Я тряс головой, пытаясь привести мысли в порядок. Лежал на кушетке и думал, за что меня сюда кинули.
Лязгнул замок. Сержант-полицейский в таком же, как у меня, комбинезоне показал на выход. Он вел меня по туннелям, соединявшим здания Лунабазы. Глухие отзвуки наших шагов разносились по каменной трубе.
– А как делали эти туннели? – поинтересовался я.
– Выжгли лазером.
Мы шли минут десять, то и дело уступая дорогу электрическим тележкам. Они сотрясали пол, подбрасывая меня, едва удерживаемого лунным притяжением, и с грохотом везли железки к транспортным ракетам. Или возвращали со смены сварщиков и клепальщиков – уставших, дремлющих, роняющих головы друг другу на плечи, держащих термосы с едой на коленях.
– Дух солидарности, а? – подмигнул я сержанту.
Тот сверкнул глазами.
– Шестнадцать рабочих часов в день. Двадцать восемь рабочих дней в месяц. И все это за четверть миллиона миль от дома.
Да уж, хочешь – не хочешь, а война заставляет подняться с задницы. Сто лет назад люди летали на фанерных аэропланах. Грянула вторая мировая, и через шесть отчаянных лет глянь – появились реактивные самолеты, радары и ядерная энергия. Нападение слизней всего за месяцы толкнуло человечество дальше в космос, чем пятьдесят радужных лет с окончания «холодной войны».
Наконец мы пришли. Сержант отдал мои документы другому сержанту за столом, тот пробежал их глазами, одарил меня взглядом и провел через стальную дверь.
Я очутился в почти пустой комнате: металлические стены, яркий свет, холод такой, что дыхание замерзает в воздухе. В центре комнаты – стол, покрытый белой простыней; за ним в несколько рядов полукругом выстроены стулья. На столе лежал мой скользкий дружок слизняк, по которому и не скажешь, что его перетащили через все море Изобилия. Все такой же коротенький, зеленый, сужающийся к концам.
Над слизняком склонился тощий лысый бровастый мужик в белом халате – гражданский, сразу видно по небритому подбородку. На голове его сидели наушники с микрофоном, от которых тянулся проводок в нагрудный карман, к диктофону, окруженному множеством шариковых ручек.
Лысый кивнул на слизняка.
– Твоя работа?
Я выпятил грудь.
– Так точно.
– Печально. – Мужик натягивал резиновые перчатки, двигаясь вокруг стола. – Первая встреча человечества с внеземным разумным существом окончилась насильственной смертью.
Я чуть не расхохотался ему в лицо. После стольких миллионов человеческих жертв он оплакивает слизняка?
Лысый нагнулся к слизняку, приподнял его, отпустил, проследил, как тот шлепнулся, будто коровья печень.
– Ты его убил?
– Он покончил жизнь самоубийством.
Лысый презрительно усмехнулся.
– Ты, значит, психологом будешь? Может, он еще и записку посмертную оставил? – Он ткнул в слизняка пальцем. – На теле найдены отпечатки подошв.
– Он умер до того, как они появились.
Лысый прищурился.
– Нас обоих выстрелило их корабля, как из пушки. Я на него упал.
Мужик фыркнул.
– Это тебе не шутки.
– Какие тут шутки! Мы вдвоем упали на старшего по званию.
Лысый надулся, потом заговорил в микрофон.
– Со слов допрашиваемого, – едко процедил он, – объект совершил самоубийство.
– Думаете, я убил военнопленного? Вы говорили с Говардом Гибблом?
– Здесь я буду задавать вопросы, – отрезал лысый, поправил очки и шмыгнул носом. Его брови изумленно поползли вверх, он наклонился и принялся нюхать слизняка.
– Объект издает отчетливый запах мочи, что свидетельствует о выделительной системе и обмене веществ, подобным земным. Неожиданная находка!
– Это я.
– Не волнуйся, герой, получишь свое признание, – фыркнул лысый.
– Я про мочу. Это я. Мы везли труп через море Изобилия в моем скафандре, а до этого со мной случилась досадная конфузия.
– А… – Лысый заворчал и стер последнюю фразу с диктофона. – Больше ничего не хочешь рассказать?
– Если вас интересует его выделительная система, то, по-моему, он сидел на толчке, когда я его нашел.
– Не напрягай мозги, герой. Анализировать поведение буду я.
– Помочь хотел, – обиженно пожал плечами я.
– Ну что ж, давай тогда глянем? – Он поднял хвостовой конец Слизняка, заглянул вниз, шлепнул его обратно и покровительственно улыбнулся мне. – Пусто. А уж поверь мне, сраку я везде узнаю.
Я вытаращился на него.
– Я тоже.
Позже меня увели обратно в камеру.

23

Я сидел на кушетке, обхватив колени. Сержант-полицейский привалился к дверному косяку. Как и любой другой солдат, он скучал и хотел почесать языком. Я сказал ему, что не убивал слизняка. Он отмахнулся.
– По-моему, это обычная беседа с криптозоологом. Мне кажется, больше тебя трогать не будут.
– Кажется, кажется… Здесь что, сплошные секреты?
– Не, как только сюда приезжаешь, секреты заканчиваются. Отсюда вряд ли отпустят – пока в войне не победим.
– Как этот корабль ухитрился сюда попасть? Как удалось держать всю операцию втайне?
Сержант помялся и вздохнул.
– Самолеты на Земле не летают: отчасти, конечно, от пыли, но в основном из-за того, что всю технику и инструменты направили на постройку шаттлов, чтобы перевезти сюда все необходимое. Сейчас тут тринадцать тысяч человек – ровно в тысячу раз больше, чем число высаживавшихся на Луну до начала войны.
– От угрозы геноцида и не так зашевелишься.
– Точно.
Значит, ракеты для запуска и ремонта спутников бросили, чтобы таскать сюда материалы и людей. И, разумеется, никто не удивлялся исчезновению родных и близких. Ведь вокруг гибли миллионы.
От новой мысли я щелкнул пальцами.
– Помехи в голографах! Они ведь не от пыли, да?
Мы обменялись знающими кивками.
– И все-таки, – продолжал я, – совсем спрятать операцию такого размаха не удается. И вот тогда сознаются, что мы строим корабль, но только на Земле и закончим не раньше, чем через пять лет. Теперь можно в открытую тренировать солдат.
– В разведке говорят, хорошая ложь всегда основана на правде.
Мне тут же вспомнился Сунь Цзы: «Любая война основана на обмане». Надо было еще старику добавить, что если ты слишком слаб, чтобы надрать врагу задницу, то без обмана просто никуда. Я сидел на кушетке, давил на матрац одной шестой своего нормального веса и думал, что ждет меня дальше.
Я знал величайшую тайну в истории – я и еще тринадцать тысяч человек. Но за эти тринадцать тысяч можно не волноваться: они сидят на Луне, где секреты выбалтывать некому.
Казалось бы, чего таиться? Тем более теперь, когда мы знаем, что слизням будет непросто нацепить шляпу и фальшивые усы, чтобы шпионить на Земле. Впрочем, есть и другие формы шпионажа. Радиоперехват, например, или наблюдение через мощные телескопы. Даже у нас, пока ружья ржавели, военная разведка шагнула настолько далеко вперед, что в пехоте, например (в настоящей, а не в тех учебных взводах, где я столько мучился) теперь выпускают разведроботов, и те летают над полем боя, точно гигантские жуки, собирая информацию.
Поэтому не исключено, что слизни в курсе всего, что знают журналисты. А раз я теперь тоже знал про корабль и лунную базу, меня наверняка здесь запрут, пока строятся. Если, конечно, не отдадут под трибунал и не расстреляют. Я ведь не сумел захватить слизня живым, да и взрыв снаряда на меня, небось, спишут.
Спал я плохо.
Наутро меня снова отвели в яркую «операционную». Слизняк все еще лежал на столе, но стулья теперь были заняты. Двенадцать фигур. Я заслонился от света, пытаясь рассмотреть моих будущих судей.
Моему взгляду предстали военные формы из полудюжины родов войск. Звезды во все погоны. Мистера Я-сраку-везде-узнаю среди них не было: эти чинами куда выше будут. Все, кроме одного тощего парня, который тем временем поднимался с места. Кто это – старшина присяжных? Приговорит меня сейчас к пожизненному заключению на Луне? Мое сердце отчаянно колотилось.
«Старшина» шагнул ко мне, щурясь от света. В отличие от блестящих генеральских ботинок, его ботинки выглядели так, будто он чистил их шоколадкой.
– Джейсон! Тебя кормили?
Говард Гиббл сжал мне руку. На воротнике у него блестели дубовые листочки – майорские значки.
– Говард! Ну ты хоть им скажи! Не избивал я этого слизня до смерти!
– Ты о расследовании? Пустая формальность. О нем уже и думать забыли.
Он поднял руки перед грудью…
…И зааплодировал мне. Остальные встали и тоже захлопали. За десять минут меня поздравили генералы четырех стран.
Потом они и группа спецов вернулись на места, надели маски и принялись ахать и охать, пока другие спецы кромсали слизняка и засыпали меня вопросами.
Во время перерыва Говард подобрался поближе ко мне, откашливая сигаретный дым.
– Я так и не успел с тобой нормально поговорить. Каково тебе там было? Как они двигаются? Проявляют ли индивидуальные особенности?
– Страшно! Они вдруг как полезут на меня со всех сторон, будто зеленые макароны. Ну, я давай деру. С перепугу в штаны налил.
– Вот это да!
Слизняка резали часов шесть, и вот что мы выяснили в итоге. Видят слизни белыми пятнами на головном конце (хотя это и не глаза в нашем понимании) и воспринимают не видимый свет, а инфракрасный. Они не рождаются, а почкуются. Та пустая штука, о которую я споткнулся, пока кружил вокруг слизняка, – скорее всего, их защитный костюм. Слизни общаются звуками, хотя не исключено, что способны и к примитивной телепатии. У них здоровые периферические нервные узлы, но органа типа нашего головного мозга нет, поэтому вряд ли они способны к независимому мышлению. Если дохлого слизня не заморозить, то он воняет, хоть нос зажимай. И еще спецы согласились со мной насчет толчка.
Выудив все, что можно из слизняка и моих воспоминаний, спецы с генералами удалились. Говард остался.
– Ты говорил, твою семью убили в Индианаполисе?
– Маму. Кроме нее у меня больше никого не было.
– Послушай, сейчас подбирают войска для десанта на Ганимед. Планируется высаживать пехоту – десять тысяч опытнейших солдат на Земле. Заявок море. Поэтому думают принимать только тех, чьи семьи погибли в войне.
К чему бы это он?
– Ну, положим, я тоже сирота. Только вот никак не из опытнейших солдат на Земле.
– Черта с два! Ты единственный, кто видел живых слизней.
– А?
– Мою разведроту включают в штаб. Наша задача объяснить командирам, чего ждать от противника. Я сказал, что мне понадобятся твои знания.
– Я же не ученый! Я алгебру едва сдал!
Говард отмахнулся.
– Ерунда. В твоих бумагах написано, что ты неплохо стреляешь. Вот и возьмем тебя в службу личной охраны командования.
Я оторопел.
– Считается же, что в службе личной охраны самый высокий процент потерь!
– Ну подстрелят – подумаешь! Чего не сделаешь ради общего дела? В основном ты будешь работать со мной. Видел, корабль над нами строят? Полетишь на нем.
Свет померк у меня перед глазами. Вместо трибунала мне предлагали осуществить самую заветную мечту.
На сей раз капрал-полицейский отвел меня не в камеру, а в офицерскую квартиру. Я споткнулся о порог темной комнаты. Мецгер с кровати зажег свет и приподнялся на локте.
– Ну как?
– Замечательно, – просиял я.
На следующий день мы с Мецгером и Говардом отправлялись на Землю. Шаттлы с Лунабазы приземлялись на космодроме на мысе Канаверал по ночам, один за другим, с выключенными огнями, чтобы местные жители не догадались о масштабах операции. Шаттл доверили сажать Мецгеру – без фонарей, в кромешную тьму – брр!
Наутро я доложился командиру и получил новое назначение. Хоть никто и не знал о моей дуэли со слизняком (на Лунабазе я подписал очередные бумаги о неразглашении), билет в экспедиционные войска ООН придал мне важности. Езда на попутках осталась в прошлом: до следующей базы я ехал на мягких сидениях в синем автобусе ракетных войск. Капрал подносил мне бутерброды, я отсыпался за прошлые месяцы, а в перерывах между сном и едой смотрел в окно на сельскую Америку.
Мы ехали на северо-запад через хмурую холодную Оклахому. На дверях магазинчиков на обочинах висели замки: сельское хозяйство рассыпалось, и торговать было практически некому.
Я развалился на кресле и смотрел за окно, где оклахомская пыль незаметно сменилась колорадской пылью. Прежде, помню, когда мы ездили по здешним равнинам, на горизонте отчетливо виднелись Скалистые горы. Теперь же, сколько я ни напрягал глаз, гор было не заметно. Человечеству оставалось совсем недолго. Скорей бы закончили корабль. И сформировали бы экспедиционные войска.
В Денвере я сел на вертолет и отправился к Передовому хребту.
И я-то, дурак, думал, что на Луне холодно…

24

Слизни перекраивали Ганимед под себя. Они нагрели его до нуля по Фаренгейту в тамошних вечных сумерках и создали атмосферу – не с шестнадцатью процентами кислорода, как в земном воздухе, а всего лишь с двумя. Так говорили астрономы, и анализ газового состава тканей слизняка подтвердил их выводы. Искусственная атмосфера на Ганимеде была столь же разрежена, как наш высокогорный воздух.
Поэтому, когда начали искать, где готовить войска к высадке на Ганимед, потребовалось место с ледяным разреженным воздухом и в то же время с достаточными средствами, чтобы завезти и разместить десять тысяч солдат плюс инструкторов и запасных.
Кэмп-Хейл, что в Колорадо, был таким же древним, как и форт Индиантаун. Он лежал на западном склоне Скалистых гор, двумя милями выше уровня моря и шестью милями севернее шахтерского городка Ледвилль. Его построили во время второй мировой войны для подготовки военных лыжников, а потом снесли до основания. Правда, сейчас, подлетая к нему на вертолете вместе с дюжиной других солдат, я не мог поверить, что еще совсем недавно здесь, между лысых гор, были лишь развалины.
Лунабазу отстроили из ничего за четверть миллиона миль от Земли всего за несколько месяцев. Снега Кэмп-Хейла были поближе, но раскинувшиеся во все стороны здания, дороги, машины и копошащиеся люди ошеломляли не меньше.
Как раноприбывший, я выбрал себе вещи поновее и отнес их себе в комнату, в казарму штабного батальона экспедиционных войск. Только я разложился, вошел мой сосед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29