- Прошу прощения, - заговорил наконец Рейберн. - Я должен умыться. Лицо жжет от пота.
Виктория отодвинулась.
- Нужно было сказать. Я не хочу, чтобы вы страдали из-за меня...
Он покачал головой и направился к умывальному тазу.
- Гордость не позволила.
- Будьте осторожней, ведь в том, что вы испытываете боль, я виню себя.- Забудьте о моих страданиях. - Он склонился над тазом и плеснул в лицо воды.
Мускулы на его спине резко обозначились, и Виктория в который уже раз подумала, какой он великолепный мужчина. Рейберн обернулся и, видимо, поймал ее восхищенный взгляд, потому что невесело рассмеялся.
- Хотите продолжить, Цирцея? Придется подождать минуту-другую. Я не восемнадцатилетний юноша.
- Если бы мы встретились, когда вам было восемнадцать, а мне еще меньше, ничего хорошего из этого не вышло бы. Мне ничего больше не нужно, достаточно и того, что вы рядом.
- А я полагал, что доставил вам наслаждение. - Он лег рядом с ней. - Нет, Виктория, я не настолько поглупел, как вы думаете. Было ли мне когда-то восемнадцать лет, или то был другой юноша, чьи воспоминания переместились в мою старую голову?
- Вы были настоящим повесой, если верить молве.
- Я стал повесой лишь к двадцати трем годам. Хорошо еще, что я не заразился дурными болезнями и мне не перерезали горло в одном из домов терпимости.
- Глупец, - ласково произнесла Виктория, обведя его губы кончиком пальца. Странная мысль мелькнула у нее. - А незаконнорожденных детей у вас не было?
На лице его отразились удивление и страх.
- Надеюсь, что нет. Впрочем, я никогда этим не интересовался, хотя вы можете это считать преступной беспечностью.- Никогда этим не интересовались? Не думали о том, что вашего ребенка могут подкинуть или утопить в Темзе? - Виктория округлила глаза.
- Вообрази я нечто подобное, не прикоснулся бы больше ни к одной женщине. Надеюсь, вы в этом не сомневаетесь?
- Не сомневаюсь.
- Приди ко мне теперь какая-нибудь женщина и сообщи, что ребенок у нее от меня, если бы у нее на то были основания, я не ушел бы от ответственности. Даже если бы она лгала.
- Раскаяние?
- Положение обязывает, если вам угодно. Я требовал droit du seigneur * , а чувство долга неотделимо от привилегий.
* право первой ночи (рр.) - Примеч. пер.
- Даже если за привилегии приходится платить монетой?
- Именно поэтому. - Он посмотрел на ее живот. - А если вы понесете?
- Надеюсь, что нет! - выпалила Виктория и уже спокойнее добавила: - Это вряд ли возможно, но все-таки... я могла измениться, однако мир не изменился. Это не лучшее место для незаконнорожденного ребенка, даже если его родила графская дочь. Случись такое, я бы уехала в Италию, потому что мысль купить заместителя кажется мне еще более невыносимой, чем изгнание.
- А вы будете любить своего ребенка?
- Не знаю.
Он взял ее за руку.
- Если это произойдет, я позабочусь, чтобы вы оба ни в чем не нуждались.
- Благодарю вас, - просто сказала Виктория. - Но сейчас мне меньше всего хочется думать об этом. Лучше поцелуйте меня, Рейберн. Сегодня ночью мне не нужно ничего другого.
И он поцеловал.
Глава 22
Виктория сидела на скамье у окна в «комнате единорога». Солнце едва взошло, но все уже было готово. Час назад она проснулась и увидела, что она одна, посреди комнаты стоят ее вещи, как в тот вечер, .когда она приехала. Сердце болезненно сжалось, и Виктория позвонила Энни, чтобы та помогла ей надеть ее старое платье. Она не возьмет с собой ничего из того, что Рейберн для нее заказал.
Свои вещи Виктория тоже не хотела оставлять здесь. Но как ее будут нести с лестницы в кринолине? Жаль, что нельзя разделить мысли так же лето, как вещи.
До отъезда оставалось еще часа два. Можно уехать прямо сейчас, но поезд в Лидсе все равно не придет раньше времени. Однако стены Рейберк-Корта давили на нее, герцога рядом не было. Стоит ли медлить? И Виктория потянула за шнур звонка, чтобы вызвать слуг, которые вынесут вещи и ее саму.
Глаза у нее как будто запорошило песком. Спал ли он? Она ненадолго уснула и не слышала, когда ушел Рейберн и когда принесли ее вещи.
Мысли ее то и дело возвращались к герцогу.
Виктория в последний раз обвела взглядом комнату. Кровать с пологом и султаном, свежие простыни, выцветшие занавеси; пустое кресло у камина; огромный гобелен на стене. Гобелен, за которым не скрывалось ничего, кроме обычной стены. Никакого тайного хода.
В дверь постучали, а в следующее мгновение она распахнулась и появились лакей и конюх.
- Его светлость велели сначала отнести вас, миледи, - сказал Эндрю. - А то мы устанем после того, как отнесем этот ваш большой ящик. - Он кивнул на сундук.
- Передайте его светлости, что я благодарю его, - отозвалась Виктория.
Эндрю тряхнул головой, и мужчины подошли к окну, сцепив руки так, что одна пара рук образовала сиденье, а другая - спинку. Викторию усадили, и она вцепилась им в плечи.
- Вам удобно? - осведомился Эндрю.
- Да.
Мужчины вынесли ее из комнаты в темный лестничный колодец. Он казался фантастическим, такие описывают в популярных романах или сказках. Винтовая каменная лестница ведет куда-то вниз, в некую преисподнюю. С каждым шагом Виктория покачивалась в корзине сцепленных рук, ее сплющенный кринолин цеплялся за каменные стены или попадал в амбразуры иногда встречающихся узких окон. С каждым шагом она чувствовала, что погружается все глубже, уходит прочь от света, прочь от себя, пока ей не начало казаться, что ее сознание как-то отделилось от нее и качается на привязи на шаг-другой позади двух с трудом идущих мужчин и худой черной фигуры, висящей между ними. Она уезжает. Уезжает из Рейберн-Корта. Уезжает от него.
Ощущение пустоты усиливалось, сердце ныло. Конюх как-то неловко ступил, и Виктория едва не упала, с трудом восстановив равновесие. Она слегка откинулась назад и крепче вцепилась в плечи лакея и конюха.
Наконец они остановились перед главным входом в замок, и кто-то вышел из тени, чтобы открыть дверь.
Рейберн.
- Вы пришли! - ахнула Виктория. Его улыбка была еще жестче, чем обычно.
- Я же сказал, что не могу находиться далеко от вас. Лакей и конюх вынесли Викторию из замка, но она оборачивалась и вытягивала шею, чтобы видеть Рейберна.
Он натянул шляпу на глаза и последовал за ними.
Виктория не замечала моросящего дождя и черной кареты на подъездной аллее, пока Эндрю и конюх не начали усаживать ее туда. Очутившись на сиденье, Виктория подалась вперед, ища глазами герцога.
Мгновение постояв в дверном проеме, он вошел в карету и сел напротив Виктории. У нее мелькнула безумная мысль, что он поедет с ней, но она тут же прогнала ее. Здравый смысл восторжествовал.
Прошла минута, две, но Виктория не находила, что сказать. Одно его присутствие словно разбивало мысль, и единственное, что оставалось, - это упрямый факт: он сам здесь, в карете, напротив нее.
Господи, как она любит его голос, его запах, каждое сухожилие и мышцу его тела, а больше всего - неприкасаемую сущность его, которая заставляет говорить так, как он говорит, поступать так, как он поступает, которая заставляет его быть сердитым, или нежным, или печальным. Ей не хотелось уезжать от него. Она готова была на все, только бы остаться.
Но она должна ехать. Мать нуждается в ней. К тому же неделя кончается. Срок договора истекает.
- Я не хотел говорить, что провожу вас, на тот случай, если бы не смог выйти за дверь, - сказал он.
- Я понимаю. - Виктория выглянула из кареты. Утро выдалось хмурое. Моросил дождь. - Я очень рада дождю, хотя грязно и ось может сломаться.
Рейберн улыбнулся, на этот раз в его улыбке не было горечи.
- Но ведь вы всегда радуетесь бурям.
- Да, - согласилась она. - Но теперь во время бури буду вспоминать вас.
Рейберн закрыл глаза и судорожно сглотнул.
- Господи, Виктория... - пробормотал он и осекся. Внезапно Виктория показалась себе очень маленькой, слабой и странно напуганной. Она едет домой, возвращается к прежней жизни, в знакомую роль, но сама эта роль, какой она помнилась ей, казалась чужой и неловкой.
- Прошу вас, - робко произнесла Виктория, - обнимите меня.
Рейберн ничего не сказал, только его глаза блеснули в темноте. Он пересел на сиденье рядом с ней и молча привлек ее к себе. Виктория положила голову ему на грудь и закрыла глаза.
Вскоре карета дернулась. Виктория открыла глаза и увидела, что Эндрю и конюх поставили сундук на крышу. За сундуком последовал чемодан, и конюх, размотав веревку, начал привязывать багаж.
- Я не должна задерживать их, - сказала Виктория.
- Да, пожалуй, - согласился Рейберн. Голос его был холоден, безразличен, и Виктории стало обидно.
Она высвободилась, он вышел из кареты и повернулся к ней. Их взгляды встретились, и сердце у Виктории сжалось.
- Надеюсь, увидимся в Лондоне, - сказала Виктория.
- Я больше не бываю в Лондоне.
- Тогда до свидания, Рейберн. - Она помолчала. - Послушайте... - Все, что она хотела ему сказать, вылетело из головы.
- До свидания, Виктория.
Он захлопнул дверцу кареты и ушел.
Байрон вернулся в замок и помчался по узкому коридору, свернул на первую лестницу и побежал вверх через две ступеньки. Наверху слепо устремился вперед по темным галереям, по неиспользуемым комнатам, по другим лестницам, пока не распахнул последнюю дверь и не оказался в башенной комнате.
Он подбежал к окну как раз в тот момент, когда карета проезжала мимо домика привратника и свернула на большак, лошади шли легко, бодрой рысью. Он стоял у окна, похолодев, глядя, как экипаж исчезает вдали, медленно, но все же быстро, слишком быстро, пока не превратился в черное пятнышко на дороге. Перевалив через гребень холма, он окончательно исчез из виду, а Рейберн все стоял и стоял, не в силах отойти от окна.
Наконец он повернулся и рухнул на ближайший диван.
Уехала. Уехала навсегда. Он схватил подушку с дивана, на которую она положила голову в ту первую ночь, и поднес к лицу, пытаясь различить запах лаванды. Но лавандой подушка не пахла. Рейберн откинулся на спинку дивана и устремил невидящий взгляд на длинную пустую дорогу. Пока карета не тронулась, Рейберн все еще не верил, что Виктория уедет. И только сейчас осознал, что никогда больше не увидит ее. В Лондон он не вернется. Не сможет вернуться. Друзья подумают, что он начнет играть в старые игры, потому встретить Викторию он мог разве что в гостиной какой-нибудь пожилой баронессы.
Это не повторится, а половинчатости он не желает. Если она не будет смотреть на него с той же жаждой в глазах, прикасаться к его руке с той же нежностью, говорить с ним с той же откровенностью и заниматься с ним любовью, тогда ему вообще ничего не нужно.
Он, шатаясь, вышел из комнаты и направился в апартаменты Генри. Зажег свечку, снял плащ, бросил на стул, сам сел на стул, стоявший рядом, и уставился на холодный камин.
Уехала. Уехала. Уехала. Это слово набатом звучало в ушах. Он представлял себе, как она мчится по дороге в темной карете. Ей не хотелось уезжать - он это ясно видел. Но сколько времени будет она сожалеть? День? Неделю? Пока не увидится с матерью или до первого приема в Лондоне? Год? Всегда?
Так долго, как будет сожалеть он?
Рейберн не знал, сколько времени просидел так. Свеча почти догорела, когда в дверь тихо постучали.
- Войдите! - крикнул он. Появилась миссис Пибоди с подносом.
- Вы сегодня не завтракали, ваша светлость, поэтому я принесла вам обед пораньше, - сказала домоправительница.- Неужели не завтракал? - удивился Байрон, снова устремив взгляд на камин. - Хорошо, я поем. И пусть сегодня вечером ко мне зайдет Фейн - я нашел новые записи, которые нам нужно просмотреть вместе.
- Хорошо, ваша светлость, - сказала миссис Пибоди и, держа поднос на одной руке, убрала со стола отвратительные безделушки, а потом поставила на него обед. Она повернулась, собираясь уйти. Байрон слышал, как дверь открылась, но не закрылась.
- Да? - спросил он тоном, не располагающим к разговору.
- Она славная девушка, ваша светлость, только это я и хотела сказать. Второй такой вам не найти.
С этими словами миссис Пибоди закрыла за собой дверь.
Байрон снял крышку с миски и принялся есть, засовывая пищу в рот и машинально пережевывая ее. Он вспомнил, как Виктория реагировала на простую пищу и на персиковый крамбль. Реакция была диаметрально противоположная.
Он положил нож и вилку, резко встал и в волнении стал мерить шагами комнату. Почему он не может выбросить ее из головы? Виктория, в конце концов, всего лишь одна из женщин. Ему нужно поесть, а затем просмотреть записи, которые он хотел показать Фейну. Но он осознал с ужасающей очевидностью, что любая строчка будет напоминать ему о ней.
Черт побери, сколько же времени понадобится, чтобы вновь обрести покой? Внезапно Рейберна охватил гнев, и это принесло ему облегчение. Потому что гнев был для него привычным состоянием. В конце концов у него есть право сердиться. Что о себе вообразила эта леди Виктория, перевернув весь его мир с ног на голову? Да, он пригласил ее - но в постель, а не для того, чтобы она вмешивалась в его жизнь. А потом исчезла!
Нет, он не даст ей уехать вот так. Ни за что!
Внутренний голос смеялся над ним, мол, его возмущение смехотворно, это лишь предлог погнаться за ней. Однако это Рейберн выяснит, когда догонит ее.
Герцог надел шляпу и плащ, обмотал лицо шарфом, выбежал за дверь и бегом спустился с лестниц.
Сколько времени прошло с тех пор, как она уехала? Два часа? Три? Не важно. Он нагонит ее в Лидсе, а может, и раньше.
Рейберн подумал о том, как выглядит. Не так ужасно, как три дня назад, но любопытных взглядов и шепота ему не избежать. Он плотно сжал губы. Если она полагает, что это может его остановить, ее ждет сюрприз.
Добравшись до парадного вестибюля, герцог услышал, что за окнами льет дождь. Тем лучше, мрачно подумал он и крикнул, чтобы ему седлали лошадь. Ответный крик раздался из недр замка, и мгновение спустя он услышал торопливый топот - это слуги сбегались на его зов. Одна из горничных, Пег, выбежала из бокового коридора и, заметив его, пошла неторопливым шагом.
- Миссис Пибоди велела узнать, не нужно ли вашей светлости чего-нибудь еще, - произнесла она, присев в реверансе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27