Высоко над головами на гребне скал были видны караульные. Скрестив на груди руки и пристроив мушкеты в изгиб локтя, они шагали взад-вперед, ловя взглядом малейшее движение на суше и на море. Внизу несколько человек собрались у огромного железного котла, кроша в кипящую воду овощи, коренья, зелень и остатки баранины, а над ними широкими кругами кружили чайки, привлеченные запахом вареного мяса. Воздух был наполнен ароматом утренней свежести, поднимавшейся от растений. Крошечные спирали песка и золы волчками крутились от легкого ветра, который приносил на берег соленый свежий запах золотисто-серого Средиземного моря.
– Хотя мне очень не хотелось бы в этом признаваться, – выпрямившись, поворчал Мэтью, – но вы прекрасно справились сами. Единственная жалоба, которую я услышал, – это то, что вы не нашли для себя время поспать.
– Я спала несколько часов. – Кортни покраснела от неожиданной похвалы.
– Очень мало. – Мэтт поднял руку и нежно смахнул приставшие к ее щеке грубые песчинки. Свет утреннего солнца играл на ее лице, и в волосах поблескивали прожилки чистого золота. – Он, вероятно, даже не догадывается, насколько должен быть благодарен вам.
– Я не нуждаюсь в его благодарностях. – Взгляд изумрудных глаз метнулся в сторону.
– Он обладает способностью воздействовать на людей, – сказал Мэтт со слабой улыбкой и отвел от нее внимательный взгляд.
– Он абсолютно не воздействует на меня! – рассердилась Кортни, сама не понимая почему.
– Вас не волнует, что происходит с Адрианом?
– Нет, – упрямо ответила она, – не волнует. И я вовсе не желаю, чтобы его заботило то, что происходит со мной.
– И поэтому вы остались с нами? Поэтому он забрал вас с «Ястреба», рискуя собственной жизнью и жизнью своих людей? – Мэтью снова улыбнулся, заметив удивление на лице Кортни, и слегка наклонил голову. – Знаете, пойдемте со мной, расскажите мне все, если хотите. Я хороший слушатель.
– Рассказывать не о чем, – буркнула Кортни.
– Хорошо, тогда я буду рассказывать, а вы слушать. – Он направился к поблескивавшей кромке воды, и после недолгого колебания Кортни последовала за ним. – Вы, без сомнения, беспокоитесь, что ожидает вас, когда мы прибудем в Гибралтар. Не стоит. Как я уже говорил, Адриан и я единственные, кому известно, кто вы, и никто из нас не собирается докладывать об этом властям. Неужели вы и правда думаете, что мы спасли вас только для того, чтобы увидеть, как вас бросят за решетку?
– Я больше не знаю, что думать. – Кортни почувствовала, как вспыхнули ее щеки и от смущения обожгло глаза. – Все так стремительно изменилось. Я даже не знаю, хочу ли получить свободу. – Она посмотрела на морщины на лице доктора и с горечью продолжила хриплым голосом: – Вы отняли у меня все, чем я дорожила в этой жизни, все, что я могла назвать своим. Вы уничтожили мой дом, мою семью, моих друзей. Вы заставили меня оглянуться назад и признать... – Она замолчала и яростно прикусила губу.
– Заставили вас признать – что?
– Признать, что я не принадлежу к миру моего отца, но я не принадлежу и к вашему миру. Я не могу вернуться назад. И я не могу идти вперед.
– Святые небеса, вы рассуждаете, как девяностолетняя старуха, закоснелая в своих привычках и неспособная принять ничего нового. Вам же всего... шестнадцать? Семнадцать?
– Девятнадцать, – сквозь зубы процедила Кортни.
– Пусть так. Все равно вы достаточно молоды, чтобы измениться.
– Однажды я уже изменилась. Не думаю, что снова смогу это сделать. А кроме того, наряды, драгоценности и изысканные манеры не изменят того, кем я стала теперь. Они не изменят моего отношения к тому, что можно пить чай и лакомиться цветами магнолии на веранде какого-нибудь ранчо.
– Уверен, не изменят. – У Мэтью в улыбке дрогнули уголки рта. – Но по той же причине я не сомневаюсь, что этим рукам, – он взял ее изящные поцарапанные руки в свои, – предназначено быть столь же нежными, сколь искусными они были в обращении с мушкетами и кинжалами.
– Я сделала свой выбор много лет назад и не могу теперь отступить, – тихо призналась Кортни.
– За вас уже сделали выбор, – мягко поправил ее Мэтью. – И вам не нужно отступать. Просто идите вперед.
Кортни повернулась лицом к морю и принялась босыми ногами сгребать горкой сырой песок. Мэтт, молча разглядывая ее профиль и отмечая изящные линии щек, носа и шеи, вспомнил, как Адриан однажды коротко обронил: «Она заявила, что в ее жилах течет кровь французских аристократов».
– У вас во Франции остался кто-нибудь из родных? – осторожно спросил он и покраснел под уничтожающим взглядом изумрудных глаз. – Адриан что-то говорил о вашей матери, о том, что ее казнили. Я не собираюсь вмешиваться в чужие дела, но...
– Все умерли, – резко ответила она. – Замок моего деда находился под Парижем и одним из первых был разграблен благочестивыми гражданами революции.
– Но вам все же удалось бежать?
Его тон возмутил Кортни, и она с большей горячностью, чем следовало бы, пустилась в объяснения:
– Мой дед был вздорным, грубым человеком, и слуги ненавидели его. Они сами открыли ворота замка, когда из города прибыли толпы восставших. Но моя мать... она была кроткой и нежной, а ее отец обращался с ней бесчеловечно, поэтому слуги спрятали нас – маму и меня – и обманули городской комитет, убедив его, что мы на севере, в Гаскони. Когда опасность миновала, они тайком вывели нас из замка, но бабушку и дедушку, великих графа и графиню де Вильер, во всех их пышных нарядах поволокли в Париж позади запряженной волами повозки и отдали мадам Гильотине. Есть еще вопросы, доктор?
– Вы сказали «де Вильер»? – Мэтью почувствовал горький сарказм в ее словах, но, невзирая на это, все же решился задать этот вопрос. – Имя кажется мне знакомым...
– Мама редко говорила о моем деде, Дункан – никогда. – Кортни снова уставилась в песок. – Мне кажется, дед был важной персоной – советником или доверенным лицом короля. Я знаю, что он имел какое-то отношение к французскому торговому флоту, что благодаря этому он познакомился с Дунканом Фарроу, а Дункан – с моей матерью.
– И у вас нет ни дядей, ни тетей?
– Никого не осталось в живых, – с болью ответила Кортни. – Теперь вы понимаете? Столько жизней, две семьи сметены с лица земли. Возможно, кто-то, – она с горькой иронией взглянула вверх, – пытается что-то мне сказать?
– Возможно, он говорит вам, чтобы вы не сдавались.
– У него масса способов оказать мне поддержку. Но не беспокойтесь обо мне, доктор. Я выживу. Разве вы не знаете, что грешникам всегда везет?
– Я не назвал бы вас грешницей.
– Правда? Вы назвали бы меня незапятнанной и невинной? Эти руки – вспомните! Они не просто знакомы с мушкетами и кинжалами, они пользовались этим оружием. Сколько ваших честных соотечественников, безупречных землевладельцев, захотело бы водить знакомство с женщиной, которая знает о том, как убивать, но не знает, как рожать? Вы, доктор Рутгер? Или он?
– Не могу ответить за него... – пробормотал Мэтт, проследив за ее взглядом, обращенным к лежащему на песке Адриану.
– Тогда отвечайте за себя. С какой женщиной вы хотели бы жить? Вы ведь собираетесь жениться? На какой-нибудь мягкой, очаровательной, безупречной женщине? Не важно, вы не обязаны мне отвечать – ответ написан у вас на лице. Я только надеюсь, что она поймет, как ей повезло.
– Как вы будете жить? – Мэтта удивил ее комплимент, и он покраснел под пристальным взглядом Кортни. – Как устроитесь? Гибралтар – британский порт, и я не представляю себе, что англичане благосклонно отнесутся к имени Фарроу.
– Но французские имена и титулы все еще сохраняют для них свою привлекательность. И у меня есть это... – Она достала из кармана бриджей изумрудное кольцо.
– Хорошая вещица. – Мэтт восхищенно поднял бровь и, вытянув губы, присвистнул. – Я подумал или мне показалось, что вчера ночью я видел его у вас на пальце.
– Гаррет надел его мне на палец, и я смогла только сегодня утром снять его с помощью масла. – Встретив удивленный взгляд светло-карих глаз, она криво усмехнулась: – Трудно поверить, что я могу привлечь внимание такого мужчины, как Гаррет Шо?
– Вовсе нет. Нет, конечно, я просто...
– Тогда, возможно, я лучшего и не заслуживаю. – Она вздохнула.
– Вы заслуживаете гораздо лучшего, – возразил Мэтт. – И я хотел бы, чтобы вы перестали все время утверждать обратное.
Кортни только улыбалась и поворачивала на ладони кольцо с изумрудом и бриллиантами, наблюдая, как солнечные лучи раскалываются на сотни разноцветных искр.
– Во всяком случае, оно пригодится мне. По крайней мере спасет от попрошайничества на улицах. Оно, возможно, даже оплатит мне дорогу в Америку.
– В Америку? – Ход мыслей Мэтта снова был нарушен. – Вы собираетесь в Америку?
Но Кортни его не слушала; она вглядывалась в даль, в яркую границу моря и неба.
– Так-так! Ваш сержант будет доволен...
– Что? – Мэтт уже хотел обернуться, когда услышал крики с гребня скал и приближающийся топот ног.
– Корабль! – радостно кричал Раунтри, остановившись возле них. Он приложил руку козырьком ко лбу и, прищурившись, смотрел на белое пятно, появившееся на горизонте. – Это один из наших. Могу поспорить на свои нашивки, он один из наших!
Крики и гиканье разнеслись по берегу при этом известии. Сержант снова убежал и приказал приготовить рядом с костром дрова. Он послал людей вернуть группы, отправившиеся на разведку и за продовольствием. Были выставлены дополнительные наблюдатели и призваны те, у кого самое острое зрение, чтобы как можно раньше опознать судно. Через десять минут наблюдения три пары рук сложились рупорами у ртов, которые одновременно прокричали, что узнали американскую канонерку, а один моряк зашел так далеко, что даже подробно описал ее:
– Это «Аргус», сэр! Восемнадцати-пушечный! Под командованием лейтенанта Аллена!
Раунтри из осторожности подождал еще десять минут, а затем распорядился бросать в сигнальный костер все обломки дерева, какие только попадутся под руку. Дюжины угрюмых потных лиц обратились в сторону моря, моряки следили за быстрым продвижением канонерки, которая на всех парусах, похоже, решила пронестись мимо них. Но вдруг раскатилось эхо пушечного выстрела, канонерка резко изменила курс и направилась к берегу, к толпе смеющихся, прыгающих, бурно ликующих людей.
Вслед за Мэтью Кортни направилась туда, где раненые готовились к спасению, и, к собственному удивлению, разделила радостное возбуждение окружавших ее моряков. Однако, опустившись на колени возле Адриана Баллантайна и сжав его ладонь, она почувствовала, как ее охватывает грусть от предстоящей неминуемой разлуки.
Глава 22
Все вокруг гудело. Яркие разноцветные вспышки, качающиеся тени и дьявольский шум неотвратимо приближались, присоединяясь к жаре, мухам и отвратительному запаху пота, стекающего между лопаток. Адриан попытался облизнуть губы, но это требовало слишком больших усилий, а слюна была слишком ценной,– чтобы ее тратить. Весь день он провел на плантации. Солнце беспощадно жарило тело, обжигало голову и делало кожу седла мягкой и раздражающей. Летний воздух дрожал от зноя; сладкий запах табака, смешанный с острым запахом кожи, лошадиной пены и вкусом собственной грязи, толстым слоем забил его горло. Не было ни дуновения ветерка, чтобы прогнать жару, ни соленого воздуха, чтобы охладить кожу, ни хлопанья и треска парусов над головой, чтобы нарушить монотонность лазурно-голубого неба.
Рабы работали не спеша. Они осматривали каждый зеленый лист табака, проверяя, нет ли на нем грязи и червей, а затем относили листья к небольшой куче в конце междурядья длиной в милю. Адриан провел рукой по лбу, и она стала липкой от соленого пота. Он, должно быть, забыл свою шляпу – или она расплавилась от жары. Ворот рубашки душил его; атласный жилет сдавливал, как тяжелая кольчуга; сюртук из плотного черного сукна раздражал тело. Черный Эймос – надсмотрщик – ухмыляясь, стоял перед лошадью Адриана и, показывая на палящее солнце, что-то говорил о том, какой сегодня приятный прохладный день для работы – и повторял эти слова снова и снова: «Прохладный день для работы, масса Баллантайн; прохладный день...» Черные ублюдки, неужели они никогда не потеют? Адриан чувствовал, как пот ручьем стекает по шее, затем по спине, затекает в рану на бедре, где кто-то легкомысленно разрезал его бриджи, так что солнце смогло до волдырей обжечь его неприкрытую рану. Он потянулся вниз, чтобы прикрыть ее, и с ужасом обнаружил, что хватает воздух – хватает воздух обрубком; оставшимся от левой руки!
Кто-то закричал, и Адриан отпустил луку седла, чтобы рукой прикрыть рот. Все смотрели на него! К своему стыду, он почувствовал, что падает с лошади. Но почему-то удар о землю не причинил ему боли – во всяком случае, в тот момент, – он упал на что-то мягкое. Открыв рот, чтобы снова закричать, он увидел лицо Фолуорта, но в следующее мгновение карие глаза превратились в ясные ярко-зеленые – и она улыбнулась ему. Кортни улыбалась. Обняв его, она прижала Адриана к себе, ему стало прохладно, и он почувствовал себя в безопасности и совершенно здоровым.
– Адриан!
– Вы не бросили меня. Не бросили.
– Адриан? – Пауза. – Слава Богу, мне кажется, он приходит в себя. Кто-нибудь сходит за доктором?
– Кортни?
Холодная рука ненадолго легла ему на лоб.
– Жар спал, теперь с ним все будет в порядке. Вы должны хоть немного поспать, мисс.
Голоса. Адриан слышал голоса, но не мог заставить свои глаза открыться. Кортни была рядом, он чувствовал ее присутствие, но другой, холодный, скрипучий, голос был ему незнаком. Еще одна женщина? Кто она?
– Кортни!.. – Господи, неужели это его голос? Он звучит как хныканье ребенка.
– Да, Адриан, я здесь. Теперь с вами все будет в порядке. Доктор скоро придет и сам все вам скажет. Я... я только хочу снова услышать ваш голос, убедиться, что вы можете говорить.
– Кортни... – Почему он не может сказать что-нибудь еще? У Адриана было ощущение, что его рот набит ватой...
Что-то прохладное прижалось к его лбу, но не рука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68