https://wodolei.ru/catalog/vanni/iz-kamnya/
Вдруг я встречу Пух…
Все свободное время по вечерам после часа отдыха я проводил в библиотеке, скачивая на свой компьютер любые доступные книги по военной науке. Однажды я так увлекся очередным текстом, что не заметил, как наступила полночь.
– Слушай, не все ли тебе равно – заимствовали византийцы у древних римлян технику фортификации или нет? – простонал со своей койки Ари.
Он дремал, отвернувшись к стенке, но никогда не спавший Джиб устроился на спинке стула и читал с экрана из-за моего плеча. Все, что видит КОМАР, видит и его оператор.
– Интересно ведь.
– Ты готовишься в офицерское училище?
Странно, почему я прежде об этом не задумывался?
– Диплом в жизни не помешает.
– Лоботомия тебе не помешает! – Ари зарылся в подушку. – Спи давай!
Помимо сна мы, конечно, занимались физподготовкой, чтобы сохранить земную силу и выносливость, одновременно подогнав рефлексы под ганимедово тяготение. На Ганимеде мы сможем такое творить, что просто немыслимо для солдат на Земле.
Говардовские гении время от времени читали нам лекции о том, чего ждать. На шестьдесят третий день полета, например, мы сидели в столовой в переднем отсеке, которая по совместительству выступала лекционным залом, и слушали астроклиматолога-непальца.
– Воздух будет примерно как на вершине Эвереста: два процента кислорода вместо обычных шестнадцати, – объяснял он, водя лазерной указкой по экрану.
Мол, не рассчитывайте на поддержку с воздуха: самолетам и вертолетам нужен кислород, чтобы жечь топливо, так что работающий на батареях Джиб будет нашим единственным летательным аппаратом. То же самое касается танков с грузовиками. Есть несколько переделанных луноходов – опять же на аккумуляторах, – которые спустят на первом корабле, но в основном пехоте предлагалось маршировать на своих двоих.
Кто-то поднял руку.
– Предвидятся ли самолеты у противника?
С места поднялся Говард.
– Наш анализ подсказывает, что нет. По своему строению слизни ближе всего к моллюскам, и, как и у моллюсков, у них нет внутреннего скелета. На Земле же единственные группы животных, которые освоили воздух – позвоночные и членистоногие, – имеют либо внутренний, либо наружный скелет. Копируя их, человечество разрабатывало летательные аппараты. Чтобы летать, нужна прочность. Вряд ли слизни додумались до авиации.
– До космических-то полетов они дотумкали, – возразили ему.
– Чтобы двигаться через вакуум, аэродинамика не нужна, – настаивал Говард. – Опрометчиво полагать, что раз человечество дошло до космических полетов через атмосферные, другие цивилизации должны были проделать тот же путь.
– Если бы слизни были такими умными, – подхватил астроклиматолог, – они бы гораздо надежнее стабилизировали климат на Ганимеде. Ганимед, как и наша Луна, всегда повернут одной стороной к Юпитеру. Его период обращения вокруг Юпитера занимает чуть больше семи земных дней. Когда ганимедов день – холодный и темный – сменяется ночью, атмосфера охлаждается и сжимается так, что создает ураганы.
Знаем, наслышаны. Вместо брезентовых палаток мы будем пережидать ураганы в хижинах из стекловолокна, которые саперы склеят мгновенно твердеющим эпоксидным клеем.
Армия, верная собственным традициям, предоставила нам вместо тысячи упаковок сухих и свежих фруктов лишнюю тысячу упаковок эпоксидного клея. Мы готовы были грызть друг другу глотку за клубнику, зато спокойно обклеили бы весь город Таллахасси. Никогда не доверяй снабженцам – это испытал на своей шкуре еще генерал Ли, когда хотел завоевать северные штаты в Гражданскую войну.
Недостатки в питании солдат сводили генерала Кобба с ума. Он даже поручил связистам соорудить поварам радиосеть, чтобы те координировали свою стряпню.
Вечером после лекции Пух дежурила, и Пигалица зашла к нам в каюту. Она плюхнулась на нижнюю койку – мою – и попинала ногами матрац Ари, хоть и едва до него дотягивалась. Я чуть не рассмеялся, но сдержал себя: она бы смертельно обиделась.
– Могу раздобыть сухие персики, – сообщила она. – Подружке из четвертой роты перепала целая коробка. Говорит, выпросила у знакомого повара. Представляю…
Пигалица высоко ценит секс. Только не с нами.
Ари отложил компьютер и свесился с верхней койки.
– Можешь заработать банку настоящих персиков. В сиропе. Я их берег на день рожденья.
– С тобой? За банку персиков? – Пигалица наморщила нос.
– Это уже прогресс. Теперь мы только торгуемся о цене.
Само обсуждаемое действо было чисто гипотетическим. Интимные отношения на борту, даже между солдатами одного ранга, вроде Ари и Пигалицы, строго запрещены уставом.
– Ох, конечно, ведь твое сердце принадлежит недоступному офицеру, командору Мецгеру. – Ари вздохнул и повесил голову в притворном отчаянии.
Джиб, тоже свешивавшийся с края верхней койки, словно летучая мышь, не умел вздыхать, зато в остальном прекрасно сымитировал отчаяние своего хозяина.
Мы встречались с Мецгером в столовой – когда ему позволяли непомерные обязанности, – и они с Пигалицей пожирали друг друга глазами через обеденный стол, разделенные уставом, столь же непреодолимым, как пояс астероидов. Все это было бы смешно, если бы меня самого не мучило такое же томление всякий раз, когда я видел Присциллу Харт.
Кроме еды, сна, мытья, чтения и разговоров на пикантные темы следующие пятьсот дней мы разбирали и чистили оружие, собирали, снова разбирали, опять чистили, пока не начали бояться, что сотрем его в бесполезные железки. Мы занимались гимнастикой в тренировочном отсеке, бегали по нижним палубам, как белки в межпланетном колесе, тягали ящики и писали на компьютерах письма в надежде, что их кто-нибудь когда-нибудь прочтет. Мы маневрировали мелкими и крупными подразделениями, стреляли из виртуального и настоящего оружия. И все это время старались забыть, к чему нас готовят.
Одна из таких попыток забыть чуть снова не подвела меня под трибунал…
29
Все началось вполне невинно. Каждый член экипажа (кроме генерала Кобба, который в свободное время рыскал по кораблю, разнюхивая, как бы улучшить солдатскую жизнь) раз в десять дней получал выходной. «Зачем? – спросите вы. – Кому нужны выходные, если все равно проводишь их с теми же людьми в темно-серой консервной банке?». «А вот и ошибаетесь», – отвечу я. Выходной – это нечто особое; он как вишенка на вашем мороженом. Во-первых, можно носить нормальную одежду: нам разрешили взять ее с собой. Во-вторых, можно спать, сколько влезет. В-третьих, можно развлекаться. Одни собирались в оркестры, где играли на всех возможных инструментах: от волынки до балалайки. Другие смотрели фильмы: в одном лекционном зале стояло мощное оборудование, и каждый вечер класс превращали в кинотеатр. Повара даже раздавали там воздушную кукурузу на халяву.
Я постоянно ходил в этот зал. Не ради фильмов – хотя показывали здесь все что угодно. Я выспрашивал у Пигалицы, на какие дни выпадали выходные у лучшей летчицы в мире, после чего, как мелкий торгаш, выменивал десерты и лишние дежурства на подходящие дни. Пух обожала ходить в кино. По крайней мере, я постоянно там ее встречал. Только неделями позже я вычислил, что Пух с Пигалицей сами подгоняют ее расписание под мое. Женщины думают, будто мужчины идиоты. И я их за это не виню.
Пух родом из западного Вайоминга. Она привезла с собой байковую рубашку и джинсы, которые сидели на ней либо слишком плотно, либо в самый раз – в зависимости от того, как посмотреть. Ни один устав не указывал, как смотреть. Также не было отрегламентировано, насколько приятно может пахнуть от офицера. В тот вечер джинсы сидели на Харт откровенно вызывающе, а пахло от нее лилиями.
– Я уже видела этот фильм, – махнула Пух на плакат. – Пропущу-ка сегодня кино.
– Я тоже, – кивнул я, хоть последние недели только и жил в предвкушении этого фильма.
Она наклонила голову к пакетику воздушной кукурузой и смахнула нераскрывшееся зернышко кончиком языка.
– На складах в центре корабля тяготение поменьше. Я думала сходить проверить.
– Возьмешь меня за компанию?
– Пошли! – Она махнула рукой, и я проследовал за ее джинсами к лифту.
В оружейном отсеке всегда кипела бурная деятельность: экипаж постоянно проверял и перепроверял сотни тонн самонаводящихся ракет, которыми «Надежда» будет поливать с орбиты слизней. В автомобильном отсеке, где стояли луноходы, тоже шла работа. Центральнее располагался отсек со шлюпками, на которых нас поднимут с Ганимеда обратно на «Надежду», когда (и если) мы победим. Ходили слухи, что шлюпки суммарно вмещают только пять тысяч солдат. Значит, еще на Земле прикинули, что каждый второй из нас поляжет на Ганимеде. Я же пока предпочитал прикидывать совершенство покачивавшихся передо мной джинсов.
В тускло освещенных продовольственных складах не было ни души.
Чем ближе к центру, тем меньше центробежное ускорение, а значит, и создаваемое им тяготение – это факт. Стоило выйти из лифта, и я подскочил в воздух между нагроможденными коробками. Быстро прочел этикетку. Один из бесчисленных ящиков с эпоксидным клеем, заменивших свежие фрукты.
Впереди меня Пух тоже подпрыгнула и дотронулась до потолка. Ее звонкий смех эхом разнесся по складу. Опускаясь, она повернулась ко мне, потеряла равновесие, и я подхватил ее за талию.
Дальше следовало поставить Пух на палубу и отпустить. Неуставные отношения между военнослужащими в период боевых действий время сурово наказываются уставом, под чье действие мы попадали с тех пор, как зажегся первый двигатель на космодроме в Канаверале. Но наши губы почти соприкасались, ее теплое дыхание грело мне щеку. Пух закрыла глаза – и я забыл про устав.
Через тридцать счастливейших минут в моей жизни внезапно рядом раздался возглас:
– Джейсон! Ты что это делаешь?
Меня будто током ударило. Даже не открывая глаз, я узнал голос генерала Кобба, хоть никого здесь быть не должно. Однако лучшие командиры всегда сами проверяют то, о чем забывают их подчиненные.
Что ответить? Отрабатываем искусственное дыхание? Полуголые?
Я разжал один глаз и увидел изумленного генерала. Я попытался вытянуться и заслонить собой Пух, но запутался в штанах. Хотел отдать честь, да рука застряла в лифчике.
– Можете не отвечать, – проворчал генерал Кобб, отворачиваясь. – Я еще не настолько стар, чтобы забыть, как это называется.
Мы с Пух натянули на себя одежду, после чего генерал повернулся к нам. Он, конечно, узнал Пух – офицера, пилота десантного корабля номер один, человека, в чьи руки ляжет судьба самого генерала и всего штабного батальона. В руки, которые Пух тем временем вытирала о джинсы, чтобы скрыть кое-какие вещественные доказательства.
Я снова зажмурился.
– Сэр…
Генерал остановил меня движением руки.
– Вы двое не первые, – вздохнул он и тряхнул головой. – Посади десять тысяч ребят на два года в железную банку, а потом внушай себе, что они не люди. Секс нас не погубит, а вот попытки его скрыть – не исключено. Продолжайте.
И он пошел прочь.
На следующий день огласили изменения в уставе. Теперь разрешалось запирать каюты – и никто тебе слова не скажет. Поползли слухи, что и женитьбу могут разрешить.
Первым захлопнулся люк в каюту командора. Больше я Мецгера с Пигалицей не видел, кроме как на охраняемых мной совещаниях, которые посещал он, или на тренировках, где появлялась она.
Утром шестидесятого дня до выброски мы собрались в лекционном зале нашего местного университета имени Говарда Гиббла слушать про анатомию и физиологию слизней. Мы с Пигалицей сидели вместе, как пулеметчики из одной команды.
Лектор, доктор Чжоу, несмотря на капитанские значки, была монстроведом. По научному – криптозоологом.
– Строение тела у слизней немногим сложней строения амебы, которых вы наверняка рассматривали в школе под микроскопом. Исследованная нами особь лишена нервных структур, ответственных за независимое мышление. Мы полагаем, что совместно слизни функционируют как единый организм.
На школьной экскурсии к Скалистым горам мне показали самый большой в мире живой организм – многовековую осиновую рощу, в которой соединились между собой тысячи отдельных деревьев. Слизни, конечно, ее погубили.
– Готовьтесь к безупречной координации между солдатами противника, направляемыми коллективным разумом, – пояснил с места Говард Гиббл.
– И что этот разум им прикажет? – спросил кто-то с места.
– Вести себя, как идеальные солдаты, – пожал плечами Говард. – Узнаем на месте.
Я сглотнул. Школа начнется всего через два месяца. И многие научатся только умирать. Накануне кто-то в обход командиров выложил в общий доступ результаты исследования из Пентагона, которое провели еще до нашей отправки. Оно распределяло военно-учетные специальности по выживаемости в предстоящем бою и почти тут же стало известно как «Книга чисел».
Первое место по ожидаемой продолжительности жизни занимал экипаж корабля, остающийся на орбите. За ними следовали пилоты десантных кораблей, вроде Пух. Все они окажутся вдали от сражений.
Тем же, кто лез в пекло, жить предстояло гораздо меньше. Хуже всего приходилось службе личной охраны командования. Мало того, что на лбу у командиров вечно будто невидимая мишень нарисована, так еще и прикрепленные охранять их солдаты должны собственной грудью заслонять офицеров от пуль. Согласно компьютерам, как только начнется сражение, мы с Пигалицей проживем примерно одиннадцать секунд.
Пигалицу, правда, это не волновало. Я видел по ее рукам. Вот уже почти два года я наблюдал за ее кистями, удерживающими пулемет. Когда она радовалась, руки тряслись; когда распалялась, успокаивались. Сегодня они прямо-таки ходуном ходили.
Она нагнулась ко мне и прошептала:
– Джейсон, вчера Мецгер сделал мне предложение.
С таким же успехом она могла шлепнуть меня по щеке дохлой рыбой. Я, конечно, знал про то, как мой друг относится к Пигалице, но только теперь увидел разверзшуюся между нами пропасть. В сознании Мецгера Пигалица давно меня вытеснила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Все свободное время по вечерам после часа отдыха я проводил в библиотеке, скачивая на свой компьютер любые доступные книги по военной науке. Однажды я так увлекся очередным текстом, что не заметил, как наступила полночь.
– Слушай, не все ли тебе равно – заимствовали византийцы у древних римлян технику фортификации или нет? – простонал со своей койки Ари.
Он дремал, отвернувшись к стенке, но никогда не спавший Джиб устроился на спинке стула и читал с экрана из-за моего плеча. Все, что видит КОМАР, видит и его оператор.
– Интересно ведь.
– Ты готовишься в офицерское училище?
Странно, почему я прежде об этом не задумывался?
– Диплом в жизни не помешает.
– Лоботомия тебе не помешает! – Ари зарылся в подушку. – Спи давай!
Помимо сна мы, конечно, занимались физподготовкой, чтобы сохранить земную силу и выносливость, одновременно подогнав рефлексы под ганимедово тяготение. На Ганимеде мы сможем такое творить, что просто немыслимо для солдат на Земле.
Говардовские гении время от времени читали нам лекции о том, чего ждать. На шестьдесят третий день полета, например, мы сидели в столовой в переднем отсеке, которая по совместительству выступала лекционным залом, и слушали астроклиматолога-непальца.
– Воздух будет примерно как на вершине Эвереста: два процента кислорода вместо обычных шестнадцати, – объяснял он, водя лазерной указкой по экрану.
Мол, не рассчитывайте на поддержку с воздуха: самолетам и вертолетам нужен кислород, чтобы жечь топливо, так что работающий на батареях Джиб будет нашим единственным летательным аппаратом. То же самое касается танков с грузовиками. Есть несколько переделанных луноходов – опять же на аккумуляторах, – которые спустят на первом корабле, но в основном пехоте предлагалось маршировать на своих двоих.
Кто-то поднял руку.
– Предвидятся ли самолеты у противника?
С места поднялся Говард.
– Наш анализ подсказывает, что нет. По своему строению слизни ближе всего к моллюскам, и, как и у моллюсков, у них нет внутреннего скелета. На Земле же единственные группы животных, которые освоили воздух – позвоночные и членистоногие, – имеют либо внутренний, либо наружный скелет. Копируя их, человечество разрабатывало летательные аппараты. Чтобы летать, нужна прочность. Вряд ли слизни додумались до авиации.
– До космических-то полетов они дотумкали, – возразили ему.
– Чтобы двигаться через вакуум, аэродинамика не нужна, – настаивал Говард. – Опрометчиво полагать, что раз человечество дошло до космических полетов через атмосферные, другие цивилизации должны были проделать тот же путь.
– Если бы слизни были такими умными, – подхватил астроклиматолог, – они бы гораздо надежнее стабилизировали климат на Ганимеде. Ганимед, как и наша Луна, всегда повернут одной стороной к Юпитеру. Его период обращения вокруг Юпитера занимает чуть больше семи земных дней. Когда ганимедов день – холодный и темный – сменяется ночью, атмосфера охлаждается и сжимается так, что создает ураганы.
Знаем, наслышаны. Вместо брезентовых палаток мы будем пережидать ураганы в хижинах из стекловолокна, которые саперы склеят мгновенно твердеющим эпоксидным клеем.
Армия, верная собственным традициям, предоставила нам вместо тысячи упаковок сухих и свежих фруктов лишнюю тысячу упаковок эпоксидного клея. Мы готовы были грызть друг другу глотку за клубнику, зато спокойно обклеили бы весь город Таллахасси. Никогда не доверяй снабженцам – это испытал на своей шкуре еще генерал Ли, когда хотел завоевать северные штаты в Гражданскую войну.
Недостатки в питании солдат сводили генерала Кобба с ума. Он даже поручил связистам соорудить поварам радиосеть, чтобы те координировали свою стряпню.
Вечером после лекции Пух дежурила, и Пигалица зашла к нам в каюту. Она плюхнулась на нижнюю койку – мою – и попинала ногами матрац Ари, хоть и едва до него дотягивалась. Я чуть не рассмеялся, но сдержал себя: она бы смертельно обиделась.
– Могу раздобыть сухие персики, – сообщила она. – Подружке из четвертой роты перепала целая коробка. Говорит, выпросила у знакомого повара. Представляю…
Пигалица высоко ценит секс. Только не с нами.
Ари отложил компьютер и свесился с верхней койки.
– Можешь заработать банку настоящих персиков. В сиропе. Я их берег на день рожденья.
– С тобой? За банку персиков? – Пигалица наморщила нос.
– Это уже прогресс. Теперь мы только торгуемся о цене.
Само обсуждаемое действо было чисто гипотетическим. Интимные отношения на борту, даже между солдатами одного ранга, вроде Ари и Пигалицы, строго запрещены уставом.
– Ох, конечно, ведь твое сердце принадлежит недоступному офицеру, командору Мецгеру. – Ари вздохнул и повесил голову в притворном отчаянии.
Джиб, тоже свешивавшийся с края верхней койки, словно летучая мышь, не умел вздыхать, зато в остальном прекрасно сымитировал отчаяние своего хозяина.
Мы встречались с Мецгером в столовой – когда ему позволяли непомерные обязанности, – и они с Пигалицей пожирали друг друга глазами через обеденный стол, разделенные уставом, столь же непреодолимым, как пояс астероидов. Все это было бы смешно, если бы меня самого не мучило такое же томление всякий раз, когда я видел Присциллу Харт.
Кроме еды, сна, мытья, чтения и разговоров на пикантные темы следующие пятьсот дней мы разбирали и чистили оружие, собирали, снова разбирали, опять чистили, пока не начали бояться, что сотрем его в бесполезные железки. Мы занимались гимнастикой в тренировочном отсеке, бегали по нижним палубам, как белки в межпланетном колесе, тягали ящики и писали на компьютерах письма в надежде, что их кто-нибудь когда-нибудь прочтет. Мы маневрировали мелкими и крупными подразделениями, стреляли из виртуального и настоящего оружия. И все это время старались забыть, к чему нас готовят.
Одна из таких попыток забыть чуть снова не подвела меня под трибунал…
29
Все началось вполне невинно. Каждый член экипажа (кроме генерала Кобба, который в свободное время рыскал по кораблю, разнюхивая, как бы улучшить солдатскую жизнь) раз в десять дней получал выходной. «Зачем? – спросите вы. – Кому нужны выходные, если все равно проводишь их с теми же людьми в темно-серой консервной банке?». «А вот и ошибаетесь», – отвечу я. Выходной – это нечто особое; он как вишенка на вашем мороженом. Во-первых, можно носить нормальную одежду: нам разрешили взять ее с собой. Во-вторых, можно спать, сколько влезет. В-третьих, можно развлекаться. Одни собирались в оркестры, где играли на всех возможных инструментах: от волынки до балалайки. Другие смотрели фильмы: в одном лекционном зале стояло мощное оборудование, и каждый вечер класс превращали в кинотеатр. Повара даже раздавали там воздушную кукурузу на халяву.
Я постоянно ходил в этот зал. Не ради фильмов – хотя показывали здесь все что угодно. Я выспрашивал у Пигалицы, на какие дни выпадали выходные у лучшей летчицы в мире, после чего, как мелкий торгаш, выменивал десерты и лишние дежурства на подходящие дни. Пух обожала ходить в кино. По крайней мере, я постоянно там ее встречал. Только неделями позже я вычислил, что Пух с Пигалицей сами подгоняют ее расписание под мое. Женщины думают, будто мужчины идиоты. И я их за это не виню.
Пух родом из западного Вайоминга. Она привезла с собой байковую рубашку и джинсы, которые сидели на ней либо слишком плотно, либо в самый раз – в зависимости от того, как посмотреть. Ни один устав не указывал, как смотреть. Также не было отрегламентировано, насколько приятно может пахнуть от офицера. В тот вечер джинсы сидели на Харт откровенно вызывающе, а пахло от нее лилиями.
– Я уже видела этот фильм, – махнула Пух на плакат. – Пропущу-ка сегодня кино.
– Я тоже, – кивнул я, хоть последние недели только и жил в предвкушении этого фильма.
Она наклонила голову к пакетику воздушной кукурузой и смахнула нераскрывшееся зернышко кончиком языка.
– На складах в центре корабля тяготение поменьше. Я думала сходить проверить.
– Возьмешь меня за компанию?
– Пошли! – Она махнула рукой, и я проследовал за ее джинсами к лифту.
В оружейном отсеке всегда кипела бурная деятельность: экипаж постоянно проверял и перепроверял сотни тонн самонаводящихся ракет, которыми «Надежда» будет поливать с орбиты слизней. В автомобильном отсеке, где стояли луноходы, тоже шла работа. Центральнее располагался отсек со шлюпками, на которых нас поднимут с Ганимеда обратно на «Надежду», когда (и если) мы победим. Ходили слухи, что шлюпки суммарно вмещают только пять тысяч солдат. Значит, еще на Земле прикинули, что каждый второй из нас поляжет на Ганимеде. Я же пока предпочитал прикидывать совершенство покачивавшихся передо мной джинсов.
В тускло освещенных продовольственных складах не было ни души.
Чем ближе к центру, тем меньше центробежное ускорение, а значит, и создаваемое им тяготение – это факт. Стоило выйти из лифта, и я подскочил в воздух между нагроможденными коробками. Быстро прочел этикетку. Один из бесчисленных ящиков с эпоксидным клеем, заменивших свежие фрукты.
Впереди меня Пух тоже подпрыгнула и дотронулась до потолка. Ее звонкий смех эхом разнесся по складу. Опускаясь, она повернулась ко мне, потеряла равновесие, и я подхватил ее за талию.
Дальше следовало поставить Пух на палубу и отпустить. Неуставные отношения между военнослужащими в период боевых действий время сурово наказываются уставом, под чье действие мы попадали с тех пор, как зажегся первый двигатель на космодроме в Канаверале. Но наши губы почти соприкасались, ее теплое дыхание грело мне щеку. Пух закрыла глаза – и я забыл про устав.
Через тридцать счастливейших минут в моей жизни внезапно рядом раздался возглас:
– Джейсон! Ты что это делаешь?
Меня будто током ударило. Даже не открывая глаз, я узнал голос генерала Кобба, хоть никого здесь быть не должно. Однако лучшие командиры всегда сами проверяют то, о чем забывают их подчиненные.
Что ответить? Отрабатываем искусственное дыхание? Полуголые?
Я разжал один глаз и увидел изумленного генерала. Я попытался вытянуться и заслонить собой Пух, но запутался в штанах. Хотел отдать честь, да рука застряла в лифчике.
– Можете не отвечать, – проворчал генерал Кобб, отворачиваясь. – Я еще не настолько стар, чтобы забыть, как это называется.
Мы с Пух натянули на себя одежду, после чего генерал повернулся к нам. Он, конечно, узнал Пух – офицера, пилота десантного корабля номер один, человека, в чьи руки ляжет судьба самого генерала и всего штабного батальона. В руки, которые Пух тем временем вытирала о джинсы, чтобы скрыть кое-какие вещественные доказательства.
Я снова зажмурился.
– Сэр…
Генерал остановил меня движением руки.
– Вы двое не первые, – вздохнул он и тряхнул головой. – Посади десять тысяч ребят на два года в железную банку, а потом внушай себе, что они не люди. Секс нас не погубит, а вот попытки его скрыть – не исключено. Продолжайте.
И он пошел прочь.
На следующий день огласили изменения в уставе. Теперь разрешалось запирать каюты – и никто тебе слова не скажет. Поползли слухи, что и женитьбу могут разрешить.
Первым захлопнулся люк в каюту командора. Больше я Мецгера с Пигалицей не видел, кроме как на охраняемых мной совещаниях, которые посещал он, или на тренировках, где появлялась она.
Утром шестидесятого дня до выброски мы собрались в лекционном зале нашего местного университета имени Говарда Гиббла слушать про анатомию и физиологию слизней. Мы с Пигалицей сидели вместе, как пулеметчики из одной команды.
Лектор, доктор Чжоу, несмотря на капитанские значки, была монстроведом. По научному – криптозоологом.
– Строение тела у слизней немногим сложней строения амебы, которых вы наверняка рассматривали в школе под микроскопом. Исследованная нами особь лишена нервных структур, ответственных за независимое мышление. Мы полагаем, что совместно слизни функционируют как единый организм.
На школьной экскурсии к Скалистым горам мне показали самый большой в мире живой организм – многовековую осиновую рощу, в которой соединились между собой тысячи отдельных деревьев. Слизни, конечно, ее погубили.
– Готовьтесь к безупречной координации между солдатами противника, направляемыми коллективным разумом, – пояснил с места Говард Гиббл.
– И что этот разум им прикажет? – спросил кто-то с места.
– Вести себя, как идеальные солдаты, – пожал плечами Говард. – Узнаем на месте.
Я сглотнул. Школа начнется всего через два месяца. И многие научатся только умирать. Накануне кто-то в обход командиров выложил в общий доступ результаты исследования из Пентагона, которое провели еще до нашей отправки. Оно распределяло военно-учетные специальности по выживаемости в предстоящем бою и почти тут же стало известно как «Книга чисел».
Первое место по ожидаемой продолжительности жизни занимал экипаж корабля, остающийся на орбите. За ними следовали пилоты десантных кораблей, вроде Пух. Все они окажутся вдали от сражений.
Тем же, кто лез в пекло, жить предстояло гораздо меньше. Хуже всего приходилось службе личной охраны командования. Мало того, что на лбу у командиров вечно будто невидимая мишень нарисована, так еще и прикрепленные охранять их солдаты должны собственной грудью заслонять офицеров от пуль. Согласно компьютерам, как только начнется сражение, мы с Пигалицей проживем примерно одиннадцать секунд.
Пигалицу, правда, это не волновало. Я видел по ее рукам. Вот уже почти два года я наблюдал за ее кистями, удерживающими пулемет. Когда она радовалась, руки тряслись; когда распалялась, успокаивались. Сегодня они прямо-таки ходуном ходили.
Она нагнулась ко мне и прошептала:
– Джейсон, вчера Мецгер сделал мне предложение.
С таким же успехом она могла шлепнуть меня по щеке дохлой рыбой. Я, конечно, знал про то, как мой друг относится к Пигалице, но только теперь увидел разверзшуюся между нами пропасть. В сознании Мецгера Пигалица давно меня вытеснила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29