Что с тобой?
Где ты?
Куда тебя несет?
Почему в твоей крови бушует черное иссушающее пламя? Почему тьма не пуга
ет тебя, а влечет?
Потому что я позволил себе расслабиться.
Пропустить удар. Представил на миг, что тоже имею право на желтые, сытые, с
онные огни, размеренную жизнь, улыбки, степенное раскланивание с соседям
и по утрам… Потому что решил, что вот так, за здорово живешь, возьму и получ
у весь мир в наследство.
И карие глаза будут сиять для меня одного.
И только я один буду наслаждаться звоном льдинок в бокале золотого шампа
нского, ловить твой смех, пить его, как то самое шампанское, и хмелеть от не
го.
Я позволил себе мечтать. Надеяться. Хотеть.
Любить…
Любить? А что это такое?
Разве может любить человек, у которого вместо сердца обугленная головеш
ка, а вместо мозгов Ц месиво из снотворного и ночных кошмаров.
Разве ты знаешь, что такое любовь?
Ты посвятил жизнь практически археологии.
Копаться в грязи и выуживать из нее крохи, осколки, ошметки чужой жизни.
Вылез из грязи и пошел на свет карих глаз.
Забыл, кто ты есть на самом деле.
Расплачивайся теперь. Уходи, да побыстрее.
Присохший бинт надо отдирать быстро, чтобы не болело.
Пошел прочь! И не смей больше думать о ней. Она Ц не для тебя.
Билл Уиллингтон шел стремительно, почти бежал. Нога Ц о диво! Ц почти не
болела, во всяком случае, не мешала отмахивать метры за метрами, ломиться
сквозь некошеную траву, через кусты, вглубь старой рощи, где уж и тропок ни
каких нет.
Он не понимал, что с ним. Никогда раньше такого не испытывал. Хотя… Тогда, м
иллион лет назад, глядя в глаза той женщины он тоже был в отчаянии.
Сегодня у отчаяния был совсем другой вкус.
Он наломал букет не в саду, отошел подальше, а потом еще и спрятал его, чтоб
ы дед не увидал. Нарочито небрежно попрощался, медленно спустился по тро
пинке с холма, потом воровато оглянулся, свернул, дал крюка и снова поднял
ся на холм, нашел припрятанный букет и отправился к Мэри.
Он был смущен и счастлив. У него было легко на душе, впервые за долгое, черт
овски долгое время.
Он придет к Мэри, вручит ей букет, и она засмеется, склонив голову на плечо,
поправит темные локоны небрежным, естественным жестом, а потом сделает е
му очередной массаж ноги, и он будет полчаса умирать от счастья, чувствуя
прикосновение ее прохладных, сильных и нежных пальчиков к своей коже.
Он не оскорбит ее ни взглядом, ни жестом.
Не даст догадаться, что все в нем встает на дыбы, вопит и умоляет о близост
и Ц нет, какое там! Ц просто о возможности побыть рядом.
Вдохнуть аромат темных волос. Утонуть в шоколадном взгляде. Улыбнуться в
ответ на звонкий смех. И поверить, что они друзья. И что это, возможно, когда
-нибудь, еще через миллион лет превратится в нечто большее.
Нечто большее…
Билл попал в большой город юнцом, но юнцом довольно стреляным. Жизнь в Гри
н-Вэлли только с виду была сонной и благостной, страсти бурлили и здесь, а
уж таким, как Билл, испокон веков везде приходилось несладко.
Его мать, Джилл Уиллингтон, была единственной дочерью Харли Уиллингтона
. Рано овдовев, упрямый браконьер сам воспитывал дочь, не желая признават
ь тот очевидный факт, что девочки несколько отличаются от мальчиков, и не
только физически. Единственные женщины, которым он позволял изредка дав
ать себе советы, были Гортензия Вейл и Аманда Райан.
Они все трое были ровесниками, а с Амандой у него в юности даже был роман.
В результате вполне спартанского и чисто мужского воспитания Джилл выр
осла девушкой умной, не правдоподобно честной и искренней, привыкшей жит
ь исключительно по велению сердца. Отца Билла она повстречала во время у
чебы в колледже, влюбилась в него так же, как и все в этой жизни делала Ц бе
з оглядки и без сомнений. Через три месяца бурного студенческого романа
наступили каникулы, влюбленные расстались, как они думали, на пару недел
ь, и уже дома, в Грин-Вэлли, Джилл поняла, что беременна.
Нет, она и в мыслях не допускала, что ее возлюбленный будет не рад известию
. Она нетерпеливо дожидалась, конца каникул, но по возвращении в студенче
ский кампус выяснила, что отец ее ребенка забрал документы и уехал невед
омо куда. В своей комнате она нашла письмо от него. Он обещал, что никогда н
е забудет ее, и желал ей счастья.
Джилл собрала вещи и вернулась домой. В тот же день рассказала все отцу, не
распаковывая на всякий случай сумку. Харли насупился, помолчал некоторо
е время, гоняя крупные желваки на скулах, а потом поднял голову и посмотре
л на свою юную взрослую дочь. Джилл встретила его взгляд бестрепетно и см
ело. Она очень любила папу и была готова принять любое его решение.
Харли фыркнул и изрек:
Ц Что ж, надеюсь, на этот раз будет парень!
Завтра сходи к Горти, она спец по всяким женским штучкам. И не смей реветь!

Ц Я и не собиралась, па.
Ц Это я на всякий случай. Вдруг соберешься.
Джилл?
Ц Да, па?
Ц Опять же на всякий случай. Если твой этот самый появится Ц ну вдруг! Ц
мне оторвать ему голову?
Она улыбнулась.
Ц Зависит от того, как ты собираешься относиться к его сыну и своему внук
у.
Ц Понятно. Значит, обнять и поблагодарить.
Ну и чудненько. Ты точно не будешь реветь?
Юная взрослая дочь обняла отца за могучую шею.
Ц Па, я его любила. И люблю до сих пор. Он дал мне самое ценное, что мужчина м
ожет дать женщине. Я ни разу с ним не ссорилась и рассталась без слез, в люб
ви, не в ненависти. Из-за чего же мне реветь?
Харли кивнул и поцеловал дочь. Больше они к этому разговору не возвращал
ись.
Джилл не зря была дочерью старого Уиллингтона. Ни одна из деревенских сп
летниц не посмела и рта раскрыть за все время ее беременности. Джилл умел
а так посмотреть своими громадными серыми глазищами, что разговоры увяд
али сами собой. Гортензия Вейл и Аманда Райан обеспечивали тылы.
В положенный срок Джилл родила Билла, и Гортензия действительно первой у
видела нового жителя Грин-Вэлли. Однако юной матери не пришлось порадов
аться даже первым шагам своего ребенка. Когда Биллу исполнилось семь мес
яцев, Джилл подхватила сильнейший грипп, перешедший в воспаление легких
, и все "декокты"
Харли и антибиотики Гортензии оказались бессильны. Джилл схоронили ряд
ом с ее матерью.
Гортензия и Аманда помогали, как могли, а еще год спустя Аманда сама стала
бабушкой.
Гортензия, не имевшая собственных детей, возилась с новорожденной Мэри,
потом мчалась к двухлетнему крепышу Билли и была совершенно счастлива.

Еще три года спустя Мэри осиротела, обретя тем самым сразу двух бабушек, с
лучился эпохальный переезд в Кривой домишко, а Билла Уиллингтона в первы
й раз обозвали ублюдком.
Он дождался возвращения деда из леса и задал ему вопрос. Серьезно и абсол
ютно по-взрослому выслушал тихий ответ, а уже на следующий день в Грин-Вэ
лли случился грандиозный скандал. Посреди бела дня пятилетний пацан вош
ел в магазин Джоса Бримуорти, деловито забрался на прилавок и изо всех си
л двинул кулачком Джосу по носу. Свидетелей было много, но в магазине мгно
венно воцарилась мертвая тишина. Билли Уиллингтон слез с прилавка и ушел
домой.
Как это ни странно, именно с тех пор его не трогали. Никто и никогда. Ни в шко
ле, ни во время обычной мальчишеской возни Ц это сверстники, а взрослые…
Взрослые воздерживались от замечаний юному Биллу, даже когда он несколь
ко перегибал палку.
Тем не менее, он не стал хулиганом и балбесом. Для этого у него был слишком
хороший друг Ц его дед.
Лондон ошеломил его, но только в первый момент. Харли отправил внука к сво
ему старому армейскому дружку, Морису Каннагану, который к тому времени
занимал уже должность суперинтенданта в Скотланд-Ярде, в отделе уголовн
ой полиции.
Сильный и рослый не по годам парень пришелся ко двору. Билла окружали сур
овые, грубоватые мужчины. Если его и опекали, то делали это ненавязчиво и д
овольно скупо. Но именно среди этих мужчин, вечно небритых и невыспавших
ся, скорых на не вполне цензурную брань и не имеющих понятия о хороших ман
ерах, он обрел настоящих друзей.
Когда ему исполнилось двадцать четыре, его взяли в Особый отряд. К тому вр
емени он знал Лондон Ц а в особенности его дно Ц лучше, чем Харли знал св
ой лес, умел стрелять без промаха, драться и раскручивать самых неразгов
орчивых задержанных в течение пары минут.
Он был профессионалом, знал и любил свое дело, хотя время от времени ощуща
л странную тоску. Слишком много грязи. Слишком много порока. Слишком мног
о боли, крови и человеческой подлости.
Особый отряд занимался тяжкими преступлениями и особо сложными задерж
аниями насильников, убийц и вообще закоренелых и профессиональных прес
тупников. К двадцати пяти годам Билл Уиллингтон узнал, что убивают и за не
сколько шиллингов, на панель выходят за дешевую выпивку, а за дозу наркот
ика могут продать собственного ребенка. Он видел искалеченные трупы, вын
имал из петли проституток, вытаскивал из помоек новорожденных младенце
в, завернутых в грязное тряпье, а в награду получал пулю и нож.
Все чаще ему снился дед, Грин-Вэлли, а еще Ц какая-то девчонка, чьего лица
он никак не мог вспомнить, проснувшись. Помнил только, что они с ней стояли
под старой яблоней в саду и не то разговаривали, не то молчали Ц не пойме
шь. Он очень хотел хоть раз увидеть и запомнить ее лицо, но ничего не получ
алось.
По повадкам и даже внешнему виду Билл стал напоминать волка, этакого худ
ого зимнего волка, обманчиво тощего и нескладного. На самом деле под его к
ожей перекатывались стальные мускулы, а острые нюх и глаз делали его сме
ртельно опасным для преступников противником. Инструктор по рукопашно
му бою души в нем не чаял, а проститутки, поставлявшие в Ярд информацию, на
перебой врали друг дружке о том, каков "красавчик Билли" в постели.
Женщины в его жизни… Нет, пожалуй, их не было. Был первый опыт, жгучий и стыд
ный, оставивший мерзкий привкус дешевого вина во рту. Были короткие связ
и по "оперативной" надобности. Была одна, едва ли не вдвое старше его, женщи
на, которую он, наверное, немного любил. Или думал, что любил. Скорее, их прос
то свело взаимное одиночество и желание заполнить беспросветные ночи х
отя бы иллюзией тепла. Она была вдовой одного из сослуживцев Билла, погиб
шего во время операции. В Отряде об этой связи знали, не одобряли, но и не по
рицали. Все кончилось как-то само собой, она просто продала квартиру и уех
ала на север, в свой родной городок. Билл провожал ее на поезд. Они избегал
и смотреть в глаза друг другу и, кажется, оба испытали облегчение, когда по
езд тронулся.
Потом случилось то, что случилось, и он вернулся домой, ощущая себя не чело
веком, а, скорее, выжженной пустыней в человеческом облике. Яркие краски и
свежие запахи заставляли его морщиться и прикрывать глаза.
В виске поселилась ноющая тупая боль…
Которая закончилась в тот миг, когда он увидел Мэри. Услышал ее смех. Утону
л в ее глазах.
Теперь эта боль вернулась.
Полчаса назад, в ее кабинете.
Такое ощущение, что ему с размаху приложили по роже горячей сковородкой.

Ха, он даже не разглядел лицо Грейсона.
Интересно, каким он стал? В детстве был чистенький и розовенький, что твой
поросеночек.
Впрочем, ничего плохого о нем тогда сказать было нельзя. Зубрила и чистюл
я, первый ученик, однако списывать всегда давал, не ябедничал, не стучал на
курильщиков и даже однажды заступился за Билла перед учителем, хотя про
фиту ему в том никакого не было.
Смешно. Сегодня Билл даже не разглядел его лица. И все потому, что смотрел
только на их с Мэри сплетенные руки. И на золотой ободок кольца на нежном,
прохладном, сильном пальчике.
Боевой офицер, бывалый оперативник, взрослый, жесткий и суровый мужик, Би
лл сейчас ощущал себя беспомощным младенцем. Ведь даже обижаться он не и
мел права, потому что не имел никаких прав на Мэри в принципе.
Кроме одного.
Он ее любил. И желал.
Это не было темной похотью молодого мужчины, давно не имевшего отношений
с женщиной. Это не было страстью измученного отсутствием любви сердца. С
корее, это было сродни благоговейному восторгу, хрупкому и осторожному в
осхищению перед тем, что оказалось невыносимо прекрасным и настолько со
вершенным, что достаточно просто смотреть и благодарить Бога за эту возм
ожность.
Вчера вечером он видел ее обнаженную грудь, мог даже дотронуться до нее. Н
о сейчас был не в силах даже вызвать мысленный образ обнаженной груди Мэ
ри. Это казалось кощунством.
Вчера вечером он обнимал ее, прижимал к своей груди, вытирал ее слезы, сжим
ал дрожащие пальчики и смотрел в залитые слезами карие глаза. Но он не мог
представить ее в своих объятиях. Это было невозможно. Немыслимо.
Гордый, как сто тысяч древних королей, внук Харли Уиллингтона мечтал пре
вратиться в пса и лечь у ног Мэри Райан. Отдать за нее жизнь такой вопрос д
аже не стоял. Это не обсуждалось. Зачем же еще нужна эта самая жизнь?
Но даже псом ему не стать. Потому что она любит Ника Грейсона и выходит за
него замуж.
Харли отложил в сторону ржавый капкан, который вознамерился почистить, и
прислушался. Острый слух браконьера вылущил из ночного свиристения, шел
еста и поскрипывания странные, глухие звуки. Харли поднялся и бесшумно с
пустился в сад.
Его внук стоял на коленях в траве, мокрой от росы, у подножия корявой древн
ей яблони.
Обхватив голову руками, он медленно раскачивался из стороны в сторону и
тихо выл. Харли едва не схватился за сердце, на секунду поверив, что Билл и
впрямь лишился рассудка.
Потом старик бесшумно и жалостно вздохнул.
Он понял, в чем дело.
Так плачут мужчины, не умеющие плакать.
Так плакал он сам, двадцать семь лет назад, на могиле собственного ребенк
а. Джилл.
Чувствуя себя старым и безмерно усталым, Харли на цыпочках вернулся в до
м. Он понятия не имел, что ему делать дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18