: что взять с деревенщины?
Выложив свои сокровища на прилавок, она спросила так, как могла бы спросить родная сестра Кэрт:
– Чего дадите?
Хозяин принялся разглядывать драгоценности без спешки и, видимо, без особого интереса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110