Коллега выглядел паршиво, круги под глазами, легкая желтизна кожи, результат приема стимуляторов и выражение общей убитости сознания.
– Как я понимаю, с девочками у тебя еще то веселье получилось? – задумчиво произнес Калугин.
– Хоть ты не подкалывай. – Иванов плюхнулся в кресло рядом с Калугиным. – Кошмар. Что они сейчас с художниками вытворяют, это ужас.
– Да? – Калугин заинтересовался. – И что?
– Художников жаль. Глухой номер, по-моему. От директора этого… Хвостова и то больше пользы было. Девочки, конечно, милые, но… – Иванов безнадежно покачал головой. – Парня этого, с которым они кувыркались, еще более-менее удачно расписали, но вот странного господина с удостоверением… монстр какой-то получается. Причем у каждой свой собственный. Мы сделали два портрета. Один от Риточки, другой от Милочки, сейчас художники корпят над третьим, так сказать, компиляция. У парней уже из ушей пар валит, дополнительные базы графики подключили. Напоминает анекдот, типа у меня жена такая умница: и готовит, и варит, и жарит, и щебечет, и щебечет, и щебечет, и щебечет, дура такая!
– Ты не понял. – Калугин взял у Алексея листки с портретами. – Это их нормальное рабочее состояние. Девочки по-другому не могут, может быть. Не умеют. В иных условиях это было бы вполне кстати.
Иванов посмотрел на начальника мутным взором и вздохнул.
– В иных-то, конечно, может быть, и кстати…
– Ладно переживать, кто тут кто?
Алексей разложил перед Калугиным листки с рисунками.
– Вот этот, – он ткнул пальцем в хмурого парня, смотревшего чуть исподлобья, – тот самый, к которому их, собственно, и вызывали.
– Так… А эти два?
– А эти два там присутствовали. Вот этот, – Иванов показал на еще более молодого, почти мальчика, коротко стриженного, явно веселого и почему-то напоминающего суслика, – девочками заинтересовался и был такой живой, радостный, а этот… – Другой парнишка показался Калугину злым, плотно сжатые челюсти, губы ниточкой. – Этот все время в компьютер уткнувшись сидел.
– Ага! Вот и наши компьютерные гении. Хорошо. Хорошо. Ну, этого я знаю. Это хозяин квартиры.
– Точно, девочки так и сказали. Мы их потрошим по полной программе. Все, что помнят. И вот последний, но не в последнюю очередь, главный герой нашей драмы. Некто с корочками.
С двух бумажек на Калугина смотрели два разных человека. Один – широколобый, с вытянутым худым лицом и запавшими глазами, чем-то напоминал профессора Мориарти. Второй, тоже худой, но черты лица неуловимо изменились. Глаза смотрели с прищуром, по-доброму, и совсем не прятались под бровями, а, наоборот, были немного навыкате, на лоб спадали короткие волосы, на подбородке ямочка. Вроде бы тот же, но все-таки другой. Детали, детали… В любом случае, Калугин этого человека не знал.
– Чего они сейчас делают?
– Составляют портрет совместно. Групповое творчество, так сказать. – Иванов потянулся.
– Хорошо. Пусть. Теперь сделаем так, вот эти лица прогнать по картотеке.
– Долго…
– Плевать. Пусть работают. Затем эти фотографии разослать по отделениям милиции. Но не для вывешивания на досках, это не розыск, а для служебного пользования. Ориентировку на всех, кроме этого… – Калугин постучал пальцем по последним двум портретам. – С этим надо поработать. Так… И свяжись с техническим отделом. Пусть запросят информацию по банковским счетам Лаптева. Меня интересует, естественно, где и за что он платит деньги. Затем пусть свяжутся с телефонными компаниями, мне нужен его номер телефона и сканирование по этому номеру.
– Не согласятся. Телефонные компании не согласятся. Пока нет санкции из Прокуратуры, они и пальцем не пошевелят. Для них имидж важнее интересов государства. Хоть камни с неба, но пока клиент не нарушил закон, их ничего не волнует. Собственно, я полагаю, что то же самое будет и с банками. Все согласно Закону о защите персональной информации.
– Точнее, поправкам к нему… – Калугин потер виски. – А в Прокуратуру мы пока не станем соваться. Потому что… Потому что нельзя… Ну, в любом случае, пусть попробуют. Я знаю этих орлов из технического. В конце концов, закон законом, но есть же варианты.
– Варианты, – кивнул Алексей. – Понял. Дам им ориентировку на «варианты». Все, пойду?
– Валяй… – Калугин махнул рукой.
После того, как Иванов ушел, Владимир Дмитриевич положил перед собой портреты человека, воспользовавшегося удостоверением ФСБ.
«Странно, – подумал Калугин. – Ведь мог бы вообще ничего не предъявлять. Или грохнуть и тех и других. Почему он так засветился? Нелепо же. Что сделал бы я в такой ситуации? Просто заскочил бы в квартиру, а если бы попытались помешать, завалил бы всех троих. Стоп, из чего? Из пистолета… Но для этого не подходит ни мой табельный, ни мой личный. Оба находятся на учете, как любое другое оружие гражданина России… Легальное оружие. А если нелегального ствола у меня нет?»
Он поднялся, оперся на прозрачную загородку и осмотрел свой отдел.
«Вот люди. Мои люди, я их знаю. Или думаю, что знаю. А один из них, возможно, не тот, за кого себя выдает. И это может быть кто угодно. Из любого отдела. И с любого уровня… Хотя нет. Не с любого уровня. Тот, что повыше, сам бы в дело не полез. Кого-нибудь прислал бы. Это кто-то из среднего звена. С выдержкой. Ждал этажом выше, пока закончится стрельба, пока хозяева убегут. Как знал… Потом спустился… Но для чего эта нелепость с Хвостовым? Выдумки эти… Будто не знал, что проверять будут, трясти. Бред. Может, корочка все-таки поддельная, что там перепуганный мужик да две проститутки углядят в полутемном подъезде? Хорошо, если подделка. Тогда все переходит в область просто шпионских страстей. Но если он засветил настоящее удостоверение… То все очень и очень плохо».
Калугин взял кружку и, не торопясь, направился к кофейному автомату. Кофе уже не хотелось, но этот процесс помогал думать.
«И судя по всему, корка настоящая. А ее хозяин или дурак, или в рукаве у него джокер. Так уж все складывается. Просто он на шаг впереди нас. Мы буквально у него на хвосте. Сначала мы делаем сканирование, потом ловим сигнал. А потом приезжаем в разгромленную квартиру. Потому что кто-то успел раньше нас. Спрашивается, откуда знал? Или это не связанные друг с другом события? Да черта с два!»
Калугин наполнил кружку, осторожно взял ее и понес на рабочее место.
«Крот». В нашем огороде «крот». Молодой и неопытный. Но «крот». Уж очень он лихо коркой козырнул. Любой, более-менее опытный, другие пути бы искал, а этот с ходу. Раз! Привычка? Потом явно не готов он был, впопыхах подключился. Был бы готов, мы бы с Хвостовым и его девочками не беседовали бы. Опыта таких дел нет. Просто так человека грохнуть или не из чего, или не может через себя переступить. Не оперативник. И еще… Первоначально операция в Зеленограде прошла неудачно, но явно из-за случайного стечения обстоятельств. Был бы подключен «крот» на том этапе, Карел не пришел бы на явку или устроил бы передачу похитрее. А значит, «крот» был не у дел. Или это недавнее приобретение… Подцепили мы где-то. Как говорится, предохраняться надо».
Калугин оступился на чьем-то неосторожно оброненном стиле. Кофе плеснул через край и обжег руку.
Он зашипел сквозь зубы, но донес горячую кружку до стола. Там, бухнув ее на бумаги, он затряс рукой.
– Твою мать… – По портретам расплывалось красивое коричневое пятно. – Посыпались подарки…
Он набрал телефон Иванова.
– Леша, я тут твои портреты запорол. Ты подкинь мне новые…
– Я сейчас в техническом, смогу, наверное, через полчасика.
– А… Ну хорошо, я сам схожу. Не беспокойся…
Калугин потер обожженную руку, с сожалением посмотрел на кофе. Пить его не хотелось, но ведь налил уже… Тем более с боевыми потерями.
– Жадность фраера сгубила, – процитировал Калугин народную мудрость и направился к художникам.

42.

У художников было весело.
Мила и Рита, забросив длинные ноги на стол так, что были видны трусики, и периодически закатывая глаза, объясняли «живописцам» свою «картину мира».
– И глаза у него были никакие не серые, а совсем даже карие.
– Ну Ми-и-ила! – возмущалась Рита. – Какие карие?! Я же их рассмотрела, они были серые!
– Где это ты их рассмотрела? Там, где ты была в этот момент, глаз не бывает! – Мила захихикала.
– Ну и дура! – обиделась Рита.
– Да ладно…
– Дура! – Рита отвернулась.
– Да ладно тебе, ну…
– Все равно дура!
– Ну, Ритка, ну, я не права, ну, извини… – Мила подсела к подружке и осторожно погладила ее по коленке. – Ну, серьезно, извини… Просто сорвалось… Ну, хочешь, пусть будут серые… Мне все равно. Нет, ну, честно, все равно, хочешь, пусть будут серые! Ну, Хочешь?
– Они и были серые…
Художников было двое. Один, со взглядом, остановившимся где-то в районе Ритиной попки, кажется, намеревался впасть в кому, второй что-то увлеченно чиркал на планшете.
Калугин тихонько подошел сзади и заглянул ему через плечо. Девочки замолчали, с некоторой опаской глядя на Владимира Дмитриевича.
Художник, увлеченный своим творчеством, приход начальства даже не заметил. Планшетка транслировала его работу прямо на монитор. Калугин присмотрелся.
Мускулистый здоровенный бугай с волосами, торчащими в разные стороны, перепиливал бензопилой симпатичную длинноногую девчонку, как две капли воды похожую на Милу. Судя по всему, Риту художник уже «обработал» и теперь колдовал над ее подругой.
«Хорошенькое дело. Не дай бог, парень к психоаналитику загремит или эти рисунки какой-нибудь ловкач выкрадет. – Калугин представил себе заголовки газет: – „Скрытые маньяки из ФСБ. В подвалах ЧК. Убийцы на страже родины“.
Последний заголовок ему даже понравился.
Первым сообразил, что к чему, «коматозник». Он вздрогнул, огляделся и, увидев Калугина, вскочил, пытаясь незаметно пнуть своего коллегу.
– Извините, товарищ майор. Ведем работу.
Второй засуетился, не зная, стереть ему свои художества или сохранить. В конечном итоге он просто закрыл готовый рисунок новым листом и тоже вскочил. У «маньяка» были удивительно детские черты лица, пухлые щеки и наивный взгляд младенца. Такой зарежет и не поморщится.
– Я вижу, – проворчал Калугин. – И как продвигается процесс?
– Туго, товарищ майор! – сказал тот, что рисовал садистские картинки. – Клиент очень… тяжелый.
– Да, не хотят сотрудничать! – подтвердил тот, что впадал в кому.
– Ой, да ладно! – неуверенно подала голос Мила.
– Все мы хотим… – в тон ей ответила Рита.
– Просто мы не помним… Всего…
– Так над чем работали? – спросил Калугин.
– Над групповым портретом, – немного неуверенно ответил первый художник, сверяясь со своими записями. – Мужчина с удостоверением.
– И как результаты? – Калугин подобрался для разноса, но художники сумели выкрутиться. На стол легли свежие распечатки.
– Вот эта наиболее удачная…
С бумаги на Калугина смотрел все тот же человек. Только более живой. Владимир Дмитриевич не смог бы дать более точное определение. Именно живой. Обычно портреты, разрабатываемые в таких случаях, не отличаются особым мастерством. Дело в том, что люди не запоминают подробностей. Только общие или бросившиеся в глаза моменты. Овал лица, усы, какой-то особенный разрез глаз или необычная форма носа. Согласно мнению психологов, зрительная память у современных людей начала ослабевать. Виной тому – ставшая классической манера подачи видеоматериала, называемая клиповой. Бесконечная череда ярких, агрессивных, стремительно сменяющихся образов в конечном итоге приводила к перегрузке мозга визуальной информацией. Поскольку жизнь в состоянии вечной контузии не является нормой для человеческого организма, включились дополнительные защитные механизмы, позволяющие человеку запоминать лишь пять процентов из всего видеоряда, насилующего нервную систему. Остальные ухищрения мастеров-дизайнеров отбрасывались как мусор.
Однако в нашем случае, вероятно, в силу того, что девочки запомнили разные пять (а Калугин полагал, что и того меньше) процентов, картина получилась более четкая и живая.
Чего-то все же недоставало… Чего?
– А во что он был одет? – спросил Калугин у Риты.
– В плащ, – без раздумий ответила она. – И в шляпу.
– Оттого и лоб зауженный, – пробормотал художник.
– И щеки такие впалые. – Калугин постучал по бумаге пальцем. – Воротник, понимаете, ребята, воротник. Он поднял воротник. Из всего рисунка только глаза да нос, с известной долей вероятности… Тень от шляпы…
– Все зря? – спросил второй художник, за детской внешностью которого скрывался, видимо, маньяк с бензопилой.
– Нет, почему же. Все-таки кое-что. Хорошо, в общем. Молодцы. И вы, девочки, тоже. – Калугин взял рисунок себе и попросил: – А распечатайте мне остальные портреты. И что у вас еще есть?
Пока «садист» занимался распечаткой, «коматозник» вытащил на свет другие файлы.
– Вот тут… Это только наброски. Общие, так сказать, планы.
На экран выскочила картинка. Длинный коридор, человек, падающий спиной вперед. Маячащие на заднем плане здоровенные лбы. Скамейка. Чьи-то ноги из-за нее. Кто-то, со спины не угадать, бьет кулаком снизу парня в мешковатой куртке. На пол летит бейсбольная бита.
– Это кто? – спросил Калугин, показав на падающего.
– Это? – Рита вытянула шею, заглядывая в экран. – Это тот молоденький! Милка, это же он?
– Ага! Он упал и больше не поднимался.
– Ясно. А тот, что бьет?
– Это тот, что нам платил. Я не знаю, наверное, хозяин квартиры.
– Хорошо. Дальше…
На следующем рисунке диспозиция не особенно изменилась. Только у двери маячил кто-то, на ком художник сделал акцент. – А этот там что делает?
– А этот, не знаю, – Мила пожала плечами. – Это я запомнила. Потому что стреляли. Нос у него… такой большой. Говорят, что какой у мужчины нос, такой и член… Я потому и запомнила…
Художник кашлянул, и Мила притихла. Однако Рита не уловила сигнала и развила тему:
– Да фигня это, Милка. Вот у Рамэна какой шнобель, а… – Художник кашлянул сильнее, а Мила под столом толкнула подругу. – Извините.
– Этого носатого, – Володя постучал пальцем по рисунку, – сделайте отдельно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49