- Что же мне передать насчет Катерины? Какие будут педагогические установки?
- Ах да, Катя. В общем, я ею довольна. Только вот почерк...
- Плохой почерк - это у нас фамильное. Ну спасибо, не буду задерживать, - сказал Леша. - До свиданья, Татьяна Сергеевна!
- Когда мне говорят "Татьяна Сергеевна", я тотчас хочу объяснить, что приставки из-воз-низ-раз-без-чрез меняют "з" на "с" перед глухими согласными.
- Это почему же?
- Потому что по имени-отчеству меня называют только мои ученики. А взрослые называют меня просто Таней.
- До свиданья, Таня.
- До свиданья, Алеша.
На другой день Леша купил прописи и потребовал, чтоб Катя исправляла почерк.
- Ведь это, в сущности, хамство - писать неразборчиво, - говорил он. В сущности, это неуважение к людям: разбирай мои закорючки в поте лица. Красиво - это от Бога, но писать ясно и отчетливо - это должен каждый. Усекла?
- Усекла, - отвечала Катя, пыхтя над буквой "Л". Но потом вся работа шла насмарку, потому что букве "Ф"
Катя пририсовывала голову, уверяя, что это человечек, а руки у него - в боки. Буква "О" получала глаза, нос и рот (точка, точка, запятая). Из буквы "Ж" при некотором старании получалась прекрасная муха...
- Мы, Поливановы, к чистописанию не приспособлены, - сказал Митя и добавил:
- Ты как-то очень вплотную занялся Катиным воспитанием.
- Есть возражения?
- Ну, какие же возражения? Напротив, я тебе выношу благодарность. Я просто рад тому, что представители Военно-Воздушных Сил республики...
- Сознайся, ты только что кончил передовую?
- Не без того!
- Сразу видно. Шпаришь, как из пулемета. Ох, журналисты, журналисты! Один приехал к нам в часть, беседовал, а потом напечатал в газете... "Самолет потерял хвостовое оперение, но летчик продолжал бой". Это то же самое, если сказать - тебе отрубили ноги, а ты вскочил и побежал со всех ног.
- Сдаюсь, - сказал Митя, поднимая руки. Однажды Леша поинтересовался, скоро ли снова будет
Родительское собрание, и узнал, что, наверно, перед весенними каникулами, к концу третьей четверти.
В сущности, спешить было некуда: Катя приносила из школы хорошие отметки. Из дневника можно было узнать, что занятий она не пропускает и ведет себя отлично.
- Больше не дерешься? - придирчиво спрашивал Леша.
- Когда это я дралась?
- А Валя Стрелкова?
- Ну, Валя... Ты бы и сам ее стукнул. Возразить было нечего.
Прошла неделя, другая. И вот однажды Татьяна Сергеевна пришла во двор к Поливановым. Райком комсомола послал ее налаживать работу с детьми на поливановском дворе. Раз там было тайное общество...
Удивительно: она не устроила никакого собрания. Леша застал ее окруженную ребятами, она делала что-то, чего никто не мог понять. Он с удивлением увидел, что она держит в руках молоток и орудует им умело: толково вбила в землю четыре рейки, укрепила на них деревянную площадку, с одной стороны площадки сделала выступ - получился скелет какого-то животного, только никто не мог понять какого. Когда она облепила каркас снегом, Леша воскликнул:
- Кенгуру!
Все зашумели. Татьяна Сергеевна даже бровью не повела. Она только сказала Вале Никольскому: "Воды!" И Степе Лубенцову: "Ваты!" И Мустафе: "Нет ли у тебя проволоки? Мне надо много!"
Все, что она требовала, появилось с быстротой молнии, и она ловко, каким-то очень точным движением изогнула проволоку, обернула ее ватой, и все увидели, что это птица, и кто-то крикнул: "Орел!"
А она облила орла водой и, когда он покрылся крепкой ледяной коркой, сказала Леше:
- Пускай он взлетит на дерево!
И Леша приладил орла к ветке березы. "Ах, молодчага, - подумал он, ах, молодчага!" А Татьяна Сергеевна сказала:
- У кого есть луковичная шелуха? У кого есть клюква? В ближайшие дни бедный, ничем не примечательный поливановский дворик превратился в волшебный сад. Отвар луковичной шелухи был оранжевый, а отвар клюквы - розовый и лиловый. И на снежном дворе появились клумбы, на снегу зацвели ледяные цветы - оранжевые, розовые, фиолетовые. Придумывали все - кто во что горазд, и не было такой идеи, на которую Татьяна Сергеевна не откликнулась бы...
- Вот какая у меня учительница! - говорила Катя. - Лучше всех! Самая лучшая на свете! Леша, а я так удивилась, что она называет тебя Лешей!
- А я что, Авдотья?
- Нет, ну как же ты не понимаешь!
Леша все понимал и был согласен с Катей. Глядя на Татьяну Сергеевну, он впервые подумал о том, что учителю нужен талант. Особенный, человеческий. Такой, чтобы тебе все откликались и любили тебя. Иначе почему бы у нее сразу все так отлично пошло?
- Откуда вы все умеете? - спросил Леша. - Вы запанибрата и с деревом, и с бумагой, и с проволокой.
- О, я еще не то умею! У нас в педучилище был чудный преподаватель Петр Константинович. Он считал, что учитель должен быть человеком эпохи Возрождения: петь, играть на всех музыкальных инструментах, лепить, танцевать. Катя, неужели ты не показывала, что ты делаешь, например, из папье-маше?
Она разбила ребят на четверки, каждая четверка должна была выбрать себе название, и они не скромничали: во дворе появились маленькие отряды под названием "Марс", "Юпитер", "Звезда".
- А как отряды: девочки - отдельно, мальчики - отдельно? - спросил Мустафа.
- Нет, мне этой ерунды и в школе довольно, - ответила Татьяна Сергеевна. - У нас будут смешанные отряды.
И был создан отряд: Мустафа, Женя, Аня и Катя (Катю приняли: Леша очень за нее просил, ручался). И однажды Танины связные - Мустафа, Женя и Аня передали каждому отряду по секретному пакету. Если говорить по правде, в пакете оказалось нечто хоть и зашифрованное, но не такое уж таинственное, скорее деловое: схема лыжного маршрута. Поход назывался не просто поход, а "Тайна белого пакета". Маршрут придумал Леша. И задания отрядам придумал он: какой отряд быстрее разожжет костер? Кто быстрее поставит палатку? Потом Леша проверил, как знают ребята топографические знаки, как разбираются в карте. Кто бы знал, какой хороший поход был!
- Мама, - говорила Аня, - ты не поверишь, мы за один день узнали друг про друга больше, чем за сто лет. Сенька во дворе такой бойкий, а в походе все ныл: устал, ногу натер. Такой сварливый. А Катька вела себя ничего: не отставала. Катю не хотели брать: мала. Но Леша за нее поручился, и она его не подвела.
Татьяна Сергеевна занималась не только ребятами. Она всем папам и мамам в доме что-нибудь поручила: Саша должна была руководить военно-медицинской академией (так назывался кружок, в котором Саша учила ребят оказывать первую помощь). Маме Степы Лубенцова был поручен вышивальный кружок, отец Вали Никольского возглавил радиоцентр. Но все это были чистые пустяки по сравнению с тем, что она уломала Петра Ильича - управдома - отдать им маленькую комнатку в подвале.
- Ну зачем вам этот закуток? - говорила Татьяна Сергеевна.
Петр Нилович так намаялся со скандалом по поводу тайного общества, а Татьяна Сергеевна говорила так ласково... Одним словом, управдом отдал кладовку под красный уголок...
Ребята с жаром вытаскивали оттуда разный хлам, потом белили комнату, потом натащили туда цветов, сколотили скамейку, кто принес столик, кто стулья - получилась отличная комната. Татьяна Сергеевна читала ребятам вслух и часто говорила: "А теперь нарисуйте то, что я вам прочла". И ребята рисовали, и лучшие рисунки Татьяна Сергеевна вывешивала на стенах.
- Ну, - сказал однажды Петр Нилович, - картинки - хорошо, книжки хорошо, а когда же начнете идеологическую работу?
- Вы имеете в виду доклады и лекции? - спросила Татьяна Сергеевна. Этого ребятам не надо. А серьезные разговоры у нас бывают часто.
И правда, бывали. Однажды Оля Циркачова сказала, что в их классе, когда вступаешь в пионеры, надо приносить характеристику от родителей. И одна мама была поймана на жульничестве: она написала, будто ее дочка Рита образец всех добродетелей - уж и послушная, и опрятная, и правдивая, и вежливая. А все это не так. И просто даже наоборот. Оле тоже нужна характеристика, но мама в больнице, папа в командировке, а бабушка не умеет писать. И Татьяна Сергеевна сказала:
- Давайте напишем Оле характеристику!
И написали. Кричали, ссорилась. Кто-то сказал, что Оля гордая, а Женя не согласился и сказал - не гордая, а самолюбивая. Гордая - это плохо, а самолюбивая - прекрасно. Спорили, спорили, а характеристику составили очень хорошую, хотя вымышленных достоинств в ней не было.
Подписались: "Ребята со двора при доме номер семь". Характеристику положили в красивый конверт, а отнес ее в Олину школу... Мустафа.
С Мустафой после истории с тайным обществом в милиции поговорили "понял-на-понял". В переводе это значило: без дураков. Пригрозили колонией. Дали испытательный срок.
"И если бы не Таня, колонией это бы и кончилось, - думал Леша, - а сейчас Мустафа у Тани - правая рука. И не то чтобы она очень уж большое внимание обращала именно на него. Просто вокруг нее все кипит. И каждому находится интересное занятие - и большим, и маленьким".
Ну конечно, все шло не так уж просто: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Труднее всего было как раз со взрослыми.
Папа Вали Никольского сказал:
- Увольте, Татьяна Сергеевна, уж лучше я буду кирпичи таскать, чем с этими архаровцами возиться.
А другой папа руководил, руководил автокружком, а потом ему надоело, и он сказал:
- Я вам не нанимался.
Кате очень хотелось, чтоб Татьяна Сергеевна ответила: "А я не нанималась ваших детей воспитывать". Но Татьяна Сергеевна ответила не так. Она сказала:
- С детьми без желания работать нельзя. Вы свободны. Вот как она сказала.
- Господи, - говорила Анисья Матвеевна, - сколько ж она времени тратит на этих атаманов? У нее, что ли, семьи нет? Не замужем?
- Не замужем. И семьи у нее нет - сирота, родители в Ленинграде в блокаду погибли, - ответила Саша. - Леша, правда прелестная девушка?
- Девушка что надо, - согласился Леша.
На экране были мальчишки-нахимовцы. Они собирались где-то на чердаке, собирались тайно и воображали, что это не чердак, а самый настоящий корабль. Вокруг была старая рухлядь, а им казалось: рубка, палуба, капитанский мостик. И вдруг об этих тайных сборищах узнал воспитатель, и он решил сделать ребятам сюрприз. Когда мальчики снова пришли к себе на чердак, там все преобразилось: это была настоящая рубка, оборудованная по последнему слову техники. У мальчиков на экране были восторженные благодарные лица, а Леша им не верил. Он знал, что после первого восторга наступит разочарование и скука - прежде все было убого и бедно, но сделано своими руками, и никто ничего не знал, все принадлежало им, только им, этим мальчишкам. А сейчас к их тайне прикоснулась рука взрослого, и все рухнуло - не стало тайны, на смену пришел культурный досуг: им подарено нечто готовенькое, лакированное, дорогая игрушка, которую упаси Бог испортить или испачкать.
"Как же они этого не понимают? - думал Леша. - Как же они не понимают, что сами сломали свой фильм, он так верно начинался! И песня такая хорошая. А потом пошло вранье, а они этого даже и не заметили".
Зажегся свет, и не успел Леша спросить Катю, понравился ли ей фильм, как она закричала:
- Татьяна Сергеевна! Татьяна Сергеевна! - Она чуть не плясала от восторга. - Здравствуйте, Татьяна Сергеевна! Воскресенье, а я все равно вас увидела! Леша, смотри - Татьяна Сергеевна!
- Здравствуйте, - сказал Леша.
- Очень рада видеть тебя, Катя, - сказала Таня. -Здравствуйте, Алеша, познакомьтесь.
Рядом с ней стоял высокий военный, ладный, стройный майор, красивый, словно с плаката.
- Мы знакомы, - сказал Леша. - Здравствуй, Зимарев.
- Как интересно! - воскликнула Таня. - Помните, я говорила вам, что у меня есть знакомый, который тоже учится в военной академии?
- Как же, помню. Ты, я слышал, в адъюнктуре?
- В адъюнктуре.
- Ну и как?
- Ничего. На кафедре тактики.
Их толкали, просили посторониться, дать пройти.
- Ну, что встали на дороге? - кричала толстая тетка, пытаясь протиснуться к проходу. - Господи, да что вы, мертвые, что ли?
Они - все четверо - действительно будто застыли: Катя от восторга, что все так интересно получилось, а мужчины неведомо по какой причине стояли как столбы и смотрели не в глаза друг другу, как положено при встрече, а куда-то мимо уха собеседника.
- Да пойдемте же! - в недоумении сказала Таня. - Мы загородили проход.
Толпа вытолкнула их на улицу, и все четверо пошли по тротуару. Говорили только Таня и Катя, они обсуждали фильм, мужчины шли сзади и молчали.
- Как красиво им все сделали, правда, Татьяна Сергеевна?
- Правда красиво. Но все стало как-то скучновато. У нас в красном уголке и то интереснее, ты не находишь?
- Вот и Леша так говорит! Леша, слышишь?
- Слышу.
- Коля, а вам понравилось? - обернувшись, спросила Таня.
- В общем, да, - ответил Коля и снова проглотил аршин. Они дошли до Ленинградского шоссе, и Леша сказал:
- До свиданья. Мы с Катей на троллейбус.
- Но ведь и нам на троллейбус, - ответила Таня.
- Может, мы пройдемся немного? - спросил Коля.
- Нет, очень ветрено. А вот и троллейбус.
Подошел усатый, как жук, троллейбус. Зимарев, поддержав Татьяну Сергеевну под локоть, помог ей войти и поднялся за нею. Катя рванулась следом, но Леша удержал ее за руку.
Троллейбус дернул и покатил, и Леша успел только увидеть удивленные глаза Татьяны Сергеевны.
- Леша, но почему...
- Я хочу пройтись.
- Вот большие всегда так: то - сядем на троллейбус, то - давай пройдемся. А мне так хотелось поехать вместе с Татьяной Сергеевной! Тебе не понравился этот дяденька, да?
- Нет, почему же... Дяденька как дяденька.
Так вот где ему довелось встретиться с Николаем Зимаревым. Адъюнкт. На кафедре тактики. Будет кандидатом военных наук. Тактиком будет. Ну что ж. Голова у него хорошая, способный. Как помертвел, увидев его, Лешу. "Думал, я сейчас начну про него рассказывать. А зачем? Уж если я тогда ничего не сказал... Он, наверно, думает, что я его презираю, и никогда не поймет, что никакого презрения нет. А есть... жалость есть, вот что".
Это было в сорок третьем, восемь лет назад. Пришел в полк летчик Зимарев. И вот - неладно с ним что-то. Вылетает раз, другой, третий, а до линии фронта не доходит:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39