Однако в своем собственном доме Цераленн во Рувиньяк не считалась с этим запретом.
«Мы в безопасности лишь постольку, поскольку бережемся от летучих гнид», – думала Элистэ, по привычке обводя взглядом стены, пол, потолок и мебель бабушкиной утренней гостиной, чтобы не упустить предательского золотистого промелька, указывающего на присутствие соглядатая. Сколько Возвышенных, в том числе и тех, кого она лично знала, расстались с жизнью по милости этих тварей? Сколько неосторожных намеков, сколько неразумных высказываний, которые были подслушаны, привели ее подруг и знакомых на площадь Равенства к Кокотте за несколько последних недель? Она уже потеряла счет. Состояние, высокое положение, родовитость, остроумие, красота, молодость, невинность – все это, некогда даровавшее могущество, перестало служить защитой. Гизин во Шомель погибла, как и большинство ее родных; и граф во Брайонар, и Рист, и Фовье во Дев в'Уруа, и многие-многие другие. Уцелевшие Возвышенные научились осторожности: они стали прикрывать окна и дверные проемы завесами из прозрачной кисеи, натянутой на деревянные рамы, а каминные трубы – мелкоячеистой сеткой; они взяли за правило ежедневно обшаривать все комнаты в поисках тайных лазутчиц. Однако, несмотря на эти предосторожности, гниды частенько проникали в дома, поэтому рекомендовалось постоянно быть начеку и не благодушествовать.
– Итак, юные дамы? – Цераленн вопрошающе подняла брови. – Вы словно окаменели. Разве я не ясно вам объяснила?
– Мадам, наше изумление простительно, – возразила Элистэ. – Не вы ли долгие месяцы отказывались обсуждать саму возможность бегства? И вдруг сегодня, сейчас, так неожиданно…
– Не вы ли призывали жить в Шеррине свободно и смело, как подобает истинным Возвышенным? – подхватила Аврелия. – И не поддаваться страху, принимая решения? Это же собственные ваши слова. Неужели, бабуля, вы говорили одно, а думали другое? Что… Что же заставило вас передумать?
Цераленн проницательно посмотрела на своих юных родственниц, как бы оценивая силу их духа, и бесстрастно ответила:
– С час назад принесли повестку. Всем проживающим в этом доме надлежит в течение суток явиться в окружную жандармерию и принести Присягу.
Это было равносильно смертному приговору. Сокрушительный удар, при том, что внутренне они были к нему готовы.
Текст новой Присяги на верность включал клятву в безоговорочной преданности Республике-Протекторату Вонар наряду со столь же безоговорочным осуждением монархии вообще, и «тирана-изменника Дунуласа» в частности. От граждан всех сословий требовалось произнести ритуальную формулу осуждения «монархистов, абсолютистов, реакционеров, аристократов, оппозиционеров, социальных паразитов и прочих врагов Отечества» и расписаться в готовности отдать свою жизнь во имя свободы Вонара. Текст был заведомо рассчитан на то, чтобы возмутить Возвышенных и подтолкнуть их к открытому неповиновению. В глазах республиканцев это была большая победа, поскольку отказ дать Присягу на верность, будучи явным доказательством приверженности абсолютизму, позволял прямым ходом отправить в Кокотту разоблаченного изменника вместе с семьей, минуя формальное судебное разбирательство. Собственность изменников однозначно подлежала конфискации в пользу государства. Присяга на верность, как то входило в намерения ее авторов, практически не оставляла уцелевшим Возвышенным выбора: с одной стороны, утрата жизни и состояния, с другой – утрата чести из-за принесения заведомо ложной клятвы и предательство древнего кодекса верности Возвышенных, что было равносильно, моральной смерти. Не один Возвышенный, оказавшись перед такой дилеммой, нашел, в согласии с жестоким обычаем предков, выход в самоубийстве. До сих пор к нему прибегали лишь те несчастные, кого уже подозревали в разного рода преступлениях против Республики-Протектората. Теперь отпадала необходимость даже в формальном обвинении – с фарсом судебного разбирательства было покончено. Повестки вроде той, что получила Цераленн, ныне вручалась повсюду и в таких количествах, что обрекали Возвышенных как класс на полное уничтожение.
Канальи твердо решили истребить их всех до последнего: отчасти из-за застарелого страха и ненависти, но главным образом – чтобы присвоить их богатства.
«Но это чудовищно – невероятно – невозможно».
«Вполне возможно».
«Но ведь есть, есть же еще честные люди, которые выступят против этого».
«Честных людей запугали, или оболванили, или и то и другое. Помощи от них ждать не приходится».
«…долг страданий и крови, который, быть может, когда-нибудь будет оплачен сторицей».
Давние слова Дрефа сын-Цино вдруг всплыли в памяти Элистэ, и она почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек.
Но Аврелия отнюдь не выказала тревоги.
– Так отчего не присягнуть? – наивно спросила она. – Тогда нас оставят в покое.
Элистэ и Цераленн уставились на нее как на прокаженную.
– Ну ведь правда, правда оставят? – Аврелия заметно смутилась. – Почему вы так на меня смотрите? Скажем этим тварям то, что им хочется слышать, и заживем без забот и хлопот. Я знаю, лгать – дурной тон, но они не оставили нам выбора, верно? Это не мы придумали, значит, и не наша вина. В любом случае совсем неважно, что мы им скажем, так что тут плохого? Для меня это ясно как день.
– Юница Аврелия! – Теперь даже грим не мог скрыть усталости Цераленн. – Слишком часто я списывала твои глупости, грубости и пошлости за счет ограниченности незрелого ума. Я напоминала себе о том, что ты благородной крови, и верила, что наследие предков исправит худшие из твоих недостатков. Однако твои слова заставляют меня усомниться в этом. Я вынуждена допустить, что ты появилась на свет обделенной неким важнейшим достоинством.
– Как яйцо без желтка, – вставила Элистэ, – или как пирог без начинки.
– Это гадко, кузина!
– В душе у тебя пустота, юница Аврелия, – черный провал там, где надлежит быть гордости, достоинству и чести.
– Неправда! Неправда! Во мне полно достоинства, полно гордости и чести! Целые горы! Не понимаю я вас, бабуля, истинное слово, не понимаю! Я не хотела сказать ничего плохого. Почему вы так расшумелись из-за какой-то чепухи?
– Именно потому, что для тебя это чепуха.
– О Чары! Ну в самом деле! – Аврелия залилась краской и нервно забарабанила ногтями с зеленым маникюром по подлокотнику кресла. В ее каштановых локонах тоже была зеленая прядь в тон маникюру. И прядь, и ногти она красила в оттенок зеленого, соответствующий цвету кокарды, которую закон обязывал носить не снимая всех бывших Возвышенных. Дома Цераленн и Элистэ пренебрегали этим требованием. Аврелия свою кокарду носила, но с трогательной непосредственностью обратила этот символ унижения на пользу собственной красоте. Как ни странно, зеленый цвет был ей к лицу – подчеркивал белизну кожи и блеск глаз. – Если уж я такая плохая, прошу прощения. Но в конце концов, бабуля, сейчас именно вы говорите о бегстве…
– Не испытывай мое терпение речами неразумными и дерзкими. Если б дело шло обо мне одной, я бы до конца осталась в этом доме. Но я в полной мере насладилась жизнью, и то, что уместно и подобает мне, не подходит для тебя и твоей кузины – вы только начинаете жить. Последние месяцы я подвергала вас опасности, не давая покинуть сей город, но я не жалею об этом, ибо бесстрашие перед лицом напастей – долг Возвышенных, и чем раньше вы научитесь его исполнять, тем лучше. Долг этот, однако, не требует безропотно принимать смерть, а именно это и ждет нас, если мы останемся.
Аврелия хмуро разглядывала свои ногти.
– Куда мы отправимся? – спросила Элистэ.
– Куда же еще, как не в Стрелл, чтобы по мере наших скромных сил служить его величеству.
Элистэ вздрогнула. Она никак не могла свыкнуться с тем, что изгнанник герцог Феронт, ныне находящийся в эмиграции в Стрелле, теперь законный король Вонара. Это казалось ей нереальным: она почти поверила, что в стране больше никогда не будет настоящего короля. Возможно, поэтому при мысли о предстоящем побеге у нее захватило дух. Вонар безнадежно испакостили, он не скоро обретет прежний вид. На восстановление разумного общественного порядка могут уйти годы, если не десятилетия. В нынешних условиях бегство за границу представлялось самым привлекательным выходом, и до нее внезапно дошло, как она сильно к нему стремится. Вот уже несколько месяцев она жила под сенью страха, беспорядков и невзгод. Ей хотелось ускользнуть от всего этого, хотелось покоя, изобилия, безопасности. Ей хотелось снова очутиться в нормальном мире, а это означало бегство – и новую жизнь в какой-нибудь другой стране с разумными законами, где у власти Высокородные, как то определено самой природой. Да, пришло время отправляться в дорогу.
– Мы не сможем уехать, – заявила Аврелия, выпятив нижнюю губу. – Нас не выпустят. Нам не пройти под воротами.
– Есть другой путь, и мы им воспользуемся.
В свое время Элистэ подслушала один очень важный разговор – она знала, о каком пути идет речь. Но на лице Аврелии читались непонимание и недоверие.
– Кавалер во Мерей много раз предлагал вывести нас из Шеррина через тайный ход под городской стеной, – произнесла Цераленн. – Настал час принять его предложение.
– Так вот кто, оказывается, хранитель подземного хода, про который столько рассказывают, – во Мерей! Как романтично, как потрясающе, как безумно элегантно! Подумать только, за все эти месяцы я так и не догадалась! О Чары, каков хитрец ваш любовник, бабуля! Клянусь, мне и в голову…
– Я уже отправила кавалеру записку, – продолжала Цераленн, словно не слыша или не желая слышать слова Аврелии. – Не сомневаюсь, что скоро получу ответ с четким указанием того, когда и где он нас встретит. Можно полагать, мы отправимся под покровом тьмы, так что у вас целый день на сборы. Упакуйте саквояжи, оденьтесь во что-нибудь простое и теплое. Будьте осторожны. Слугам лучше ни о чем не догадываться
– Мадам, вы в них сомневаетесь? – удивилась Элистэ.
– Напротив. Верность, какую они выказали, не уйдя из дома Возвышенной, их уже опасно скомпрометировала, и мне не хотелось бы ставить их в еще более трудное положение. Узнав о нашем предстоящем отбытии, они наверняка будут просить взять их с собой, а я не желаю, чтобы они подвергали себя риску по нашей милости. Им лучше остаться в Шеррине и пребывать в честном неведении о нашей судьбе.
– Кэрт не сможет остаться тут без меня, – сказала Элистэ. – Она же серф… была серфом Дерривалей, одной из наших замковых, поэтому я обязана о ней заботиться.
– Хорошо, внучка, можешь взять служанку с собой. Но научи ее, как себя держать и что говорить. Нельзя допустить, чтобы нас схватили в дороге из-за случайно оброненной неосмотрительной фразы.
– Как мы поедем, мадам?
– Выбравшись из Шеррина, мы без особых трудностей доедем дилижансом до Аренна, где нам предстоит попасть на борт корабля, плывущего в Стрелл. Мерей, несомненно, все это для нас устроит.
– Стрелл!.. Такой далекий и такой иноземный. – Аврелия выразительно выпятила нижнюю губу. – Нет, не понимаю, зачем нам бежать. Я не верю, что канальи и в самом деле обойдутся с нами так круто. В конце концов мы не сделали им ничего плохого. А жуткие истории, какие рассказывают, большей частью наверняка просто выдумка. Я по-прежнему не вижу причин, почему нам не отбарабанить их пустую Присягу. Что тут позорного? Пробормочем себе эту идиотскую тарабарщину – пустые слова, которые в душе презираем, – кому от этого вред? Зато нас оставят в покое, и можно будет не уезжать.
– Аврелия! – возмутилась было Элистэ, но бабушка остановила ее властным жестом.
– Мне остается одно – уповать на то, что ты не сознаешь всей глубины собственной низости, – сказала как припечатала Цераленн, и таким ледяным тоном, какого Элистэ от нее ни разу не слышала. Карие глаза пожилой дамы источали холод, как северный гранит в морозы; она неподвижно застыла в кресле. – Слушай внимательно, юница, быть может, что-нибудь и поймешь. Никогда я так не стыдилась тебя, как в эту минуту. Ты позоришь свой род, позоришь весь орден Возвышенных, мне горько, что ты одна из нас. Внемли же. Если ты еще раз позволишь себе заговорить о принесении гнусной экспроприационистской Присяги, я от тебя отрекусь, и не будет тебе моего прощения. Я перестану с тобой разговаривать и считать тебя кровной родственницей.
Цераленн еще не закончила, как испуганная Аврелия залилась слезами.
– Бабуля… – захныкала она умоляюще.
– Этим все сказано. Полагаю, я говорила понятно. Надеюсь, тебе ясно, что я не шучу? Все. Можете идти.
Девушки присели в реверансе и поспешно удалились. В дверях Элистэ украдкой оглянулась: бабушка сидела совершенно прямо, непреклонная и несгибаемая. Аврелия продолжала плакать. Как только они закрыли за собой двери, сдержанные всхлипы уступили место громким рыданиям.
– Нечестно! Нечестно! Жестоко! Просто несправедливо!
– Аврелия… – начала Элистэ, чувствуя, что перестает сердиться. В конце концов, кузина была всего лишь ребенком – беспечным и легкомысленным, но в сущности неиспорченным. С годами она наверняка исправится, так бывает со многими. – Знаю, бабушка говорила сурово, но попробуй понять, как страшно ты ее огорчила. Ты хоть догадываешься, что представляет собой эта Присяга на верность?
– Ох, да кому до нее какое дело! Мне на нее наплевать! Но ты слышала, какие жуткие вещи говорила мне бабушка? Она не понимает, как легко меня ранить, а то бы не была такой жестокой! Ох, кузина, что же мне теперь делать? Я не хочу уезжать из Шеррина! Я этого не перенесу!
– Детка, у нас нет выбора, разве не ясно?
– Тебе легко говорить! Тебя здесь ничто и никто не удерживает, так тебе-то о чем горевать?
– Нам всем не о чем горевать.
– Кузина, ты ведь бывала моей наперсницей, а то и компаньонкой, уж тебе ли не знать? Мне есть о ком – о Байеле.
– Как, до сих пор? – удивилась Элистэ. Виконт во Клариво продолжал жить в своем городском доме на проспекте Парабо, но из соображений безопасности поселил юного сына и единственного наследника на тайной квартире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110