Дженроза собиралась выйти из дворца, из города на природу и совершить последний из четырех магических ритуалов, но во дворе ее остановила разлитая в воздухе чистая угроза – и понимание, что у нее могло не хватить времени. В ней поднялся панический страх, и она огромным усилием воли подавила его. Куда же пойти? Ей требовался огонь…
И она почти сразу подумала о кузнице. Но позволит ли кузнец воспользоваться ею? Она отрывисто приказала проходящему мимо патрулю Красноруких следовать за ней и впереди них двинулась из дворца и дальше, по улицам. Когда они добрались до кузницы, кузнец все еще работал, добавляя завершающие штрихи к одной из половин ножниц. Увидав уголком глаза их приближение, он сердито преградил им дорогу, словно меч, держа кузнечные клещи с все еще зажатым в них докрасна раскаленным куском металла.
– Вы совсем недавно испортили мою новую плавильную печь, а теперь хотите уничтожить и эту тоже? Я не дам вам этого…
Дженроза кивнула Красноруким. Гладиус сверкнул в воздухе, и клещи с лязгом упали на пол, сломанные пополам. Краснорукие не слишком мягко выдворили потрясенного кузнеца из его же собственной мастерской и выставили снаружи охрану.
Удостоверившись в том, что, кроме нее, в мастерской никого нет, Дженроза закрыла двери. Воздух в кузнице сделался жарким. Лицо ее защипал пот. Она направила взгляд в центр плавильной печи, заставила свое сердце биться ровно и принялась читать заклинание, начав едва ли не шепотом – но голос ее делался все громче и громче по мере того, как магия набирала силу. Пение продолжалось – и пламя сделалось жарче, становясь из оранжевого желтым, а затем и белым; ядро его пульсировало, живя собственной жизнью. Из печи полезли язычки пламени и потянулись к Дженрозе, как готовые схватить пальцы. Они слились, создавая извивающиеся узоры, намекающие на фигуры, которые Дженроза как будто узнала, но не могла назвать по имени; а затем она увидела лицо – неотчетливое, неузнаваемое как чье-то конкретное, но все же лицо с глазами, ртом и ушами. Пламя отступило. Жара в кузнице сделалась почти невыносимой; она чувствовала себя так, словно стоит в центре солнца. Пот насквозь пропитал ее одежду, а намокшие волосы прилипли к голове.
Новые язычки пламени, с голубым и зеленым оттенками. Леса. Крылья. Женщина.
Вот, подумала Дженроза. Пора.
Ядро пламени сменило цвет. Ярко-рубиновая точка, которая все набухала и набухала, пока не заполнила всю плавильную печь. Лицо – и это лицо она знала. Она пронзительно закричала от страха и ненависти, а лицо так же закричало на нее.
Из плавильной печи вырвалась стена воздуха, подхватила Дженрозу, словно листок в бурю, и бросила ее на дверь кузницы. Дверь распахнулась, и она кувырком полетела наружу, прямо в потрясенных Красноруких. Чьи-то руки схватили ее и подняли на ноги. Она вспомнила, что нужно дышать. Кожи ее коснулся прохладный ночной воздух, заставив задрожать. Она подняла голову и увидела тучу маслянистого черного дыма, поднимавшуюся в небо, пока ее не подхватил и не унес налетевший свежий ветерок.
– Правдоречица, с тобой все ладно? – спросил один из Красноруких.
Дженроза почти не заметила, как к ней обратились.
– Нам надо вернуться во дворец. Быстро.
Она попыталась сделать шаг, но оказалась слишком слаба. Те же руки снова подхватили ее.
– Лучше немного обождать, – посоветовал другой Краснорукий.
– Быстро! – закричала она. – Ради Линана!
Это подействовало. Краснорукие пустились быстрой рысью, с двух сторон поддерживая Дженрозу.
– Скорее! – отчаянно потребовала она, боясь опоздать и сжимая кинжал у себя под рубашкой.

Все то время, пока Линан был в лесу – а время вело себя очень странно, пока он был там, – она никогда сильно не отдалялась от него. Даже когда он не видел ее, то слышал ее песню.
– Я не понимаю слов, – сказал он ей как-то раз.
– Это песня о желании, – ответила она. – Песня о глубокой и сильной потребности.
– Ты поешь мне?
– Я пою для тебя, – рассмеялась она.
В этом лесу никогда не всходило солнце, хотя луна там светила так ярко, что в нем в любом случае не было нужды. Его глаза различали цвета и очертания так же легко, как днем, и все обладало прекрасным блеском, словно позолота в серебре. Когда же приближалась она, то цвет становился больше похожим на нефритовый или изумрудный.
Когда она не пела, то задавала Линану вопросы.
Как-то раз она попросила его:
– Расскажи мне о королеве.
– О которой?
– О той, с которой ты спишь.
– О той, которую люблю.
– О той, с которой ты спишь, – стояла на своем она, и смех никогда надолго не покидал ее голос.
– Она дика и прекрасна.
– И любит тебя.
– Да.
– Расскажи мне о другой.
– О другой королеве?
– О другой женщине. О той, которую ты любишь.
– Нет.
– Ты не станешь рассказывать мне о ней?
– Я не люблю ее.
Она нарисовала длинным острым ногтем у него на груди силуэт сердца.
– Расскажи мне о ней.
– Она все время мучается от боли. Я не знаю, как достучаться до нее.
– Но ты же ее не любишь. – Она сделала вид, будто дуется на него.
– Не люблю.
– Расскажи мне о ней.
– О королеве или о той, которую люблю?
– О той королеве, которая тебя ненавидит.
– Это моя сестра.
– Она половина тебя.
– Нет.
– У нее половина Ключей. – Она взяла Ключи пальчиками и присмотрелась к ним поближе. – Она прекрасна?
– Не знаю.
– Она так же прекрасна, как ты?
– Не знаю.
– Мне нужны все ключи. Без них мы не можем навеки быть вместе.
– Знаю. Я убью ее для тебя и заберу ее Ключи.
– Скорее, – побуждала она, а затем снова, растягивая это слово, касаясь его своим бедром: – Скорее, любовь моя.
– Ты можешь взять мои Ключи сейчас, – предложил он. Она как будто обдумывала это предложение, но дала Ключам упасть со своего пальца. Они звякнули друг о друга.
– Нет.
– Но…
Она ладонью закрыла ему рот.
– Нет. – И, убрав руку, крепко поцеловала его. Голову его наполнил ее замечательный запах, запах древней земли и древнего секса. – Я не желаю быть полузавершенной. – После долгой паузы она отодвинулась. – Я тоже половина тебя.
– Если я наполовину моя сестра и наполовину Силона, то что же есть Линан?
– Совсем ничего, – насмешливо ответила она. – Как и было всегда.
Однажды она сказала:
– Я научу тебя летать.
– Ты сделаешь меня таким, как ты. Я буду как. Силона.
– Таких, как Силона, нет, – сказала она. – Я последняя из своего вида. Я была здесь еще до того, как твой народ явился в Тиир. Нас тогда были сотни, каждый и каждая со своим собственным великим лесом. По ночам мы летали над континентом и пели друг другу. Мы брали друг друга на крыло. Мы обладали такой красотой, таким могуществом!..
– Почему ты последняя?
– Всех остальных убили огнем и железом, леса вырубили под фермы, а крылья превратили в плащи для мелких, скачущих на лошадях вождей.
– Значит, твой народ перебили четты?
– Вы все четты, милый Линан.
– Почему же ты все еще здесь?
– Кто-то должен петь песню. Кто-то должен желать большего, чем просто жить.
А в другой раз она пообещала:
– Я научу тебя боли!
Она держала его голову когтистыми руками, и ее ногти вонзались ему глубоко под кожу. Его кровь стекла по ее запястьям, и она дочиста облизала их. Она водила когтистыми руками по его груди и бедрам, пока кровь не заструилась по ногам и не растеклась лужей у его стоп – и она пожрала ее всю.
Боль превосходила любой экстаз, какой он когда-либо знал.
– Ты знаешь боль? – спросил он ее.
– Я знаю только желание, – ответила она, и он ощутил вкус лжи, но боялся сказать ей об этом.
Она увидела сомнение на его лице, и это рассердило ее. Она отодвинулась.
– Прости, – прошептал он. Она проигнорировала его.
– Вернись. Прости меня.
Она теперь улыбалась ему, лицо ее появлялось за ветвями и листьями, дразня его.
– Я что угодно сделаю, – пообещал он.
Она подплыла к нему, несомая ветром, чуть покачивая в небе своими огромными крыльями. Луна позади нее создавала ореол вокруг ее фигуры.
Но луна была в небе, над ним.
Свет позади нее внезапно вспыхнул. Он услышал ее пронзительный крик, и звук его был словно кинжал, вонзившийся в его собственное тело.

Ночь. На рукомойнике мерцала единственная свеча. Справа от него сидел Эйджер, сонно уронив голову на грудь. Слева от него растянулась на постели и тихо посапывала Коригана.
И он сам.
На это потребовался миг, но он все же вспомнил, кто он. И вспомнил ее.
– Сколько? – спросил он.
И ощупал грудь и голову. Никакого кровотечения, никаких шрамов.
– Боже!
Тот свет. Его отголосок все еще заставлял Линана щуриться. Что это было?
Он вспомнил все. По щекам у него заструились слезы. Желудок выворачивало наизнанку.
Ему хотелось блевать. Хотелось содрать с себя кожу и выбросить ее. Хотелось отрезать себе гениталии. Хотелось вырвать свои глаза, отсечь уши, отрубить собственные руки. Он был настолько осквернен, что никогда больше не будет человеком.
И все же он ПО-ПРЕЖНЕМУ желал ее.
Он снова взглянул на своих друзей. Эйджер пошевелился во сне.
– Нет, – твердо произнес он.
Они не должны больше видеть его или когда-нибудь прикасаться к нему. Он не станет причиной их смерти. Он становился похожим на нее, похожим на Силону, и близ него все будет разлагаться. Он станет ходячим склепом.
Линан хотел закрыть глаза, но боялся того, что увидит.
– Покончить с этим, – сказала какая-то часть его.
«Да, – подумал он. – Убить себя самому. Видит бог, никому другому это не под силу».
– Нет, – снова заговорила иная его часть. – Покончить с этим.
«С чем покончить?» – Он попытался поймать эту мысль.
Покончить с Силоной. Только так он может быть спасен.
Он выскользнул из постели и быстро оделся. Под одеждой обнаружил свое оружие и пристегнул его. Подойдя к двери, он остановился. Краснорукие без колебаний последуют за ним. Они ни под каким видом не оставят его одного. Скорей умрут за него.
«Никто не будет умирать за меня», – решил он и подошел к окну. Приоткрыв его, бесшумно выпрыгнул наружу и оказался на внутреннем дворе. Здесь он увидел, что посты Красноруких стоят на каждом углу. Было слишком темно, чтобы они смогли разглядеть его. Медленно, тихо пробрался он со двора к конюшне. Там двое конюхов играли под фонарем в какую-то игру. Его они не услышали. Он прошел за стойлами к кормовому двору и нашел там хорошую четтскую кобылу. Лошадь почуяла его и тихонько заржала, но он осторожно, не причиняя ей боли, ухватил ее за морду, поговорил с ней, дал понюхать тыльную сторону своей ладони, а затем свои волосы. Так же забрал и вторую кобылу. Выбрав две узды из нескольких висящих на ограде двора, он взнуздал лошадей и вывел их со двора, а затем прокрался обратно в конюшню, взял седло и попону и, вернувшись к лошадям, оседлал одну и сел на нее. Крепко держа оба повода, он пришпорил ту лошадь, на которой сидел, и пустил ее галопом, вырвавшись из дворца прежде, чем кто-либо из охраны смог остановить и окликнуть его.
Он поскакал сквозь ночь на восток, а затем на юг, переправился через реку Барду и углубился во вражескую территорию.

– Где он? – закричала Дженроза.
Эйджер и Коригана так и подскочили, дружно потянувшись за оружием. Дженроза не обратила на них внимания и бросилась к постели, отчаянно отбрасывая в сторону одеяла, хотя было очевидно, что спрятаться под ними не удалось бы даже ребенку.
Дженроза схватила Эйджера за пончо. Краснорукие удивленно и даже потрясенно взирали на происходящее. Наверняка ведь даже Белый Волк вел бы себя поосторожнее с горбуном?
– Божья погибель, Эйджер, – крикнула она ему в лицо, тряся его. – Где Линан?
– Я… – Он в замешательстве огляделся кругом. – Я заснул…
Дженроза повернулась к Коригане.
– Ты должна была видеть его! Должна знать, где он!
Коригана тупо посмотрела на нее.
– Нет. Он был здесь. – Она огляделась и с надеждой подняла на нее взгляд. – Караульные…
Дженроза кивнула на двух Красноруких, которые со стыдом вперили взгляды в пол.
– Мимо них Линан не проходил.
Она увидела открытое окно и подбежала к нему. Высунувшись, она выкрикнула имя Линана, в голосе ее звенели гнев и страх. Со всего двора собрались Краснорукие.
Дженроза развернулась кругом и бессильно опустилась на подоконник.
– Он исчез. Я опоздала.
Теперь настала очередь Эйджера схватить Дженрозу.
– О чем ты говоришь? Что случилось?
Она не ответила. Эйджеру показалось, будто она провалилась в саму себя, как-то сразу уменьшившись. Он переглянулся с Кори-ганой.
– Приведи Гудона, – скомандовал он одному из Красноруких, а затем приказал всем, кроме Кориганы и Дженрозы, покинуть опочивальню.
Когда они остались одни, Эйджер и Коригана подвели Дженрозу к пустой постели. Эйджер достал чашу с водой и часть ее влил ей в горло. Она охнула и закашлялась, пытаясь оттолкнуть его.
– А теперь расскажи, что произошло, – потребовал Эйджер.
– Я попыталась разорвать связь между Линаном и Силоной, – устало ответила она.
– И?
– И не знаю. Сегодня ночью что-то произошло. Возможно, связь оборвалась. – Она провела ладонями по лицу. – Возможно.
– Тогда где же он?
– Не знаю. – Дженроза пожала плечами.
Эйджер отбросил чашу. Та вдребезги разлетелась по полу. Он схватил ладонями ее голову и заставил посмотреть на него.
– Нет, ты знаешь.
Она вырвалась, хлеща его по рукам, пиная по ногам.
– Не знаю я! – завизжала она.
Удивленный, Эйджер отступил.
– Не понимаю, – проговорила Коригана, глядя то на него, то на нее.
– Дженроза применила магию, пытаясь освободить Линана из когтей вампирши.
– Но что-то вышло не так? – Ей никто не ответил. – Он снова прежний Линан?
Вошел Гудон, лицо его было мрачнее тучи.
– Линан пропал… – начал было объяснять Эйджер.
– Знаю, – перебил Гудон. – Краснорукие сказали мне, что он выехал из дворца.
Взгляды всех обратились к нему.
– Когда? – потребовала ответа Дженроза, подымаясь на ноги.
«Возможно, еще есть время, – подумала она. – Возможно – если мы сможем найти его…»
– Они пришли ко мне сразу, как только это произошло.
– Тогда мы должны поспешить следом за ним, – мрачно промолвила Коригана, направляясь к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65