я начинал испытывать странную отстраненность от собственных мыслей и чувств. Мне было все нипочем. Я даже не побоялся наклониться и забрать револьвер из ослабевших пальцев Дэнни.
– Эй! – завопил Ламонт – единственный из людей Г. Д., кто не ел рыбу. – Что тут происходит?! – В панике он переводил свой пистолет с Ха на Джея, с Джея на меня.
– Меня тошнит, – с трудом проговорил Г. Д., делая шаг к двери. – Выведи меня отсюда!
Ламонт наставил свой пистолет на меня. Я выстрелил…
… И почувствовал, как у меня в горле словно разошлась с электрическим треском застежка-«молния». Что-то случилось с моими глазами; я хотел поднять руку, чтобы потрогать их, но рука неожиданно показалась мне слишком тяжелой. В следующий момент я свалился со стула на пол, и картина перед моими глазами разбилась на несколько осколков. Быть может, подумалось мне, Ха хотел отравить всех нас, быть может, именно это он задумал с самого начала. Джей все еще держал суси в руках, собираясь отправить в рот.
– Ры-ры-ба! – прохрипел я, указывая пальцем на ядовитую лепешку.
– Что-что?
Но съел Джей рыбу или выплюнул, добрался ли Г. Д. до лестницы, попал ли я в Ламонта – этого я уже не видел. Скорчившись в углу кабинки, я уставился на прибор для специй. Нёбо немилосердно зудело; руки и ступни, которые покалывало словно иголочками, начинали неметь. Глазами я двинуть не мог, не мог даже сфокусировать на чем-то взгляд: не исключено, что они были и вовсе закрыты. Так, в томительной неподвижности, прошло сколько-то времени. Воздух наполнял мою грудь, и при каждом медленном вдохе я – как и каждый человек на земле – ощущал внутри горячую и влажную пустоту самой жизни. При мысли о смерти я не испытывал страха – только странное спокойствие и даже готовность умереть. Почему бы нет, если умереть так просто и приятно?… Но потом я увидел – или вообразил, что увидел. – Джея, который, зашедшись в приступе кашля, согнулся чуть не пополам. Сначала он кашлял сильно, мучительно, но постепенно кашель – или Джей – или оба – слабели. Успел ли он съесть рыбу? Или Элисон сумела ему помешать? На мгновение я залюбовался ее волосами, которые сейчас представляли собой парик из спутанных, полупрозрачных змей, ритмично колыхавшихся над ее головой. Элисон опустилась на колени, и я стал смотреть, сможет ли Джей встать на ноги или нет. Было ли это видением, галлюцинацией или реальностью, я так и не успел понять. Яркие искры вспыхивали у меня перед глазами – вспыхивали и примерзали к лицу, покрывая кожу как глазурью, которая, в свою очередь, трескалась, превращаясь в мозаику, сложенную из неправильной формы кусочков – крошечных участков окоченения и нечувствительности. Один за другим эти похожие на чешую кусочки отпадали от моего лица. Это продолжалось до тех пор, пока мне не послышался звук, до странности похожий ни звук еще одного выстрела: пока я не увидел – или не вообразил, будто вижу прямо перед собой медленно вращающуюся против часовой стрелки пулю и тянущийся за ней призрачный голубоватый дымок. И когда пуля была уже у самого моего лица, от него отвалилась еще одна подтаявшая чешуйка, и пуля, попав в нее, раздробила ее, как стекло, но без малейшего звука, а затем пролетела дальше – сквозь пустое место в моей щеке.
Разумеется, это было невозможно. Тем не менее я испытал такое чувство, какое, вероятно, испытывает рушащийся дом или складывающаяся картонная коробка: сердце провалилось куда-то в легкие, затем опустилось еще ниже – в такие сокровенные глубины, что я едва ощущал его биение. Потом я ослеп. Меня окружила… нет, не темнота. Ощущение было таким, словно я погрузился в ничто, в пустоту; примерно так же чувствует себя человек, когда во сне пытается увидеть мир вокруг. Только в ухе продолжало вибрировать что-то большое, и я подумал, что это, вероятно, барабанная перепонка, отзывающаяся на громкий человеческий голос. Еще я чувствовал тепло, или, точнее, дым, а может – отработанный пар, который проникал в мои ноздри; его запах казался смутно знакомым, но опасным, почти угрожающим. И еще я слышал крик, который, казалось, будет колебать все ту же барабанную перепонку до бесконечности, и только много позднее я догадался, что это был женский крик, но кто кричал, я так и не понял. Очень трудно узнать даже хорошо знакомые вещи, если ты съел кусок китайской рыбы шао-цзу. Очень трудно узнать кого-то, даже если это ты сам, и тебе остается только надеяться, что где-то глубоко внутри еще остался глоток воздуха – теплый влажный комок в уголке легкого, который и зовется жизнью. Достаточно отчетливо ты понимаешь только одно: лежать на холодном черно-белом полу Кубинского зала, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, означает сделать первый шаг к окончательной и бесповоротной смерти.

10

Я очнулся в сырой лязгающей темноте – холодной, промозглой, остро пахнущей выхлопными газами. Сверху на мне лежало что-то громоздкое, колышущееся и перекатывающееся из стороны в сторону, причиняющее боль моей спине, затылку и ногам. Лицом я упирался в липкий, скользкий пластик. Я попробовал пошевелиться, и сразу же острая боль пронзила мне шею. Тогда я расслабился, и боль постепенно отступила. Какое-то время спустя я предпринял еще одну попытку освободиться. На этот раз мне удалось столкнуть с себя неизвестный груз, и дышать сразу стало легче. Вокруг по-прежнему было темно, но я догадался, что нахожусь в закрытом металлическом кузове грузовика, движущегося со скоростью сорока или пятидесяти миль в час. С головой творилось что-то странное. Казалось, мой череп сначала расплющился, прогнулся внутрь – и вдруг со щелчком выправился, словно брошенный в кипяток целлулоидный шарик для пинг-понга. Потом меня вырвало, но я так и не понял, вылетело из меня что-нибудь или нет – никакого запаха я не почувствовал, к тому же я с ног до головы вымазался в каких-то отбросах и не мог определить на ощупь, попала рвота мне на одежду или нет.
Еще немного погодя я поднялся на четвереньки и услышал приглушенный визгливый голос, вещавший на каком-то незнакомом мне языке, по всей видимости – на китайском. Похоже, это была радиопередача и приемник находился в нескольких футах впереди меня за железной стеной кузова. Словно подтверждая мою мысль, диктор замолчал, последовал короткий музыкальный номер, и наступила почти полная тишина.
Воспользовавшись этим, я заорал как можно громче. Грузовик сразу начал притормаживать, и до меня донеслись возбужденные мужские голоса. На мгновение мне показалось, будто я нахожусь не в машине, а в самолете, поскольку ни одно колесное транспортное средство не способно, по-видимому, выполнять «бочку» «Бочка» – фигура высшего пилотажа, при которой самолет, двигаясь вдоль горизонтальной прямой, совершает оборот на 360” вокруг продольной оси.

, но потом я сообразил, что не грузовик, а я перекатываюсь в кузове с боку на бок. От этого упражнения меня снова затошнило, а поскольку я как раз оказался на спине, я сразу почувствовал резкое жжение в глазах, в которые попал желудочный сок.
Грузовик между тем снова набрал скорость и помчался вперед, прыгая на кочках, ухабах, камнях, ямах глубиной не менее тысячи футов, и других препятствиях, способных в клочья разорвать скаты; потом он резко затормозил, и куча отбросов, на которой я лежал, по инерции качнулась вперед, и снова выровнялась, когда машина остановилась. Меня вырвало в третий раз, потом на меня свалился какой-то мешок. Двигатель продолжал работать, но сквозь шум я услышал металлический щелчок открываемой дверцы, затем за боковыми стенками раздались голоса. Кто-то отпирал замок на кузове, и я поднял голову, оттолкнув мешок. В задней стене открылся люк, и на фоне светлого квадрата я увидел двух китайцев в рабочих комбинезонах и длинных резиновых перчатках. Я снова заорал изо всех сил. Китайцы полезли в кузов и, грубо схватив меня за ноги, поволокли к выходу по липким мешкам с отбросами и мусором, раздраженно переговариваясь и бранись на своем языке, словно я чем-то их очень разочаровал. Инстинктивно я попытался вырваться, но руки в резиновых перчатках крепко держали меня за лодыжки. Стащив меня с кучи мусора, китайцы проволокли меня по скользкому металлическому полу и вышвырнули наружу. Упав на землю, я сильно ударился плечом о задний бампер фургона, но сознания не потерял. Прежде чем захлопнуть люк мусоровоза (а это был именно мусоровоз), один из китайцев поднял вывалившийся вслед за мной на дорогу мешок с яичной скорлупой и креветочными очистками и швырнул обратно. Он проделал это достаточно быстро, но я успел увидеть торчащий из мусора мужской ботинок коричневого цвета. И это был не мой ботинок, потому что мои каким-то чудом оставались у меня на ногах.
Потрясенный и обессиленный, я снова упал навзничь, все еще чувствуя в легких тошнотворный запах выхлопов и гниющих отбросов. Грузовик взревел, обдал меня еще одним облаком сизого дыма и, несколько раз подскочив на ухабах, нырнул в пролом в заборе и исчез из виду, свернув на какую-то улицу.
Небо над моей головой было голубым, бездонным, безоблачным. В вышине лениво парила чайка. Я перевернулся на живот, подтянул одно колено и с трудом вскарабкался на ноги. Меня опять вырвало – на этот раз жидкой, жгучей кашицей. Я вытер губы рукавом, вынул из волос увядший листок салата и огляделся. Я стоял посреди заброшенной парковки, усыпанной осколками кирпичей, пустыми бутылками и старыми газетами. В куче мусора мне было тепло, но сейчас по телу пробегала знобкая дрожь, а во рту пересохло. Я был без куртки, которая – как я теперь вспомнил – осталась в гардеробе ресторана, однако деньги были при мне: ощупав карманы, я обнаружил бумажник, а в нем – несколько купюр, все кредитные карточки, водительские права и удостоверение личности. В другом кармане лежала связка ключей, которую я сначала не узнал. Потом до меня дошло, что это ключи Джея и при случае я должен их ему вернуть. Что ж, уже хорошо, что меня не ограбили, хотя тот факт, что меня вывезли вместе с мусором, словно что-то ненужное, не вдохновлял.
Очевидно, меня сочли мертвым.
Совсем как того, другого парня в фургоне.

В бакалейной лавочке в трех кварталах от заброшенной автостоянки я заказал чашечку кофе, сок, омлет из трех яиц и порцию поджаренного картофеля по-домашнему, а заодно купил у мальчишки-газетчика джемпер «Нью-Йорк Джайэнтс». Я не был уверен, что мне удастся удержать еду в желудке, но все равно сделал заказ, чувствуя, что мне необходимо перекусить. Повар – мужчина могучего телосложения с властными повадками, сообщил мне, что я нахожусь в Квинсе, и позволил воспользоваться туалетной комнатой, где я с отвращением содрал с себя насквозь провонявшую рубашку. Это была нелегкая работа – я настолько застыл и окоченел, что руки мне не повиновались, зато в рукаве я обнаружил дохлого таракана.
Я вымыл лицо, грудь и подмышки, вытерся бумажными полотенцами и, швырнув рубашку в мусорную корзину, натянул джемпер.
– Тебя что, обчистили? – спросил повар, когда я вышел из туалета. Правой рукой он поглаживал свой грушеподобный живот; за ухом у него торчал огрызок карандаша.
– Вроде того… – ответил я. Несмотря на то что я провалялся в отключке четырнадцать с чем-то часов, в голове у меня по-прежнему все путалось.
Он поставил передо мной бутылку с кетчупом.
– Да брось, меня не проведешь, – сказал повар. – Тебя обчистили. Стукнули по голове так, что ты ничего не помнишь, верно? На этой долбаной стоянке мы подбираем трех-четырех парней в… Джимми! – неожиданно гаркнул он так, что у меня зазвенело в ушах. – Сколько раз мы видели парней, которых бросали на старой парковке – там, где была красильная фабрика?
– Откуда я, на хрен, знаю?! – донесся откуда-то из задней комнаты мужской голос.
– Не обращай внимания, – сказал мне повар. – Джимми парень неплохой, только сейчас у его жены эта… как ее… ментальная пауза, и это его здорово достает. А вообще-то в наших краях все знают, людей грабят, а потом бросают на нашей парковке – местечко-то укромное и к тому же недалеко от шоссе. Одного парня, я помню, уговорила свернуть сюда проститутка, здесь, дескать, поспокойнее. Как же, поспокойнее – держи карман шире! Не успел он достать свой член, как подскочил ее дружок и врезал ему монтировкой промеж глаз. В другой раз одного парня бросили здесь какие-то психи. Ты не поверишь, но они привязали ему к башке дохлую кошку – хотели напугать, что ли… А еще был случай – кто-то вывалил на стоянке долбаные токсические отходы, то-то было шороху! Тогда к нам столько всякого народа понаехало, и из правительства, и из санитарной службы – знаешь небось, парни в таких белых скафандрах, как у космонавтов?… Очень удачный был день, мы тогда продали чашек двести кофе, не меньше.
– Все равно они не убрали всего этого дерьма! – раздался из-за двери тот же голос.
– Что ты говоришь, Джимми?…
– Они так и не вывезли все ядовитые отходы.
– Почем ты знаешь?
– Они ведь оставили тебя.
Я посмотрел на часы.
– А какой сегодня день? – спросил я.
– То есть как – какой день?
– Ну, какой день недели…
– А-а, сегодня вторник, приятель.
– А число?
– Число-о? Дай-ка сообразить… Джимми, какое сегодня число?
– Откуда я, на хрен, знаю?!
Повар потер лоб тыльной стороной ладони и сверился с засаленным календарем, лежавшим возле кассового аппарата.
– Первое, – сказал он. – Первое марта. Первое марта! День, когда я приступал к работе!
Через три часа я должен быть на рабочем месте – свежий, выбритый, в новом галстуке, ходячий человеческий капитал. Еще через минуту я вспомнил, что на данный момент у меня даже нет дома. Я пересчитал наличные в бумажнике.
– Не могли бы вы, ребята, сделать мне одно одолжение? – сказал я.
– Пожалуйста, приятель. Ты только скажи, что тебе нужно.
– Не могли бы вы вызвать такси? Мне нужно в Манхэттен.
– Нет, не могли бы.
– Почему?
– Лучше я сам тебя отвезу.
– Да нет, зачем же?…
– Это займет всего минут двадцать, – сказал повар и потянулся за своей курткой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73