Из любого дерьма мог конфетку слепить. Лишь бы клавиатура была. Любую машину мог надурить… А вы говорите, тесты…
– Понятно. Но вернемся к делу. Значит, вы пришли на квартиру, там разгром, сделали быстрый обыск, ничего не нашли. Так?
– Так.
– А что вообще творилось на квартире у Лаптева? По-вашему…
– Погром. Группа каких-то жлобов, явно не профессионалы. Ввалились и принялись все крушить. Я так понял, что они собирались взять всех, кто там находился, живьем. Иначе смысла не было миндальничать. Пристрелили бы, и делу конец. Я думаю, что они не были уверены в том, что диски там.
– А кто это был? Как выглядели?
– Я не приглядывался. Явно криминал какой-то. Не спецы. Шут его знает, откуда и кто их выдернул. Я так подозреваю, что по наводке от Тимирязева какие-то гопники… Знаете, у него знакомых было много всяких… И хватило бы амбиций затеять собственную игру. Потому и послал кого-то по следу.
– Странно, а он, насколько я помню, не производил впечатления лидера.
– А он и психотесты ваши щелкал, как копеечку, – напомнил Рогинов. – Знаете, гении они все немного тронутые. Ну вот… и Костя был такой же. Что ему стоило наслать на Лаптева банду гопников, чтобы захватить диски и выбить за них настоящую цену? Костя часто говорил, что тот, кто не рискует, не пьет шампанского и не ест икры.
– Хорошо… Теперь вас проводят для дальнейшего допроса, который буду вести уже не я. – Калугин закрыл файл и вызвал дежурного. – Увести.
Рогинов встал, направился к двери, но потом остановился и, повернувшись к Калугину, спросил:
– Я одного понять не могу. Как вы… Как вы обманули спутник? И вообще всю систему? В чем фокус?
– Фокус? – Калугин потер шею. Хотелось спать. – Фокус прост. Большую часть времени вы все смотрели хорошо смонтированное видео. Как сейчас любят выражаться, «достоинство этой картины в том, что в ней не принял участие ни один живой актер». От первого до последнего кадра – монтаж. Ну, а спутник… Это уж, простите, дело техники.

56.

Утро, каким бы оно ни было тяжелым, всегда лучше вечера. Нарождающийся день, еще полный сил и нерастраченных возможностей, окрашивает мир новыми красками, свежими, живыми. Мрачное, серое, опасное, страшное, мистическое, все, чем так богат вечер, теперь выглядит незначительным, легким. Неразрешимые задачи вдруг обретают решение, трудности отступают, беды утрачивают остроту… Если вечер – это мрачный шаман, то утро – могучий и добрый волшебник. Это так, это действительно так. И даже если поутру у вас раскалывается голова, а мир раскрашен в серые, тоскливые цвета, – не обижайтесь – волшебник сделал все, что мог, превращая ужас вашего вчера в робкую надежду вашего завтра. Радуйтесь, в конце концов, что это «завтра» вообще наступило…
Сергей проснулся от металлического позвякивания. Вагон все так же вздрагивал на стыках, унося всю честную компанию далеко-далеко от запутавшейся в своих же собственных сетях Москвы, но что-то изменилось. Может быть, просто пришел новый день?…
Сергей открыл глаза.
Михалыч задумчиво размешивал чай, звякая ложечкой о краешек стакана.
Гриша еще спал, его рука безвольно свешивалась с верхней полки.
– Доброе утро, – сказал Михалыч, пододвигая второй стакан к Сергею. – Если ты поторопишься, то не остынет. Хотя, можешь и не дергаться. Если что, по новой нальем. В дороге суетиться не стоит. Лишнее.
– Понял. – Сергей выбрался из-под одеяла, встряхнулся, как пес, оделся. Из рюкзака, свежего, приобретенного совсем недавно, еще пахнущего новой покупкой, достал одноразовые бритвы, зубную щетку и пасту. – Через момент буду.
– Давай, давай, – махнул рукой Михалыч и посмотрел в окно. – Ехать и ехать…
Он осторожно подергал Гришину руку. Тот вздохнул, заворочался.
Михалыч дернул сильнее.
Рука убралась. Вниз, с невнятным мычанием, свесилась заспанная Гришина голова.
– Рота, подъем. Все интересное проспишь.
Гриша сморщился.
– Напрасно ты так думаешь, в дороге, тем более такой длинной, всегда есть что-то интересное. Будем завтракать, я вам расскажу…
Гриша неопределенно хмыкнул и втянулся наверх. Через некоторое время он слез, заправил постель и двинулся в том же направлении, куда ушел Сергей.
– Всех поднял, – удовлетворенно хмыкнул Михалыч и поймал за локоток пробегавшую мимо проводницу, сменившую хмурого молодого парня, который принимал вагон с вечера. – Барышня, будьте любезны, нам еще стаканчик чаю. Очень он у вас хорошо получается.
Барышня кокетливо хихикнула, не менее игриво кивнула и ускакала куда-то по своим важным делам.
– Миленькая, – сам себе сказал Михалыч. – Даже очень миленькая. Но…
Он посмотрел на соседа, сидевшего на боковом месте напротив, и пожал плечами.
– Членом туда, членом сюда… Годы не те.
Сосед понимающе пожал плечами. Об чем, мол, разговор, понимаю.
Через некоторое время вернулся Сергей. Свежий, бодрый и довольный.
– Все-таки бритье имеет свои положительные стороны! – радостно сообщил он.
– Ага. Тебя бы не поняли еще лет пятнадцать назад.
– Почему?
– Потому что тогда бытовала поговорка, что никакие месячные не сравнятся с ежедневным бритьем. Нет, конечно, пока бритва свеженькая, то все хорошо. Но она же тупится, сволота, а менять каждую неделю жаба давит.
– Ты хочешь сказать, что сталь стала лучше?
– Нет. – Михалыч сделал глоток чая и удовлетворенно крякнул. – Наоборот.
– Не улавливаю.
– Сталь стала хуже! – В уголках губ Михалыча притаилась улыбка.
– Так с чего же положение улучшилось?
– Очень просто. Даже очень паршивую сталь можно довести до состояния, когда лезвие бреет чисто и без неприятных ощущений.
– Ну и?
– Ну и все. – Михалыч пожал плечами. – Главное отличие в том, что выбрасывать эту гадость теперь не жалко. Тупится сразу и напрочь. Два дня – и выкинул. Стоит дешево. Так что каждые два дня ты имеешь свежую бритву, а старой даже киви не обрить.
Из-за плеча Сергея показался Гриша. Уловив последние слова Михалыча, он изобразил пантомиму. Ухватил себя между ног, выпучил глаза, сдвинул брови и выпятил губы.
– Как тебе приперло, – посочувствовал Сергей. – А там… Ну… Левая рука, слабое подобие правой… Не помогает?
Гриша отмахнулся и выжидательно посмотрел на Михалыча. Тот пожал плечами.
– Извини, старик, тут ты вышел за мои коммуникативные возможности.
– Какие возможности? – спросил Сергей.
– Те самые, – Михалыч кивнул Грише. – Ну-ка, давай еще раз…
Гриша повторил.
– Круто, – согласился Михалыч – Смешно.
– Эй, родные, – Сергей возмутился. – А мне рассказать?!
– Учись, брат, невербальному общению. Важная штука и понадобиться может в любой момент.
– Да ладно… Успею. С этим… говоруном полиглотом станешь. Чего он сказал-то?
– Ну, это шутка такая. – Михалыч вытащил из рюкзака пакетик с бутербродами и пластиковые мисочки с растворимой кашей. – Шутка про киви.
– Про киви?
– Ну да… Киви они зеленые и волосатые.
– Я в курсе, как выглядят киви. В смысле плоды… А не птичка.
– Они самые. Так вот, поскольку они зеленые и волосатые, то больше всего они напоминают яйца орка.
– Кого?! – Сергей вытаращил глаза.
– Орка! Ну знаешь такие… гамадрилы зеленомордые.
– Э-э-э…
– Елки зеленые, ну старая такая картина, «Властелин колец», помнишь? Ну, в каждой школе сейчас показывают, дети из кинозалов сбегают… Неужели не слышал?
– Ну, я смотрел, конечно. По этому фильму потом какой-то чудак книгу написал…
– Гхм… Ну ладно. – Михалыч почесал в затылке. – Короче, такие страшные, толпой ходили, всех били. Припоминаешь. Вот это и были орки.
– Да ты что? – Сергей искренне удивился. – А я только в альтернативном переводе смотрел. Как там только они не назывались… Теперь буду знать.
– На вот, сходи кипяточку плесни. – Михалыч протянул Сергею мисочки с кашей. – Завтракать будем кашами, не слишком вкусно, но зато безопасно. Сколько раз я в дороге травился… Такое, я вам скажу, сомнительное удовольствие.
Сергей убежал к проводнику, а Гриша с Михалычем разложили бутерброды и чай.
– Не желаете? – гостеприимно поинтересовался Михалыч у соседа сбоку.
Тот отказался, хотя, возможно, и пожалел, когда пришел Сергей с кашей, которая удивительно вкусно пахла.
– Никогда бы не подумал, что этот непонятный полуфабрикат может такие ароматы выдавать, – сообщил Столяров.
– А чего странного? – удивился Михалыч. – Стал бы ты есть эдакую резиновую блямбу, наполненную всеми необходимыми минералами и прочими витаминами, но с отвратительным запахом?
– Нет.
– Ну, приблизительно так же рассуждают производители этого хозяйства… На вкус – фигня, но пахнет так, что язык готов проглотить.
– А со вкусовыми ощущениями можно что-то сделать?
– Ну, брат, ты многого хочешь.
После завтрака осталось чувство какой-то незавершенности, как всегда бывает в долгом пути. Привычка, выработанная годами активной жизни, не работает. Вроде бы поел, надо вскакивать, куда-то бежать, ехать, там ждут, здесь чего-то хотят. Работа, работа, работа… Но в дороге все иначе. У нее свой ритм и своя жизнь.
– Ну, что будем делать? – поинтересовался Сергей. – В карты играть или по вагонам шататься?
– Экий ты прыткий, сразу по вагонам… У нас тут и так хорошо. Вон проводница какая…
– Проводница. – Сергей неожиданно для себя оживился. – Вчера был вроде проводник.
– То вчера. А сегодня пробегала, хорошенькая такая. Так что по другим вагонам нам еще рано, свой не освоили. Ты мне другое скажи. Вот ты говоришь все время: месть, месть… Отомстил… А, кроме вполне адекватного нежелания опускаться ниже плинтуса, что для тебя – месть? Мне интересно, потому что я тебя давно знаю, но таких вот хитрых выбрыков как-то не замечал. То есть ты всегда был склонен к разного рода странностям, но переносить их в практическую область не спешил.
Сергей прислонился к стенке и задумался.
– Знаешь, это что-то вроде Пути Воина.
– Бусидо?
– Не совсем, то есть в некотором смысле. Бусидо – это морально-этическое учение о нормах поведения самурая, который подчинял свою жизнь велению долга. Все, что находилось вне этих пределов, считалось несущественным. Я понимаю Путь Воина в его метафизическом плане. Человек, движущийся в этом направлении, должен быть безупречным.
– В чем?
– Во всем. Во всем, что касается его пути. Я вообще долго пытался сформулировать эти тезисы, но как-то все не получалось. Вряд ли и сейчас получится.
– Ну ты попробуй, дорога-то длинная. Я тебе помогу. – Михалыч подложил под спину подушку, устраиваясь поудобней. – Давай сначала. Месть для тебя – это путь воина, твой бусидо. Который…
– Который, – подхватил Сергей, – характеризуется безупречностью.
– А что такое безупречность, по-твоему?
– Это такое… Такое идеальное психическое состояние, при котором человек без страха и сомнения двигается к цели, которая превосходит все возможное. То есть безупречный человек способен достичь невозможного. Месть – это лучший учитель в этом деле.
– Почему?
– Месть не прощает ошибок. Она всегда требует безупречного отношения к себе и к своей жизни. И все потому, что приближает смерть вплотную.
– Погоди, погоди. Тут все хорошо, но какая-то путаница в терминах. Смерть – понятно. Месть – понятно. Безупречность – непонятно. То есть про идеальное психическое состояние – это мило, но… Но непонятно.
– Хорошо, тогда давай зайдем с такой стороны… Мы можем сделать масло масляным. То есть безупречность – это то, что позволяет человеку быть безупречным.
– По части все запутать тебе равных нет, – сообщил Михалыч.
– Спасибо. – Сергей поклонился. – Но дело-то в том, что тут одно и то же слово понимается с двумя несколько различными значениями.
– Омонимы?
– Ну. – Сергей слегка замялся. – Вроде того. То есть получается, что метафизическая безупречность помогает человеку приблизиться к идеалу, достигать сверхцелей. При этом она вполне может быть выражена в определенных правилах, которые следует соблюдать. Безупречность состоит в том, чтобы поддерживать соответствие декларируемых возможностей с реальными способностями и линией поведения. Потому что если некто заявит своими намерениями, допустим, все ту же месть, то он должен быть готов к тому, что придется совершать такие действия, о которых он даже не думал. Придется драться, возможно, убивать. Для этого нужно как минимум знать, как это делается, иметь возможность и, главное, быть готовым выйти за общепринятые границы, рамки… Для человека безупречного их просто не существует. Он не имеет пределов.
– У тебя получается, что безупречный человек – это такой маньяк.
– Нет, ну… – Сергей задумался. – Вообще, для обыкновенного человека, так и есть. Для обыкновенного человека, привыкшего все мерить по своей невысокой колокольне и жить в рамках общепринятой морали, любой, кто ставит себе сверхцели, натуральный маньяк. Но что ж тут поделаешь?
– Это мне напоминает, как один мой знакомый пытался определить для себя, к какой же идеологии он принадлежит. – Михалыч засмеялся. – Занялся изучением различных трудов и доктрин, пока не столкнулся с Бенито Муссолини и не выяснил, неожиданно для себя, что… по убеждениям является фашистом. Самым натуральным. Причем всю жизнь он отвергал все проявления нацизма, расизма и прочие гнилые варианты. Но, как оказалось, был настоящим фашистом муссолиниевского толка. Он потом еще тесты проходил всякие… К психоаналитику обращался. Все понять не мог, как же так вышло.
– И чего?
– И ничего. – Михалыч развел руками. – Как был фашистом, так и остался. Проблема в том, что его жизненная философия сводилась к постоянной экспансии. Движение вперед и так далее. Ближе всего в этом ему оказался Муссолини. Очень мой приятель озадачился. Так и у тебя. Живет вроде нормальный человек, не склонный задницу подставлять под удары судьбы. А потом оказывается – маньяк.
– Судьба. – Сергей вздохнул.
– Она самая. – Михалыч посмотрел на Гришу, который тарабанил что-то по клавиатуре. – Ты чего там строчишь?
Гриша показал на Сергея и обвел руками в воздухе какие-то облака, окружности.
– Ах, записываешь…
Гриша изобразил некое дерево, очень ветвистое, скосил глаза в кучу и «стек» вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49