Две кражи - его гордости и женщины, за которой он ухаживал, - вынести это было невозможно, и Байрон уехал развлечься в Лондон, где не раз напивался до состояния риз.
После долгого молчания Виктория глубоко втянула в себя воздух, и Байрон усмотрел в этом признак победы.- Спасибо, что рассказали, что дали мне что-то взамен. - Она вздохнула. - Возможно, я дура, но поскольку не могу быть другой, верю вам.
Байрон улыбнулся, взял ее за подбородок и поцеловал.
Губы у нее были мягкие и многообещающие, такие пылкие, что у Рейберна захватило дух.
Ее губы двинулись вниз, к его шее, и она начала расстегивать на нем рубашку.
Расстегнув, сунула под нее руки. Ладони у нее были холодные и гладкие. Задрав рубашку повыше, она прижалась губами к его груди. Байрон не двигался, но дыхание его стало прерывистым.
Он отстранил ее и стал раздеваться. Викторию потянулась к его ремню, но он отступил на шаг и снял с нее рубашку, после чего стал развязывать завязки на ее панталонах.
- Сначала вы, - остановила его Виктория.
- Только если вы снимете эти ваши сапоги. - Он поморщился.
- Согласна.
Виктория занялась пуговицами на своих лодыжках, а он стоял и стягивал с себя остальную одежду. Она сняла второй ботинок, а он отбросил исподнее и поднял голову.
И замер. Он не сразу понял, что она уставилась на его возбужденную плоть.
- Не станете же вы утверждать, что не видели этого раньше? - заметил он.
Виктория бросила на него быстрый взгляд.- Так близко никогда. - Она помолчала. - Мне следовало бы думать, что это отвратительно, но я думаю, что это очаровательно.
Байрон невольно улыбнулся:
- Очаровательно? Такого я еще не слышал. Она обхватила его плоть пальцами. Байрон резко втянул в себя воздух и задрожал.
- Вы удивлены?
- Дорогая Виктория, вы созданы для того, чтобы удивлять, - ответил он сквозь стиснутые зубы.
Она сжала пальцы и провела по всей длине его мужского достоинства. Байрона бросило в жар.
Чертыхнувшись, он схватил Викторию за руку.
- Я бы приветствовал это, моя озорная Цирцея, но не сегодня. У меня другие планы.
Одним движением он стянул с нее панталоны, еще два рывка - и ее чулки присоединились к ним. Он поднял ее и усадил среди подушек.
- Что вы делаете? - спросила она.
- Собираюсь угостить вас десертом.
Байрон сел прямо у нее над головой так, что оказался вне поля ее зрения, снял с печки блюдо с крамблем и поднял крышку. Потом взял вилку, поддел кусочек персика и поднес к губам Виктории.
Она вздрогнула, увидев фрукт, но рот ее был раскрыт к тому времени, когда он оказался у ее губ. Глаз ее Рейберн не видел, только светлые ресницы. Глаза ее были устремлены на фрукт, и ее зубы сомкнулись на нем и сняли с вилки. Рейберн видел, как ее челюсть шевельнулась раз, потом второй, затем сжалась во время глотка. В каждом движении было нечто соблазнительное, эротическое. Это выходило за пределы обдуманного возбуждения на более глубокий уровень, к структуре ее плоти, к румянцу ее кожи, к тому, как левая сторона рта остается слегка приоткрытой по сравнению с правой. Почти загипнотизированный, он скормил ей еще кусочек, потом еще, и она молча брала персик изящно выгнутыми губами, снова жевала и глотала. Байрон взял третий кусочек, немного поколебался, потом зажал его в зубах. Вилку он отложил и наклонился к Виктории, поднеся персик к ее губам в своих зубах. Виктория легко вздохнула, мгновение - и он ощутил, как ее зубы сомкнулись на персике и слегка потянули его. Потом ее руки обхватили его голову, потянули вниз, и он оказался вовлеченным в перевернутый поцелуй, сладкий и жаркий.
Наконец они разошлись, и Байрон снова потянулся за крамблем. На сей раз он не взял вилку, а зачерпнул сервировочной ложкой сироп.
- Что вы делаете, Рейберн? - спросила Виктория.
Ее беззащитность и неуверенность так возбудили Рейберна, что он едва сдержался, чтобы не взять ее прямо сейчас.
Он ничего не ответил, но наклонил ложку так, что тонкая струйка сиропа полилась по ее шее и между грудями. Она задохнулась, когда сироп коснулся ее кожи, и округлила глаза, догадавшись, что Рейберн собирается делать. Соски у нее затвердели, когда линия сиропа притекала к ним все ближе и ближе и наконец залила их своим золотистым теплом. Он снова наполнил ложку, сок медленно заструился по ее животу, затем по бедрам, и она раздвинула ноги.
Виктория ахнула, Байрон посмотрел ей в глаза.
- Вы ведь не... - Она осеклась. - Вы не собираетесь?
Байрон улыбнулся:
- Собираюсь. - Он скользнул пальцем от ее завитков прямо в лоно. Дыхание у нее участилось. - Не будете же вы утверждать, что вам не нравится эта идея?..
- Нет... нравится... точнее... - Она с трудом выговаривала слова.
Байрон наклонил ложку, и остатки сиропа вылились, куда он хотел. Тогда он отложил ложку и выудил из блюда кусочек персика.
- Не шевелитесь, - приказал он.
- Ничего подобного я и представить себе не могла.
Рейберн положил кусочек в ямку у нее на шее, затем выложил другими кусочками дорожку от грудей до завитков. Склонился к ней, взял в зубы кусочек с шеи и слизал сироп с того места, где он лежал.
Остывшие кусочки были богаты циннамоном, но богаче была ее кожа, и твердая, и мягкая, словно плоть самого плода. Он двигался по ее телу, беря персик в одном месте, поцелуем снимая сироп и наслаждаясь тем, как она вздрагивала. Некоторые кусочки он съедал сам, другие скармливал ей своими губами - и это были самые сладкие, потому что ее вкус оставался у него на языке. Ее руки молили его об удовлетворении, и он стонал. Вожделение достигло своего апогея.
Когда он добрался до последнего кусочка, она выгнулась навстречу ему.- Пора, - сказала она. - Я готова.
- Еще секунду. Всего секунду.
Он наклонился и слизал остатки сиропа.
Виктория неожиданно поднялась, толкнула Рейберна, он опрокинулся навзничь, а она села верхом на его мужское достоинство.
И начала двигаться вверх-вниз. На лице ее было написано наслаждение. Ее руки двигались по его груди, возбуждая его и утоляя свою похоть. Она была великолепна, приближаясь к экстазу. Он стиснул зубы, стараясь не прийти к финишу первым.
Господи, она была великолепна - если не считать ее взгляда, который становился все более отдаленным, и ее рук, чьи поглаживания становились машинальными, в то время как она отдалялась от него.
- Вы не посмеете не впустить меня теперь, Виктория Уэйкфилд, - с трудом проговорил он.
- Избави меня Боже... - Она задохнулась, ее глаза впились в его лицо. - Я не могу!
Наконец они достигли вершины блаженства, глядя друг другу в глаза, затуманенные страстью. Еще мгновение, и они вернулись на землю.
Виктория лежала, обмякнув и задыхаясь у него на груди, все еще соединенная с ним, и он услышал ее жалобный голос:
- Не оставляйте меня одну.
- Не оставлю. - Он зарылся лицом в ее волосы, пахнувшие лавандой и циннамоном. - Не сейчас. Не этой ночью.
«И никогда», - мелькнуло у него в голове, но он отбросил эту мысль. Она, должно быть, принадлежит какому-то мальчишескому уголку его души, все еще полной романтизма, смешанного со страстным желанием, которое, как ему казалось, он давно изгнал. Еще одна неудача, напомнил он себе: невозможность избавиться от мечты молодости. Но он уже не мальчик, а Виктория - не вторая Шарлотта.
Виктория проснулась оттого, что рядом кто-то шевелился. Ей показалось, будто она слышит некий голос - слово или короткую фразу, но смысла их ее отуманенный сном разум не смог уловить.
- Рейберн? - спросила она.
- Кто же еще? - отозвался он, и голос его прозвучал, как всегда, насмешливо.
Она чувствовала его дыхание, теплое и легкое, у себя на щеке, он провел рукой по ее лицу, отводя прядь волос.
- Никто. Я не знала, проснулись ли вы или вернулись к себе.
- Пока нет. Ночь еще не кончилась.
Конечно, подумала Виктория. Утром башенная комната будет наполнена светом, и Рейберн улизнет в глубину дома. Но почему? Что с ним происходит?
Он будто угадал ее мысли, потому что лег на нее, словно желая отвлечь.
- До рассвета вы моя.
Она хотела было ответить, но он остановил ее поцелуем, и она поняла, что спрашивать бесполезно. Однако наслаждение остается, сказала она себе. Это принадлежит ей, равно как и ему.
Комната была залита сероватым светом, когда Байрон открыл глаза. Во сне Виктория откатилась от него, укрывшись одеялом так, что сам он наполовину оказался открыт прохладному воздуху. Он никогда не боялся проспать с тех пор, как был еще мальчишкой и просыпался при первом проблеске света, убегая задолго до того, как свет мог причинить ему зло.
Байрон встал, стараясь не потревожить Викторию, и тихонько оделся. Он сказал себе, что нет причин осторожничать. В конце концов это его дом и его неделя, и он волен приходить и уходить, когда заблагорассудится. И все же чувствовал себя виноватым, когда поставил на поднос грязные тарелки, а потом задержался в дверях, оглянувшись на раскинувшуюся на груде подушек Викторию. Ее волосы цвета белого золота образовали вокруг головы ореол солнечного света, раскинутые руки были протянуты к нему почти что умоляюще. В безвкусном экзотическом будуаре его деда Виктория не могла выглядеть более неуместной, с ее бледным английским лицом и милым обыкновенным следом на щеке - Байрон невольно улыбнулся при мысли о том, что она может даже во сне пускать слюнку. Ему хотелось увидеть, как она просыпается, какое будет у нее лицо, когда она откроет глаза и обнаружит, что он здесь, ждет ее.
Но он знал, что это невозможно. Он может разбудить ее, чтобы проститься, но такой поступок будет встречен только со смущением и неизбежными расспросами, на которые он поклялся никогда больше не отвечать. Между тем пора начать день, первый час - в гимнастическом зале с гирями и спортивными снарядами, а потом счета и дела, которым, кажется, нет конца.
Байрон покачал головой и скользнул в дверь, но чувство вины следовало за ним по пятам, пока он спускался вниз.
Глава 10
Виктория проснулась, омытая солнечным светом, который лился через восточное окно башенной комнаты. Она была одна, и ей пришлось подавить укол разочарования, несмотря на то, что ничего другого она не ожидала.
Виктория вздрогнула, не в состоянии стряхнуть с себя чувство неловкости, не покидавшее ее с прошлой ночи. Не следует ей так волноваться из-за этой ситуации. В конце концов, сказала она себе, нет ничего менее сложного, чем отношения между ней и Рейберном. Они записаны черным по белому и хранятся в ночном столике в «комнате единорога». Услуга за плату, ни больше ни меньше. И Виктория решила выбросить его из головы.
Она медленно потянулась - ноги и руки затекли и ныли, - потом села и поискала свою одежду среди разбросанных подушек и ковров. Одежды Рейберна не было, и Виктория этому не удивилась. Надела чулки, сорочку и чудовищный корсет - застегнуть крючок без посторонней помощи она могла, а вот зашнуровать корсет было делом устрашающим, и она беспомощно посмотрела на диван, где лежало смятое утреннее платье цвета лаванды. Не зашнуровав корсет, она никак не сможет натянуть его, так же как и застегнуть пуговицы. Не проскользнуть ли ей в «комнату единорога» в исподнем - слуг в доме немного, так что вряд ли кто-нибудь ее заметит. Но найдет ли она туда дорогу?
Ее сомнения разрешились, когда отворилась дверь.
- Ах, - сказала Энни, щурясь от солнца, - я не знала, что вы уже проснулись. Надо было мне прийти пораньше. Простите меня.
- Вы принесли завтрак, а это самое главное, - успокоила ее Виктория, кивнув на поднос в руках девушки.
Всякие доказательства вчерашней трапезы исчезли, даже блюдо с крамблем. Виктория вздрогнула при этом воспоминании, однако, взяв себя в руки, сказала как ни в чем не бывало:
- Поставьте его, пожалуйста, сюда, Энни.
Энни поставила поднос и снова стала у двери. Виктория сняла крышки с блюд - как и обычно, тосты, яйца, колбаса - и приступила к завтраку. Глотнув почти остывший чай, она взглянула на горничную. Казалось странным, что столь юное создание нисколько не смущает то явное, но недозволенное, чем занимаются Виктория и герцог. Она вспомнила намеки на истории о его дяде-дебошире и пришла к выводу, что Энни ничем не удивишь.
- Вы давно здесь работаете? - спросила Виктория.- Ага, миледи, всю жизнь. Я тут родилась. Моя матушка была служанкой. - Напряжение Энни немного ослабло - это была безобидная тема.
- Вы родились здесь? В замке?
- Ага, - кивнула Энни. - Моя матушка умерла во время родов, так что я росла сама по себе, за мной всегда кто-нибудь присматривал, когда я была маленькой.
Виктория никогда еще не слышала о хозяине, который стал бы держать хотя бы просто замужнюю служанку, тем более беременную.
- А что вы думаете о старом герцоге? К ее удивлению, Энни вспыхнула:
- Ах, сколько себя помню, мы его не часто видели. Его светлость сидели в своих комнатах, а Грегори или Стивен ждали за дверью, на случай если ему что-нибудь потребуется. А миссис Пибоди приносила ему еду. Я видела его не чаще чем раз в год. А потом он умер.
Энни замолчала, и Виктория оставила ее в покое, поглощенная собственными мыслями. Представление о безумном сварливом старике никак не вязалось с этими новыми сведениями. Неужели с хозяевами Рейберна вопреки сложившемуся мнению дело обстоит совсем не просто? Двоюродный дед, безумный, но милосердный; племянник, претендующий на уникальность. Виктория призналась себе, что до сих пор так ничего и не поняла.
Интересно, насколько похож старый герцог на нового? Странные люди с темной репутацией, живущие в развалинах огромного замка. Станет ли наследник в свои тридцать продолжать дело жившего в изоляции безумца, каковым бы это дело ни было в действительности? Виктория пожала плечами. Ее Рейберн уже отрекся от мрака своего предшественника, построив сказочно красивый дом, совершенно непохожий на Рейберн-Корт.
Ее Рейберн. Что за мысли приходят ей в голову? Впрочем, ничего особенного. Ее Рейберн - это тот Рейберн, которого она знает. Вот и все.
Вывод, к которому пришла Виктория, почему-то разочаровал ее.
Виктория гуляла по саду, чувствуя себя освеженной, несмотря на окружающее запустение. Назвать это место садом было бы некоторым преувеличением, призналась она себе, - заросли разросшихся изгородей и полуисчезнувших дорожек имели лишь отдаленное сходство с садом, который существовал прежде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27