Она запахивала халат, поднимала тонкие, аккуратно выщипанные брови и презрительно спрашивала:
- Опять? Ну что ж. Хорошую вещь браком не назовут. И какой бы час ночи ни был, зябко поводя плечами, ставила на газ эмалированный кофейник.
Аня очень боялась ночных криков. Она говорила, проснувшись:
- Мама, сядь ко мне. Мама, разве большие тоже дерутся?
А Катя, если крик будил ее, садилась на кровати и деловито говорила:
- Опять тетя Леля ходила в кино? - Катя еще никогда
Не была в кино, однако твердо усвоила, что за это бьют. Поморгав большими черными глазами и немного подумав, она вдруг говорила: Мама, дай хлебушка! - и, заведомо зная, что сейчас ей не откажут, добавляла нерешительно: белого
- Варвары! восклицала Ольга Сергеевна. - Третий час ночи! В бомбежку и то было тише!
Митя не просыпался дольше всех. Если становилось очень шумно, он натягивал подушку на ухо и, закаленный на фронте и в командировках, продолжал спать. Но нередко наставала минута, когда его приходилось будить.
- Митенька! - с жалостью говорила Саша.
- Дмитрий Александрович, - отхлебывая валерьянку, молила Нина Викторовна.
Митя неторопливо совал ноги в старые домашние туфли.
- Да, - говорил он, зевая, - если бы наши соседи по коммунальной квартире были ангелами, нас бы раздражал шелест их крыльев. А наши соседи ох не ангелы, и стучат они - ох не крыльями. - Потом он выходил в коридор, спокойно брал телефонную трубку и спрашивал недрогнувшим голосом:
- Милиция? Шестое отделение?
Все, что делал Митя, действовало мгновенно и отрезвляюще. Он работал по вдохновению и всегда попадал в цель. Пользуясь минутным затишьем, Митя говорил, к примеру" так:
- Утро вечера мудренее! Завтра разберетесь! Я рассужу вас раз и навсегда!
Почему-то его слушались. Он брал Лелю под руку, уводил в ее комнату, приговаривая на ходу:
- Очень советую приложить к глазу медный пятак, помогает.
А Юре шептал на ухо то, чего никто не слышал и чего, видимо, никак нельзя было сказать вслух.
Когда еще только начинались вопли, предвещавшие драку, Саша входила в комнату соседей и забирала детей: они захлебывались от плача. Она уносила их к себе, поила сахарной водой, и ложка дробно стучала о зубы младшего белоголового толстяка. Она укладывала их на свою раскладушку, а Митя, возвращаясь, говорил:
- Прирост населения? - Потом ложился и тотчас засыпал.
Но самое удивительное было то, что, выйдя поутру с подбитым глазом, Леля гордо говорила в ответ на презрительный взгляд стенографистки:
- Зато любит!
...Такова была новая Сашина квартира.
В мае сорок четвертого года Лешу наградили орденом Отечественной войны второй степени. А перед этим, в начале сорок третьего, он получил "Красное Знамя". Он очень гордился своими орденами и до смерти хотел съездить в Москву, показаться семье и друзьям во всем блеске.
Незадолго перед награждением он едва не погиб. Над Херсонесом на Лешиной машине разбили правый мотор. Сломать шею должен был непременно, однако уцелел.
- Ну, друг, ты, я вижу, в рубашке родился, - сказал ему командир полка Дмитрий Данилович Валентик, - кто-то сильно тебе ворожил. Сознайся, кто?
Леша не знал, кто ему ворожил. Наверно, весь Серебряный переулок отец, мать, сестра, друзья. Он очень сильно хотел побывать в Москве и увидеть всех. И еще ему очень надо было помочь одному человеку. И он, кажется, придумал, как это сделать. Но не желал говорить прежде времени.
И вот разнесся слух: старые, потрепанные в боях машины будут отогнаны в тыл, в училище, затем нужно будет получить новенькие - и на фронт! А пока собирают перегонщиков.
На Лешином счету было уже около семидесяти боевых вылетов, и Леша чувствовал себя ветераном полка. И он быстро прикинул: вообще-то Москва не совсем по пути. Но и не так уже сбоку. Всего каких-нибудь семьсот - восемь сот километров. Кто еще в полку старый москвич? Серега Стрелков - хороший летчик, к тому же приятель.
И они пошли к Валентину проситься. Особых возражений у командира полка не было, да и причина у ребят уважительная: надо бы купить часы. А где их купишь на фронте? О московских планах Валентик, кажется, не догадывается. Но ему известно, что ребята воюют уже два года. На книжке скопились деньги, пусть слетают в тыл и отдохнут. По характеру оба не слишком буйные, так сказать, в пределах нормы, на них можно положиться.
До места летели без всяких происшествий. Хотя случиться могло разное. Без малейшей необходимости шли на бреющем - интересно, летишь, и никто не наваливается: ни "мессеры", ни "фоккеры", ни зенитки. Хорошо лететь, легко. Прилетели. Техники остались сдавать машины, а летный состав последовал дальше. Группой перегонщиков командовал Виктор Покровский. Свой парень. Понимает, что Леше и Сергею надо заглянуть на сутки в Москву. У Сергея в Москве невеста. У Леши - семья и знакомые девушки. Невесты Леше не надо. Жениться он не желает.
В вагоне тесно. Почти все военные - солдаты и офицеры. У Леши и Сергея вещей мало: по чемодану, парашют, шинель. Сами в летных комбинезонах, на голове - пилотка. Шлемофон у пояса. На боку трофейный парабеллум. Под комбинезонами на гимнастерке у каждого по два ордена .Едут в Москву. Чего лучше?
Шустрый старичок - колесный мастер - заходит в купе и говорит: ребята, подъезжаем к Тамбову. Там на площади в магазине водка бывает.
Двое моряков схватили бутылки, Сергей - чайник, Леша - большую флягу. Бегут через площадь к магазину, впереди колесный мастер. И впрямь: дают зубровку. Очередь. Но военных пропускают, кстати, и табличка есть: "Орденоносцам без очереди". Леша спрашивает колесного мастера:
- Папаша, а поезд без нас не уйдет?
- Что ты, сынок! Не может он без меня уйти. Пока я ему колеса не обстучу - не уйдет.
Когда Леша с товарищами прибежали на станцию, поезда и след простыл. Вместе с колесным мастером они пытались догнать свой состав всякими хитрыми способами: ехали на товарных платформах, на попутных машинах, по каким-то неведомым боковым веткам. Приехали в Москву через восемь часов после своего поезда. Вещи исчезли. Как быть с парашютами? А где же колесный мастер? Нету, тоже исчез.
Кругом - Москва. Эх, плевать на все! Сережа с чайником отправляется к невесте, Леша с трофейной фляжкой - домой. Чайник и фляжка - пустые: колесный мастер и случайные попутчики были не дураки выпить.
И вот Леша идет вечерней Москвой. Он не хочет садиться в метро, не хочет ехать в троллейбусе, он идет пешком по вечерней затемненной Москве. Темная, а полна жизни. Луне на затемнение наплевать: она светит вовсю, скроется на секунду за легким быстрым облаком и снова вынырнет. И Леша вглядывается в лица встречных девушек, и все кажутся ему красивыми. И многие, наверно, оглядываются ему вслед. Он идет по Садовому кольцу. Вот здесь, у Самотеки, есть кино "Экспресс". Здесь Леша смотрел перед войной фильм "Большой вальс". Он сидел с Тамарой и все не решался взять ее за руку. На экране кто-то кого-то любил, ревновал, кто-то страдал, плакал. А Леша ничего не мог разобрать, он думал только об одном: взять или не взять Тамару за руку? И вдруг, решившись, словно прыгнув в воду, взял ее маленькую теплую руку в свою. Она обернулась и спросила: "Ты что?"
Он ответил беспечно: "Так веселее!" Но сердце у него упало..
Она не отняла руки. И они сидели завороженные друг другом, экраном и музыкой. Леша вдруг увидел на экране карету, а в карете очень красивую женщину; она говорила своему очень красивому спутнику: "Польди была с нами всю дорогу, и так будет всю жизнь".
Леша хотел спросить, про какую это Польди она говорит. Но не спросил. Нельзя же было сознаться, что он ничего, ровно ничего не видел! А потом красавица уплыла куда
То на корабле, а ее красивый спутник, грустно улыбаясь, глядел ей вслед и махал рукой.
"Зачем они расстаются?" - снова хотел спросить Леша,
Но вскоре сам все понял: спутник красавицы это был композитор Штраус вернулся к своей жене, она-то и была Польди. И вот он уже старый и выходит к толпе, которая приветствует его, и на глаза его наворачиваются слезы... Леше жаль его. Но он так любил, зачем расстался? Или он Польди тоже любил? А разве можно любить двоих?
Вот об этом они и разговаривают с Тамарой по пути домой. Тамара считает, что Штраус поступил правильно, так как жену он любил, а той артисткой просто увлекался.
- Вот не знаю только, простит ли ему Польди, - говорит Тамара задумчиво, - я бы, пожалуй, не простила.
А Леша не знает, что правильно, а что не правильно: он ведет Тамару под руку, и ни до чего ему нет больше дела.
...Леша сворачивает на улицу Горького, он ускоряет шаг, и вот он у Пушкинской площади.
- Здравствуй, Александр Сергеевич, - говорит он шепотом, и ему кажется, что только сейчас, увидев величавый, с детства знакомый памятник, он понимает: перед ним Москва, он в родном городе. Ах, хорошо! Сейчас он будет дома! Он почти бежит по бульварам. Вот здесь, у Никитских ворот, он шел однажды с Андреем, и Андрей сказал ему, что едет в Испанию. Леша и сейчас помнит, как у него захолонуло сердце. Они шли рядом, как товарищи, как братья. И Андрей сказал: "Береги Сашу..."
Мимо, кино повторного фильма, мимо, Арбатская площадь, мимо, улица Воровского, вот он - Арбат! Мимо, магазин игрушек, мимо, мимо, писчебумажный магазин, вот он - Серебряный переулок!
Леша повернул за угол и остановился на мгновенье. Шагах в трех от него шла невысокая девушка под руку с человеком в кожаном пальто. Они шли, тесно прижавшись друг к другу, и она так доверчиво подняла к нему голову и тихо сказала что-то. И вдруг, сам не зная почему, Леша крикнул:
- Саша!
И она обернулась, и кинулась к нему, и повисла у него на шее. И Поливанов жал ему руку и тоже что-то говорил - доброе и хорошее.
Потом, перепрыгивая через две ступеньки, они взбежали по лестнице, и распахнулась дверь родного дома, и заплакала мама, и отец, кажется, плакал.
Все тот же крутой высокий лоб, те же темные глаза. Но как неожиданно глядела старость из этой седины, Леша никак не мог к ней привыкнуть. У мамы кожа собралась вокруг глаз морщинами, поблек лоб, и когда соседский мальчишка, пробегая по коридору, крикнул Нине Викторовне: "Бабушка!", - это было Леше как удар в сердце.
Да, жильцы все новые. Какая-то сухая длинная тетка с выщипанными бровями стоит на кухне и колдует над кофейником. И еще другая - молоденькая и хорошенькая. Леша улыбается и расправляет плечи, но тут выходит белобрысый детина, кидает Леше на ходу: "С приездом!" - и орет во всю глотку: "Леля!" Так кричат только женам. Ах, так ты замужем? Ну и ладно. Замужние Леше не нужны. Ему вообще никто не нужен... С женщинами свяжешься, весь изолжешься, - думает Леша. Эту прекрасную фразу он слышал от штурмана Карташевича и запомнил ее твердо: с женщинами свяжешься, весь изолжешься.
Он лучше поговорит с Митей. У него мало времени - только завтрашний день, а там - назад, в бой! И ему некогда заглядываться на женщин, тем более на чужих жен.
И когда все улеглись, он сказал Поливанову:
- Слушай, брат, у меня к тебе важное дело. У нас вот что стряслось. У нас был штурман - Кононов Антон Николаевич. Какой он человек - это просто так не расскажешь. С ним, понимаешь, надо было пуд соли съесть. Это мало сказать, что бесстрашный. Он вообще не понимал, как это - бояться. И он был такой... за товарища душу положит, не задумается. Ну, что говорить, человек замечательный. У него в Подгорске осталась жена и четверо ребятишек. И старший попал в беду, осужден там за что-то. Хоть условно, а осужден. Ему лет четырнадцать, что он такого
Мог сделать? Безотцовщина. Там женщина - и на руках четверо. Посуди, что она может?
- А я? Что я тут могу?
- Езжай туда от своей газеты и проверь все на месте. И надавай сволочам по морде, раз они не понимают.
- Чего они, собственно, не понимают?
- Да того, что они в ответе за ребенка погибшего фронтовика. Ты бы знал, Митя, какой это был человек!.. А про мальчишку он говорил, что...
- Видишь ли, я уже давно не кинооператор. Но я еще не воспитатель. И не няня в детском саду. И не специалист по детской преступности. Совершенно не понимаю, чем я тут могу быть полезен.
И вдруг Леша увидел, что перед ним сидит совсем другой, новый Поливанов. Минуту назад он улыбался, лихо пил и все время подливал Леше. Сейчас лицо его окаменело, как бы застыло, и брови сошлись к переносице. Губы еще были растянуты в улыбке, но глаза не улыбались, они смотрели холодно и отчужденно. Удивившись этому застывшему, напряженному лицу, не поверив в него, Леша спросил:
- Да ты в уме?
- Стоп! - ответил Поливанов, и губы его перестали улыбаться, а глаза стали колючими. - Стоп!
- Но послушай, я же тебе дело говорю. И не только от себя, мне товарищи велели: посоветуйся, мол, там, в Москве, а ты...
- Ты, видимо, плохо понимаешь, что я теперь такое. Вот сфотографировать и подписать - слева, мол, стоит такой-то, справа такой-то - это пожалуйста, хоть сейчас. Это все, что я могу на сегодняшний день. Но тебе не это нужно. Для твоего дела нужен опытный, квалифицированный журналист.
- Мне нужен человек, у которого голова на месте. И сердце, по возможности. Вот все, что требуется. Будь у меня хоть еще один день в запасе, я бы сам поехал. А, да что говорить.
Леша встал, подошел к Аниной кроватке. Она спала, свернувшись калачиком, подложив ладонь под щеку. Выросла,
Опять выросла. Завтра проснется и то-то обрадуется ему! Он перевел глаза на маленькую. Катя спала так, словно заснула на лету, - раскинув руки, растопырив короткие смуглые пальцы.
Вздохнув, Леша повернулся к дивану, на котором спала Саша. Она спала безмятежно, не зная, что тут опять ее брат разругался с ее мужем.
Ресницы ее чуть вздрагивали, лицо разрумянилось. Леша нагнулся, поцеловал ее в щеку. "Куплю тебе часы. И новые туфли. И платье", - подумал он. И произнес угрюмо:
- Бывай здоров.
- Покойной ночи, - отозвался Поливанов. И прибавил:
- Я обещаю тебе поговорить об этом в редакции.
- Не надо. Я сам.
- Я сделаю это лучше. Оставь адрес.
Леша сунул руку в карман и вынул оттуда конверт:
- Там есть обратный... Внизу... Какая-то странная улица - Любимая.
- Такое название улицы?
- Да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39