Олио внес свою лепту, предложив дать ему при содействии Эдейтора Фэнхоу и примаса учредить приюты и лазареты. Идею приняли тепло, но затем, когда обсуждение перешло на строительство стены и развертывание войск, он оказался не в состоянии добавить много. Он заметил, что и Оркид не внес большого вклада; его, похоже, что-то отвлекало и нервировало, а и то, и другое было совершенно для него нехарактерно. Другой сюрприз преподнес примас. Про него нельзя было сказать, будто его что-то отвлекало – он производил впечатление человека, занятого совершенно иным, и сидящий рядом с ним бедный отец Роун нервничал и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Неужели Поула настолько потрясла новость об измене Томара? Олио считал Поула человеком более сдержанным; он видел, как Арива иной раз украдкой бросала взгляды в сторону двух священнослужителей, явно ожидая от примаса выступления по нескольким поднятым вопросам.
– Примас? – наконец напрямик обратилась к нему Арива. – Не хотите ли вы что-нибудь добавить к этому обсуждению?
Взгляд Поула медленно сфокусировались на королеве.
– Нет, ваше величество. По этому пункту мне нечего сказать.
А затем его глаза, казалось, снова остекленели.
– Э-э… – Роун с трудом сглотнул. – По моему, Его милость полностью поддерживает предложение принца Олио учредить приюты и другие места для лечения раненых, которые могут… гм… появиться в городе в ходе длительной… э-э… осады.
Арива медленно кивнула.
– Вижу, – промолвила она и продолжила заседание.

Тем вечером Арива провела две аудиенции в своих личных покоях. Первая была с Оркидом.
– Мне как-то трудно поверить, что вы уничтожили письмо от Томара, – сказала она ему.
Оркид не мог встретиться с ней взглядом.
– Знаю, это непростительно, – повинился он, часто кланяясь, словно какой-нибудь крестьянин-проситель из глубинки. – Мое единственное оправдание в том, что его невоздержанные слова зажгли во мне гнев. Вы знаете мою приверженность вам.
– И поэтому ты сжег письмо, – сухо добавила она.
– Ваше величество…
– Непохоже на Томара проявлять в чем-то невоздержанность. Он всегда казался мне человеком уравновешенным, рассудительным.
– Какой же уравновешенный и рассудительный человек мог изменить своему монарху?
– Я надеялась узнать это из письма.
– В нем были только пустые слова. Полные злобы. Ненависти.
– Тем не менее письмо прислали МНЕ.
– Я сожалею, что уже ничего не могу поделать.
– Разумеется, можешь. У нас ведь есть еще несколько голубей Томара?
Оркид сглотнул. Он знал, к чему это ведет.
– Оркид?
– Не уверен. Мне надо справиться у голубятника.
Арива пристально посмотрела на канцлера.
– Как могло случиться, что у него нет по крайней мере одного?
Оркид пожал плечами.
– Не могу говорить за него, ваше величество…
– Я и не прошу вас говорить за него. В любом случае, если есть голубь, мы отправим послание Томару с просьбой послать нам еще одну копию своего письма.
– А если голубя нет?
– Тогда отправим гонца под флагом парламентера.
– И все это ради письма от изменника? – поразился Оркид.
– Все это для того, чтобы я могла прочесть сказанное им.
– Я ведь уже доложил вам, что он сказал.
– Я желаю прочесть его сама! – повысила голос Арива.
Оркид сообразил, что зашел слишком далеко в этом споре. Он поклонился и отступил на шаг.
– И когда я получу письмо, то ожидаю увидеть печать не сломанной, – добавила она.
Оркид почувствовал, как на лбу у него выступил пот. Его поступок с сожжением письма Томара вызвал у нее подозрения, уж это-то представлялось очевидным, но ограничивались ли се подозрения лишь этим эпизодом?
Он снова поклонился.
В дверь постучали, и вошел гвардеец-часовой.
– Ваше величество, к вам, как вы просили, королева Чариона и Гален Амптра.
– Спасибо, впустите их. Канцлер как раз уходит.
Оркид вышел, закрыв дверь за двумя ее новыми гостями. Арива встала, официально приветствуя Чариону.
– Для нас большая честь принимать нашу сестру из Хьюма.
Чариона сделала реверанс. Проделать это было нелегко, поскольку Арива являлась единственным лицом в мире, перед которым Чариона должна была делать реверанс, и она успела разучиться, но тем не менее в ее действии не наблюдалось ни малейшей неловкости.
– Ваше величество. – Она склонила голову.
Гален поклонился еще ниже.
– Мы сожалеем, что нам пришлось принести столь дурные вести, ваше величество.
– Об этом не тревожьтесь, – уведомила их Арива. – Мы услышали об этом еще раньше нынче утром. Из тайного сообщения, принесенного почтовым голубем.
– А, тогда, значит, письмо не открыло ничего нового.
– Увы, письмо до меня так и не дошло. Мой канцлер, спеша защитить мою честь, уничтожил его.
– Вашу честь? – озадаченно переспросила Чариона.
– По его словам, письмо короля Томара было возмутительным и оскорбительным для моей особы.
Гален с Чарионой обменялись удивленными взглядами.
– А вы не сочли его таким? – спросила она у них.
– Мы его не читали, ваше величество. Оно оставалось по-прежнему запечатанным, когда мы отдали его Оркиду.
– Об этом я не знала. – Она взмахом руки предложила им сесть. – Я слышала о доблестных сражениях, в которых принимали участие ваши рыцари, Гален. Вы будете довольны, узнав, что когда Сендарус в последний раз связывался со мной, то очень хвалил вас и ваших товарищей.
– Благодарю вас. Прежде чем погибнуть, Сендарус стал мне другом и заслужил уважение всех, кто служил под его началом.
– Включая меня, – вставила Чариона. – Хотя сперва мы не совсем поладили.
Арива чуть не улыбнулась, но передумала. Их воспоминания о ее муже тронули ее глубже, чем они могли знать, но сейчас было не время думать о прошлом.
– Спасибо. А теперь расскажите мне все, что можете, о Ливане и его армии. Считайте, что я вообще ничего не знаю.
И с той минуты до глубокой ночи все трое говорили только о войне. Рассказы об изменившейся природе Линана Ариву встревожили, но не удивили. Встревожил ее и отчет гостей о новой тактике и формированиях четтов, таких, как уланы и Краснорукие. Скоро стало очевидным, что единственной настоящей неудачей, которую пережил Линан, была смерть Камаля Аларна.
– Вы полагаете, что моего брата нельзя разбить? – с подспудным гневом спросила Арива.
– Нет, ваше величество, – твердо ответила Чариона. – Его армию, по крайней мере, разбить можно. Мы это доказали в той первой битве. А вот победить самого Линана… Ну… – Она кивнула на висящий на шее Аривы Ключ Скипетра. – Возможно, вы единственная, кто может разделаться с ним.
– Вы думаете, дойдет и до этого? Думаете, его армия доберется до Кендры?
– Этого я не говорю, – сказала Чариона. – Но считаю, что ОН так или иначе доберется до Кендры.
Арива хлопнула ладонями по подлокотникам кресла.
– Мне следовало самой принять командование Великой Армией!
– Для чего? Разве вы лучший генерал, чем этот Деджанус, который, как мне говорили, назначен командующим?
– Мы оба не испытаны в боях.
– Но он участвовал в сражениях.
– Да, – со скрипом признала она.
– Тогда простите, ваше величество, ибо я нисколько не сомневаюсь в вашей смелости, но Деджанус может оказаться все-таки более разумным выбором. Раздавить армию Линана и раздавить самого Линана – это два разных вопроса.
Арива осела в кресле. День выдался совсем не радостным и даже мрачным. Она крайне устала, и теперь это становилось заметным.
– Вы знаете, – тихо произнесла она, – что я со времени коронации не покидала дворца?
Гален и Чариона переглянулись, но этот вопрос не требовал ответа.
– Спасибо вам, что пришли сегодня, – вставая, поблагодарила их Арива. – Мы скоро поговорим еще.
Гален и Чариона встали.
– Одна просьба, ваше величество, – обратился к ней Гален.
– Если смогу удовлетворить ее.
– Мы с моими рыцарями можем уже через сутки снова экипироваться доспехами, а потом потребуется всего два дня быстрой езды до места, где собирается Великая Армия. Если вы отдадите…
– Читаю ваши мысли, Гален Амптра, но нет. Ваша численность сейчас настолько невелика, что, какую бы доблесть вы ни проявили, ваше присутствие или отсутствие на поле боя не окажет серьезного влияния на исход битвы; однако если Линан и его армия все же доберутся до Кендры, ваше присутствие здесь может оказаться решающим.
Гален не мог скрыть разочарования, но кивнул.
– Как пожелаете.
Когда они уже выходили, Арива сказала:
– Гален, мне трудно примириться с Двадцатью Домами, так как они издавна были врагами моей матери и – как я считала – моими, но в их числе явно есть некоторые, кого я могла бы назвать друзьями.
– Возможно, у вас больше друзей в Двадцати Домах, чем вам известно, ваше величество, – ответил Гален.

На море было темно и холодно. «Плавный Прилив» был, на вкус Деджануса, мал и слишком легко качался на любой волне. Его экипаж из десяти матросов с привычной легкостью управлялся с единственным латинским парусом и шкотами, но не мог уделять много времени коннетаблю, так как ночные плавания никогда не бывали вполне безопасными, как бы убедителен ни был капитан, говоря, что знает маршрут.
Предоставленный почти исключительно самому себе, Деджанус сидел за рубкой, которая все плаванье защищала его от основных брызг, вставая только для того, чтобы облегчиться за борт; когда он первый раз отправился помочиться, то чуть не споткнулся о вельс, в силу чего опорожнил в бурлящие волны не только мочевой пузырь, но и желудок.
К тому времени, когда «Плавный Прилив» причаливал к пристани рыбацкой деревушки в южной Чандре, до восхода солнца оставался еще час, и Деджанус увидел, что его никто не встречает. Как только пинасса причалила, он тут же сошел с корабля, даже не подумав отблагодарить капитана и экипаж за быструю и безопасную доставку на место. Они про себя выругались в его адрес, а затем принялись выгружать остальной груз.
Деджанус прошел в деревню, направляясь к зданию, которое с виду больше всего походило на местный эквивалент таверны. Дверь оказалась запертой. Он барабанил в нее до тех пор, пока та чуть не приоткрылась. Выглянувший в щель заспанный старик потребовал объяснить, кто это колотит в дверь в такой час. Применив силу, Деджанус распахнул дверь, заставив старика растянуться на полу. Зайдя, коннетабль увидел длинную трактирную стойку, показавшую ему, что он угадал верно. В камине напротив стойки все еще жарко пылал огонь.
– Меня зовут генерал Деджанус, – бросил он. – Есть здесь кто-нибудь из моих офицеров?
– Один, ваше могущество, – залебезил трактирщик. – Он прибыл вчера поздно ночью…
Деджанус поднял старика за шиворот ночной рубашки.
– Ты сейчас сделаешь три вещи. Во-первых, принесешь мне горячего вина. Во-вторых, разбудишь того офицера и скажешь ему немедля явиться ко мне. И в-третьих, приготовишь мне завтрак. Я очень проголодался.
– Да, ваше могущество! – поклонился старик и исчез, только топот его доносился из темноты за стойкой.
Деджанус выбрал стул около очага, положил ноги на один из столов и принялся ждать. Не успел он еще согреться, как вернулся старик с деревянной кружкой, до краев заполненной подогретым вином с корицей. Полкружки спустя появился тощий, нервный прапорщик со шлемом под мышкой справа и пачкой бумаг под мышкой слева.
– Почему вы не встретили меня на причале? – потребовал ответа Деджанус.
– Генерал, ваше прибытие ожидалось только нынче утром.
Деджанус подумывал, не унизить ли его, но устал после плаванья, да тут и не было зрителей, которым этот разнос послужил бы уроком. И потому вместо этого он хмыкнул и показал на бумаги.
– Что это за документы?
– Бумаги генерала, сударь.
– У меня нет никаких бумаг, прапорщик.
– Прошу прощения, генерал, но канцлер Оркид Грейвспир говорит, что они у вас есть.
И с этими словами прапорщик протянул их. Автоматически побагровевший при упоминании имени Оркида Деджанус не очень любезно взял их.
– Не желает ли генерал еще чего-нибудь, сударь?
– Надеетесь вернуться в постель, прапорщик?
– Да, сударь.
– Ну, садитесь. Можете подождать, пока я не закончу читать все эти бумаги. Но перед этим посмотрите, что там задерживает мой завтрак, и достаньте мне надлежащий фонарь.
Деджанус перевернул первую бумагу. Она имела какое-то отношение к снабжению припасами, но он не был уверен, о каких припасах шла речь: тех, которые уже прибыли, тех, которые еще везли или о припасах, дожидающихся распределения. Ниже шли списки обуви, ремней, котлов. Потом были три других колонки, и он понятия не имел, что они означали. Вторая бумага оказалась счетом от местного фермера, но Деджанус не мог понять, оплачен этот счет или нет. На третьей бумаге красовалась серия квадратиков, соединенных линиями, и в каждом квадратике стояло название луризийской пехотной части. И что бы это значило? Он перебрал бумаги в поисках чего-нибудь обычного, чего-нибудь такого, что он мог понять и вынести решение. В одной из последних бумаг сверху стояло его имя, а ниже шли имена других офицеров, одно-два из которых он узнал. Это были командиры частей в его армии. Вероятно, все как один самоуверенные старые служаки, думающие, будто они заткнут его за пояс, потому что он был во дворце «главным привратником».
Вернулись прапорщик и старик, последний нес большой поднос с беконом, яйцами, ветчиной и еще одной кружкой подогретого вина.
– Я только схожу и приведу какого-нибудь молодого офицера, – извинился он, спеша удалиться.
– Никуда ты не пойдешь! – рявкнул ему вслед Деджанус, а затем бросил прапорщику: – Так можно до утра ждать, пока все прочие тоже позавтракают.
– Генерал, – удрученно отозвался прапорщик.
Деджанус отложил бумаги. Когда он доберется до армейского лагеря, то насадит их на гвоздь в нужнике. Ему хотелось бы знать, бывают ли у генералов собственные нужники.
Он переключился на еду, жадно набросившись на нее. Плаванье заставило его проголодаться. Это, должно быть, морской воздух. И нервное возбуждение. Ему все еще не сиделось на месте.
– Столько дел, – промямлил он с набитым ветчиной ртом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65