Открывались десятки низкопробных эстрадных театриков, разжигавших сексуальные аппетиты бесчисленных молодых людей. Сногсшибательные океанские лайнеры, сияя огнями, бороздили во всех направлениях Атлантику и Тихий океан. Разразился биржевой кризис 1929 года, началась Великая депрессия, за годы которой было завершено строительство «Крайслер-билдинг», «Эмпайр Стейт-билдинг», «Уолдорф-Астории» и Рокфеллеровского центра. Появились сногсшибательные кинофильмы. Началась Вторая мировая война, обогатившая торговцев. Коммерческие театры на Таймс-сквер были переоборудованы в кинотеатры, а в Гарлеме восстали негры. Европа в очередной раз оказалась ввергнута в хаос. Только что построенный комплекс зданий ООН сделался еще одной городской достопримечательностью. Иммигранты из Пуэрто-Рико, которых становилось все больше, заселили покинутый итальянцами и евреями Нижний Ист-Сайд. Новая технология очистки сырой нефти позволила получить новый продукт – так называемое реактивное топливо. Появилось всемогущее телевидение. Цены на внутренние авиарейсы упали до неприличия, а в Гарлеме опять начались негритянские волнения. Фондовый рынок пережил бум. Была создана система федеральных шоссе, связавших все штаты между собой. Обанкротились железные дороги. В 1966-м был разобран старый вокзал «Пенсильвания»; это массивное, величественное здание в неоклассическом стиле всегда считалось запечатленным в камне символом civitas Civitas – здесь: независимость, автономия (лат.).

Нью-Йорка, и его перестройка не могла не вызвать волны протестов. В городе появился героин, даривший настолько приятные ощущения, что наркоманы готовы были ежедневно совершать по преступлению, лишь бы достать деньги на любимое зелье. Кинотеатры на Таймс-сквер были переоборудованы в порнотеатры, разжигавшие сексу-альные аппетиты бесчисленных молодых людей. Закрылись и были снесены старые верфи на побережьях. Белое население начало мигрировать из города. Впал в стагнацию фондовый рынок. Вознеслись к небу стодесятиэтажные башни Центра международной торговли. Пригородные зоны превратились в желанную гавань, в страну обетованную для нервных, издерганных горожан. Отгремели Стоунволские демонстрации геев за свои права в Виллидж. Опустели пригородные зоны. В город прибыл король-кокаин высшей очистки – настолько приятный, что марафетчики даже не замечали, как белый порошок выжигает им мозги. Вновь расцвел фондовый рынок. На Гаити, в Индии и в Пакистане произошел демографический взрыв. Появились широкофюзеляжные авиалайнеры, и цены на международные перелеты поползли вниз. Кокаин уступил трон крэку – настолько приятному, что человек мог целый день сосать ножку от стула и чувствовать себя наверху блаженства. Развалился Советский Союз. Белое население снова ринулось в город, чтобы спекулировать недвижимостью и обмывать удачные сделки в шумных компаниях. Взошла звезда Дональда Трампа – градостроителя и владельца недвижимости. На фондовом рынке разразился жесточайший кризис, известный как «катастрофа 1987-го». Вышли из моды океанские лайнеры. Стали животрепещущей новостью – и вскоре были забыты – волнения чернокожих в Говард-бич. Порок, болезни и преступность в трущобах Томпкинс-сквер-парк достигли таких масштабов, что отцы города приняли решение об их сносе. Чванливые и самодовольные долларовые мешки потянулись к показному блеску, который обеспечивали известные бары, знаменитые отели и закрытые клубы. Из пост-коммунистического Китая повалили в страну многочисленные, словно на одном станке сработанные китайцы со своим женьшенем и каратэ. Стал популярен Интернет, разжигавший сексуальные аппетиты бесчисленных молодых людей, что привело к интернетизации всего города. Порнотеатры на Таймс-сквер были перестроены и превратились в отели для туристов. Толпы людей зачастили в кофе-бары, чтобы обсудить Интернет и новости фондового рынка. Ознаменовался сворачиванием фондового рынка приход третьего тысячелетия. Два реактивных лайнера врезались в башни Центра международной торговли, что – как утверждали многие – и стало настоящим началом двадцать первого века.
За этими лежащими на поверхности грандиозными событиями всегда стояла кропотливая индивидуальная работа юристов и корпораций, продававших, покупавших, закладывавших, сдававших в аренду и перекраивавших на новый лад каждый квадратный дюйм территории острова и даже право на насыщенный смогом воздух над ним. Разумеется, все это проделывалось исключительно ради собственной выгоды, и хотя подробности сделок – а именно записанные на бумаге и рассортированные по шкафам-картотекам конфиденциальные сведения о том, кто владеет тем или иным зданием или участком, и сколько он за него заплатил, – представляют собой поистине гигантский массив информации, почти все эти сведения сосредоточены в одном месте: в Суде по делам о наследстве в Нижнем Манхэттене на Чэмберс-стрит, 31, комната 205.
Именно там, на ступеньках суда, я стоял на следующее утро с пакетом купленного у уличного торговца арахиса в жженом сахаре. Небо было хмурым, ветер – холодным, и я то и дело начинал притопывать ногами, стараясь согреться. Здание суда, построенное в 1901 году, представляло собой вычурно украшенную величественную громаду с охранявшими вход гигантскими бронзовыми статуями, но сейчас я не был расположен ими любоваться. Этой ночью я спал очень мало, вернее – почти не спал. Когда серый рассвет двинулся вниз по вентиляционной трубе возле моего окна, я открыл глаза в надежде, что события прошедшей ночи, быть может, предстанут передо мной в более благоприятном свете. Уже много раз я просыпался в мрачной квартирке на Тридцать шестой улице и, за секунду до того, как окончательно прийти в себя, воображал, будто снова нахожусь в своей восьмикомнатной квартире в Верхнем Ист-Сайде, и мой сын мирно спит в мягкой фланелевой пижамке у себя в спальне, а Джудит – уютная, все еще теплая со сна – готовит на кухне кофе, и к ней можно подкрасться сзади и немного потискать. В эти краткие мгновения я чувствовал себя почти счастливым, но сегодня утром я был бы доволен и даже рад, если бы мне хотя бы в мечтах удалось вернуться к моему недавнему одинокому, безотрадному и пустому, но все же вполне невинному существованию.
Увы, мне не повезло. Видение посмертной гримасы Хершела – застывшей, запорошенной снегом маски, странно напоминавшей каменные божества с острова Пасхи – неотвязно преследовало меня. Казалось, Хершел глядит на меня даже с темных, заснеженных фасадов зданий на Бродвее, по которому я добирался до Чэмберс-стрит. Я проклинал себя за то, что дал втравить себя в эту странную историю. Нельзя трогать мертвые тела, говорил я себе, даже если это происходит ночью, даже если тебя никто не видит. Белые адвокаты – особенно белые адвокаты (пусть даже в последнее время им не очень-то везет) – не должны перетаскивать с места на место черных мертвецов, под каким бы благовидным предлогом это ни делалось. А потом лгать полицейским. Мне оставалось только надеяться, что Джей и Поппи сумеют успокоить родственников Хершела и в ближайшие дни его прах будет подобающим образом предан земле. На месте Джея я бы даже взялся оплатить похороны, чтобы избежать осложнений. Впрочем, он был не глуп, и я не сомневался, что именно так Джей и поступит – и на этом все закончится.
Что касалось меня, то с моей стороны было бы самым умным никогда больше не иметь с Джеем никаких дел, что бы ни говорила, что бы ни обещала мне Элисон. Проблема, однако, заключалась в том, что мое имя значилось в документах о продаже земли, а что написано пером, не вырубишь топором. Даже будучи случайным, «одноразовым» адвокатом, я был обязан – хотя бы ради собственного успокоения – удостовериться, что сделка была законной. Возможности как следует изучить все документы заранее у меня не было, и, вспоминая подозрительные события прошедшей ночи, я решил взглянуть на зарегистрированные сделки по офисному зданию на Рид-стрит, 162.
«Зарегистрированные» в данном случае было ключевым словом. Сделка может быть заявлена, совершена, признана, но официальной она становится только после регистрации в установленном порядке. Иными словами, только после регистрации купли или продажи в государственном органе та или иная куча кирпичей или бревен становилась чьим-либо владением. Если задуматься, в самом процессе перехода права собственности от одного человека к другому есть нечто таинственное, почти мистическое. Сам объект сделки остается тем же самым, зато его описание и связанное с ним имя меняются в мгновение ока. Триста лет назад во времена действия английских норм общего права каждая сделка по продаже недвижимости сопровождалась ритуальным преломлением трости, символизировавшим специфичность и необратимость действия.
Наконец двери суда открылись, и я вслед за остальными поднялся по ступеням в вестибюль. В последний раз я был в этом здании несколько лет назад, однако с тех пор здесь почти ничего не изменилось. В вестибюле по-прежнему висела доска с объявлениями о шерифском аукционе конфискованных машин; скользкий пол из желтоватого мрамора упирался в подножие внушительной широкой лестницы, которая вела в различные отделы городского департамента финансов. Но наверху иллюзия величия рассеивалась. В комнате № 205 облупившаяся краска свисала с потолка как отставшая кора сикоморы. Сама комната была разделена на отдел регистрации и просмотровый зал, в котором перенесенные на микрофиши регистрационные записи можно было просматривать с помощью читального аппарата.
Всех приходящих сюда можно разделить на две группы: адвокатов в дорогих костюмах и всех остальных. Эти последние, как правило, выглядят как самые настоящие наркоманы, пьяницы, уголовные преступники и психи – обычные представители городского дна. Но, несмотря на непрезентабельный внешний вид, эти мужчины и женщины играют важную роль в экономической жизни города, так как на самом деле это внештатные делопроизводители, секретари или эксперты, работающие на ту или иную титульную компанию или юридическую фирму. Все они небрежно приятельствуют между собой, ссорятся из-за свободных читальных аппаратов, распечатывающих сводные таблицы текстовых процессоров, и внимания разговорчивого русского парня, выдающего микрофиши. На то, что человек, выросший в коммунистическом Советском Союзе, имеет доступ к наиболее полным и точным сведениям о том, что и кому принадлежит в Нью-Йорке – этой столице мировой торговли, никто не обращает внимания.
Порядок работы тоже остается без изменений. Сначала надо дать клерку адрес, который вы хотите проверить. Он сообщает вам регистрационный номер дома и участка. В соседнем помещении эти номера вводятся в компьютер, который выдает номера регистрационных и залоговых записей, а также картотечный номер соответствующей микрофиши и номера страниц. Эта информация поступает обратно к служащему вместе с небольшим жетоном (который необходимо приобрести в расчетной кассе в конце коридора, где сидят средних лет чернокожие женщины, обожающие поболтать в рабочее время о своих любовных похождениях), после чего вам вручают соответствующую кассету с нечетким расплывчатым текстом. Если у вас возникают какие-то затруднения, вам помогут, но весьма неохотно, ибо служащие изначально считают всех приходящих сюда никчемными дураками.
Путаные иероглифы налоговых штампов на документах могли бы поставить в тупик самого Шампольона Шампольон, Жан Франсуа – французский египтолог, основатель египтологии. Изучив трехъязычную надпись на Розеттском камне, разработал основные принципы дешифровки древнеегипетского иероглифического письма.

, но если знаешь, что искать (а я знал), можно получить довольно много очень интересной информации, в том числе о неизменно растущих ценах на ман-хэттенскую недвижимость. С давно забытого 1697-го по апрель 1983 года великий город Нью-Йорк взимал со своих граждан налог на продажу недвижимости в размере одного доллара десяти центов с каждых ста тысяч долларов оценочной стоимости. С 1983 года из-за роста цен на кондоминиумы налог на продажу поднялся до четырех долларов с каждой сотни тысяч; на этом уровне он остается и поныне, и возможно, продержится еще долго. Именно так я подсчитал, что здание на Рид-стрит, которое Джей Рейни приобрел или, вернее, обменял прошлой ночью в Кубинском зале, стоило в 1912 году девять тысяч долларов, пятьдесят шесть тысяч в 1946-м, сто двенадцать тысяч в 1964-м, четыреста две тысячи в 1972-м, восемьсот семьдесят пять тысяч в 1988-м, полтора миллиона в 1996-м и два миллиона двести тысяч в 1998 году. Эта последняя сумма была выплачена юридическим лицом, скрывавшимся под названием «Бонго партнере». Никакой «Буду Лимитед» – компании, значившейся владельцем объекта недвижимости в подписанном Джеем контракте, – в списке собственников здания не было вообще.
Некоторое время я сидел неподвижно, испытывая одновременно и раздражение, и растерянность. Я почти физически ощущал, как вокруг моих лодыжек обвиваются холодные щупальца чудовища под названием «отчуждение незаконно приобретенного имущества». Разумеется, с продажей здания дело было нечисто. Да и с чего бы подобной сделке быть прозрачной? Законные дела никогда не начинаются в отдельном зале ресторана и не заканчиваются примерзшим к бульдозеру трупом. Поделом тебе, Билл Уайет! Ты сел в лужу – в лужу дерьма! Согласно регистрационным записям города Нью-Йорка, а в настоящее время – сейчас, в этот самый момент – владельцем офисного здания на Рид-стрит была фирма «Бонго партнере». И если компания «Буду Лимитед» не имела прав на его продажу, следовательно, Джей Рейни продал свою драгоценную землю на побережье Лонг-Айленда за бесценок – за каких-то шестьсот с небольшим тысяч, которые он получил наличными. Иначе говоря, его элементарно кинули, и теперь Джей имел полное право подать на меня в суд за профессиональную небрежность и злоупотребление доверием клиента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73