С некоторых дверей на проходящих грозно скалился череп: "не влезай - убьет". Рамене доподлинно было известно, что за какой то из этих дверей находится пыточная. Он не знал точно за какой, но от мысли, что скоро, возможно, придется проверить это на собственной шкуре становилось дурно. -Гнездовье... гнездовье... дом... - шептал Пономаренко. В конце коридора и находились личные покои Самого. Ангелайя - высокий, статный, в нежно желтой сутане, выглядящей жуткой помесью буддистких одеяний и католических риз. В глазах огонь знания, недлинная борода цвета вороного цвета, такие же волосы плотно зачесаны назад. Гуру умел производить впечатление. Кто бы только знал, в кого превратится со временем Петр Васильевич Канев, скромный школьный учитель, лысеющий, с козлиной бородкой, и бегающим взглядом за стеклами очков. Он помнил, что дети смеялись над ним, да и учителя тоже - нелепый, нескладный учитель истории. Часть тех детей теперь у него в пастве. И если надо, умрут ха него. Бороду Ангелайя красил, на самом деле она была рыжая. Каждое утро тщательно клеил парик. Пастве нужен был символ, икона. И эти ограниченные люди не понимали, что важна не внешность, а то, что внутри. А внутри у Петра Васильевича была сталь. Плавным движением гуру пригласил Рамену сесть, и тот опустился в широкое и мягкое кожаное кресло, в котором, впрочем так и не смог удобно расположиться по причине защелкнутых на запястьях, наручниках. Ханна и Накима остались стоять позади кресла, как два немногословных, но убийственно опасных истукана. -Ты не посещал три последних медитации, - сказал Ангелайя негромко. Почему? -Был болен. -Да не было он! - тут же громко сказал Ханна, - все дорогу орал что-то про птиц. Ренегат! Ангелайя помолчал, потом спросил: -Это так? -Наговор, - ответил Дмитрий. Ханна наклонился и взял Рамену за плечо, вроде бы аккуратно но при этом сдавив болевую точку. Сказал ласково: -Это ты зря, брат. -Брат Ханна сказал, что ты кричал про птиц. Не может же он врать. -Говорил, говорил, - подтвердил Накима - все Ворона какого-то звал. -Ворон - идолище, - добавил Ханна, - Брат Рамена отрекся от истины. Рамена знал, почему усердствуют братья. Не потому, что им так важно не выпускать никого из секты (хотя и это было), и не потому, что у них была к Дмитрию личная неприязнь. Просто если Рамену оговорят, то гуру скорее всего пошлет его на пытки. А пытки - это была общая страсть Накима и Ханны, из-за которой они регулярно присутствовали за железными дверями с предупредительными надписями, наблюдая за процессом, а иногда и сами были не прочь поорудовать плоскогубцами и газовой горелкой. -Что за ворон? Идол твой? - спросил Ангелайя с напускной строгостью. Рамена мотнул головой. Ни сказал больше не слова. Позади, Ханна встал, и закрыл дверь на два оборота. -Рамена, - произнес гуру, - если ты признаешься, то облегчишь себе участь. Поверь мне, в нашей конфессии бывали ренегаты, которые потом вернулись назад, к свету тайного знания и были прощены. Я умею прощать, Рамена! Кто такой Ворон? Дмитрий молчал. Сказать о Вороне предводителю такой могущественной секты? Сказать про Исход? Никогда! Пусть пытает, вот только жаль, что больше не увидишь темные холмы Гнездовья. Гуру покачал головой. Вроде бы печально, и Рамена понял, что сейчас он отдаст приказ о пытках. Но не это его интересовало в данный момент - как завороженный, Дмитрий пялился на обширный плакат над креслом Ангелайи. Только что там был сам гуру - улыбающийся, несущий пастве свет и доброту. Ладони его больших рук были широко разведены, словно он обнимал всех и каждого, кто решится посмотреть на постер. Всего минуту назад он был здесь, а вот теперь исчез, и вместо него с плаката на Рамену смотрел Ворон. Черная красноглазая птица пришла, чтобы спасти своего верного слугу. А Ангелайя что-то говорил, не замечая исчезновения своего портрета. А потом начавшие затекать руки Рамены что-то нащупали на кожаной обивке кресла. Гладкая ручка, холод металла. Это был нож, и остальные его не видели, потому что рамена закрывал его своим телом. Дмитрий моментально взмок, надежда слабая рахитичная искорка вспыхнула жарким пламенем. Ворон с плаката смотрел подбадривающе. -Иди и пройди Череду мук, дщерь моя - окончил свою речь Ангелайя и тут бывший его послушник рванулся вперед и упал лицом вниз. Он успел едва-едва. Накима и Ханна, бывалые палачи реагировали без промедлений. Ханна моментом обогнул сверху, и упав на колени потянулся к шее Рамены. Нож, который Дмитрий держал в сцепленных руках лезвием кверху он не увидел, да и правильно, не должно было здесь никакого ножа. Поэтому когда плененный дико изогнулся и ударил чудесно обретенным оружием это стало для брата Ханны пренеприятным сюрпризом. С отчетливым чавканьем нож вонзился в правую глазницу палача.
-А! - сказал брат Ханна и поспешно вскочил, безумно озирая другим глазом комнатушку. Позади него брат Хакима растопырив, как медведь, руки мчался к Рамене. -А! - еще раз произнес Ханна и отшатнулся назад. Как раз под бегущего Накиму, тот налетел на него и сбил на пол. Выражение безмерного удивления на лице Ангелайи стоило того, чтобы запомнить его на всю жизнь. Прозрев ситуацию, пророк кинулся вправо, но скользнувший ужом по полу Рамена преградил ему путь. Ангелайя споткнулся и грузно полетел на пол. -Аааа! - протяжно вопил Ханна - Ааааа... - рев его мешался с матерной руганью Накимы, который пытался выпутаться из отчаянно дергающихся конечностей раненого соратника. Рамена задрал ноги, и пропустил их через кольцо сцепленных рук, так что скованные кисти оказались спереди. Ими он и приложил поднимающегося гуру по хребтине, от чего тот звучно грянулся о бетонный пол, разбив себе нос и губы. Накима, наконец выпутался, оттолкнул Ханну и вскочил, но напарник испортил ему все окончательно. Он тоже поднялся, подвывая, как целое стадо диких вепрей, со страдальческим воплем вырвал нож из изуродованной глазницы и стал махать им из стороны в сторону, видимо стремясь зацепить обидчика. Но зацепил только брата Накиму, всадив ему в основание шеи лезвие, отчего тот рухнул как подкошенный, не издав не единого вопля. Рамена еще раз ударил наставника, и скользнул к Накиме, поднырнув под бесцельно месящие воздух кулаки потерявшего последние соображение Ханны. Выдрав торчащий из шеи мертвого палача нож, Рамена обратил его в сторону Ханны и не медля ударил его в живот. Сделать это было легко - просвещенный брат практически ничего не видел. Ударил дважды, а потом с окровавленным ножом обернулся к гуру. Ворон с плаката смотрел одобряюще. Позади, Ханна убавил громкость своих воплей до тихого сипа и кулем сполз на пол. Пахло кровью и еще каким то смрадом. Оскалившись, Дмитрий подошел к гуру, и перевернул его на спину. Жестокий основатель, жестокой секты должен видеть был видеть свою смерть. Но Рамена опоздал. Глаза Ангелайи на испачканном кровью лице были пусты и стеклянисты, и смотрели уже не на Дмитрия - в вечность. Пока Рамена дрался с Ханной, лежащий на бетонном полу лицом вниз Просвещенный Ангелайя, отец и бог одноименной секты, наводившей страх на весь город успел тихо скончаться. Что это было? Инфаркт, инсульт, аневризма? Петр Васильевич был пожилым человеком.
Возле двери брат Ханна тяжело и мучительно испускал дух, одной рукой держась за отсутствующий глаз, а другой подхватывая вываливающие из живота кишки. Ключи от наручников Рамена нашел в кармане бездыханного Накимы и с облегчением скинул оковы. К этому времени Ханна совсем притих, а в комнате пахло как на бойне в разгар трудовых будней. Бросив быстрый взгляд на дверь, Дмитрий подошел к Ангелайе, и стащил с него сутану, под которой оказалась давно не глаженная клетчатая рубашка и грязные джинсы. Труп гуру остался лежать под вновь возникшим на плакате его портретом, где он по-прежнему улыбался, теперь с того света. Накинув сутану, с объемистым капюшоном, взяв из кармана, мелко подрагивающего руками, брата Ханны ключ от двери и покинул вотчину Просвещенного Гуру, тщательно заперев ее за собой. С накинутым капюшоном Рамена быстро прошел вдоль коридора, важно кивая в ответ на приветствия редких послушников. На входе, два охранника открыли было рты, дабы что-то спросить, но увидели цвет сутаны и предпочли промолчать. Оставаясь в их видимости, Дмитрий спокойно шел, а когда завернул за угол побежал, на ходу избавляясь от пропахшей смертью сутаны. Труп Ангелайи и двух его верных псов обнаружили лишь к вечеру, когда робкий двоюродный младший послушник, поскребся в дверь, с сообщением о прохладительных напитках Великому гуру. Когда гуру не отозвался. Возникал мгновенная паника, так что дверь вышибало уже человек пятнадцать, ругаясь и мешая друг другу. И из этих пятнадцати только трое потенциальных ренегатов устояли на ногах, увидев открывшуюся картину. Как вели Рамену, почти никто не видел, и потому лишенная главы секта стала лихорадочно подыскивать авторов этого, без всяких сомнений заказного убийства. Мигом всплыли фамилии трех известных городских колдунов, работников спецслужб, и главаря Босха. Устроив скорбный плач для всех, без исключения, послушников, на сборном совете осиротевшие Ангелайевцы порешили, что только кровная месть может удержать секту от распада. И весь следующий день из подвалов извлекалось и освобождалось от смазки оружие, а под парадную цветастую одежду застегивались бронежилеты. На второй день воины Просвещенного Ангелайи (без промедления произведенного в бессмертные небожители) выступили в свой крестовый поход против всех сразу.
3.
Замерший в глубокой тьме Мартиков напряженно нюхал ночной влажный воздух. Уходящая вдоль улица напоминала сейчас лунный пейзаж и словно целиком состояла из резкий очерченных теней. Сама луна, круглым фонарем висела на небе, потихоньку ползла, карабкалась в зенит и свету ее не мешали легкий серебристые облачка, которые тоже словно светились. Мохнатая звероватая глыба, которая когда-то была полнеющим приближающимся к пятидесяти годам старшим экономистом, выражала легкое удивление и недовольство. В воздухе неприятно пахло этой ночью, да где-то вдалеке лаяли яростно собаки, словно кто-то поставил себе целью умертвить четвероногих, доведя до их припадка от ярости. Но мозг, сознание под этим шишковатым и приплюснутым черепом были теперь человеческими, и работал этот мозг хорошо, как никогда раньше. Тело к бывшему состоянию так и не вернулось, но не это волновало теперь Павла Константиновича. Все равно оно идеально подходило для поставленной задачи - ловкое, неутомимое. Он любовался пейзажем, а чуткие уши ловили сонмище различных звуков тихих и громких, нейтральных, привлекательных и угрожающих. Громыхал автомобильный дизель, где-то совсем вдалеке вроде бы гремел гром. В воздухе витало напряжение, так что вполне возможно, что скоро ливанет. Сверху мягко светили звезды, теплые и мерцающие этой ночью конца лета. Мартиков мог любоваться звездами, смотреть на луну с тихим очарованием, без дремучих инстинктов то и дело захлестывающих сознание. Было так хорошо просто любоваться звездами. И он собирался продолжать это делать. Сегодня, и завтра ночью, и послезавтра. А днем внимать зелени лугов, встречать и провожать светило. Ради этого, ради сохранения в себе человека, он бы готов на все. Нынче он загрызет собрата по разуму. Живого, думающего, может быть не утратившего чувства прекрасного, человека. Не впервой, если вдуматься. Той серой тени, что выскочила из Мартикова несколько дней назад это казалось нормальным, ей это даже нравилось. Но как сделать подобное самому? Он даже в школе не любил драться, умудряясь уходить от конфликтов. Не подставлять собственное лицо под удары - таким было его жизненное кредо. С ненавистью вспомнил своих работодателей, те так и не показали лицо. Боялись показать или... не имели его. Такой странный запах в последние дни. У волчьей половины он вызывал лишь смутную тревогу, а вот Мартиков пытался анализировать. Запах чувствовался везде, из чего можно было заключить, что нечто разлито в воздухе. Как газ, как испарения. Очень тонкий аромат, и только наделенные звериным нюхом чуют его. Ну вот, опять гром. И зарниц не видно, наверное еще за чертой города, или даже дальше - у шоссе. Неудачно. Впрочем, может еще повезет, главное чтобы дичь явилась вовремя. По улице прошаркали шаги, мелькнул свет фонаря. Нет, не тот. Шли сразу человек пять, все с фонарями. Переговаривались тихо, вполголоса. В последнее время оживленного говора и даже песен почти не стало, и даже к костру спускались, чтобы разогреть пищу, после чего сразу убирались угрюмо к себе в квартиры. И отправляясь на улицу, почти все брали с собой оружие. Кастеты, фомки и гаечные ключи оттягивали карманы своих робких хозяев, и пробираясь в темноте с работы домой, горожане при каждом подозрительном звуке хватались за средства самообороны. Не зря. В кромешной тьме активно плодились воры и грабители, а также маньяки всех мастей. Их ловили, сажали, но они как ниоткуда появлялись снова и снова. Мартиков вжался в тень, и без того удивительно черную, и пропустил идущих. Лучи фонарей шарили из стороны в сторону. -Что там гремит? -Стреляют, может? Завернули во двор на той стороне улицы. Рядом загавкали собаки, раздалась заковыристая ругань и в лунный свет выскочили сразу штук пять бездомных псов. Слаженно двигаясь, побежали вниз по улице, удивительно похожие один на другого. Громыхнуло ближе. Резко, как сухая ветка хрустнула. Нет, не гром это. Может, ловят бандитов? Вдоль Школьной проехалась машина с включенным дальним светом. Лучи фар ополоснули грязный пыльный тротуар, сгорбленные деревья. Плохо видно, но кажется машина полна людей - вон как просела на рессорах. Прокатилась мимо, тарахтя двигателем. А потом нюх донес важную весть - шла дичь. Мартиков уже дважды прослеживал маршруты этого человека, и накрепко запомнил его запах - характерный, индивидуальный, и неповторимый, как лицо или отпечатки пальцев. Так что о приближении Влада Сергеева он знал еще до того, как тот миновал "Кастанеду" расположенного в двух кварталах от дома журналиста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81