Интереса для? Или вон та сизая «Волга» с двумя пассажирами. Стоит неподалеку уже черт знает сколько, хотя ни спецномеров, ни каких-либо знаков на лобовом стекле. И желтожилетный собиратель парковочной дани обходит ее стороной. Водитель ждет какого-то чина? Почему вдвоем? Почему так долго? А вот еще один «бизнесмен-трудяга», распахнутое пальтишко, нервная походка и каждые десять минут звонки по телефону. Крутится у входа с тех пор, как Михалыч заказал себе поесть… А то и дольше. У него что, только тут прием радиосигнала? А еще продавец свежих газет… впрочем, мальчишка мог быть действительно продавцом газет. Стоит и с универсального компака разливает за мелочовку. Парнишка расположился в наиболее неприятном месте, точно около открывающейся створки двери. Но зато его легко можно проверить. Заодно газету свежую глянуть…
Михалыч вздохнул. У пива был горьковатый, неприятный привкус.
«А еще, может быть, у меня паранойя. И сигара иногда просто сигара. Ну сидят двое в машине, пусть сидят. Или тот придурок, что уже четвертый раз вокруг дома круги крутит… Откуда я знаю, для чего это ему нужно? Психов, что ли, мало? Хотя, конечно, будь я лет на пятнадцать моложе, фиг бы я в парадный подъезд сунулся».
Он достал телефон и, перед тем как набирать номер, глянул на часы. До встречи полчаса.
В динамике раздался все тот же голос, все та же секретарша. Чуть напряжена…
– Здравствуйте, я звонил вам час назад.
– Да, я вас помню, – приветливо отозвалась девушка.
– Хотел удостовериться, не откладывается ли встреча.
– Вы представились… Как человек из группы Джамаля?
– Из пятой бригады Джамаля.
– Да, у меня четкие распоряжения относительно вас, пожалуйста. Приходите в любое время.
– А сейчас можно? – Михалыч уставился на парадный вход через дорогу.
– Можно и сейчас. Илья Федорович вас ждет…
– Спасибо. Сейчас подойду.
Он отключился и некоторое время пристально смотрел в окно.
Никаких изменений.
Все то же людское море. Все те же постоянные водовороты.
«Может быть, действительно, паранойя?…»
Михалыч встал, с сожалением оставив на столике недопитое пиво. Хоть и не очень, но все же… На выходе из забегаловки достал наладонник.
До парнишки-газетчика было, наверное, метров триста. Далековато, но попробовать можно. Михалыч прицелился, ткнул стикером на обновление газетного листка. Наладонник пискнул, по плоскому экранчику побежала витая символика протокола передачи. Мальчишка-газетчик завертел головой, скорее из любопытства. Потом что-то нажал на своем компаке. Буквально через мгновение Михалычу в его Пальм свалилась свежая газета, а счет газетчика чуть-чуть увеличился.
Вероятность того, что мальчик подсадной, уменьшилась. Хотя и ненамного.
Михалыч наклонил голову и, впившись глазами в наладонник, двинулся к переходу. Новости, биржевые сводки, кто-то умер, политические скандалы…
Вот мимо протопал «чтец», тип с таким же миниатюрным компьютером, нарезающий круги вокруг дома. Вот парни в машине. Глаза бегают у обоих. Подозрительные типы. Вот «бизнесмен» с мобильником.
Михалыч миновал газетчика, открыл дверь… И тут его как током ударило.
С газетной статьи на него смотрело хоть и постаревшее, но знакомое, до боли знакомое лицо. В черной рамке.
«Вчера на шестьдесят шестом году жизни… Скоропостижно… Сердечный приступ… На своем рабочем месте… Заслуженный…
Илья Федорович Васнецов».
Михалыч остановился. Посмотрел направо. Туда, где к стене был прикручен здоровенный стенд с номерами кабинетов и фамилиями. Там суетились двое в синей форме. Один держал большую раздвижную лестницу, а второй, забравшись на нее, вытаскивал из узеньких металлических желобков табличку. Михалыч знал, что написано на ней. «Васнецов И.Ф. каб.603».
«Наверное, смерть так и выглядит со стороны. Раз, и кто-то вычеркивает тебя из жизни, а двое работяг уже меняют табличку на стенде живых. Не со зла. Просто у них такая работа».
Опомнившись, Михалыч еще больше ссутулился, развернулся и быстрым шагом пошел на выход. Вокруг, гулко отдаваясь в высоком холле, звучали шаги. Множество ног… Размеренные, спокойные, энергичные, решительные… И только одни, торопливые, почти бег, сзади.
Михалыч кинулся вперед, толкнув какого-то господина в шубе, ударился всем телом в дверь!
«Подземный переход, направо, метров сорок!» – подсказала память.
На какое-то мгновение он встретился взглядом с «бизнесменом», в очередной раз приложившим телефон к уху. Бизнесмен сделал несколько шагов в его сторону, одновременно из машины выскочили двое.
Михалыч сорвался с места и побежал!
Подземный переход. Толчея.
Свернуть налево. Там, чуть дальше, вход в метро. Толкаясь, сталкиваясь, протискиваясь, Михалыч помчался туда. Времени оборачиваться не было.

40.

Когда Гриша проснулся, Роман спал. Поначалу он просматривал новости, пытаясь разобраться с тем, что же все-таки происходит в мире. Перескакивая со ссылки на ссылку, углубился в дебри политического конфликта Восток – Запад, «необъявленной холодной войны», нефтяного кризиса, противостояния ресурсных групп. Политики, народ ушлый, специально удлиняли фразы, сыпали терминами, путали и жонглировали словами. Аналитики ничем особенно от них не отличались. И потому все, что удалось выяснить про общеполитическую ситуацию, укладывалось в простое русское слово «Бардак». С большой буквы.
По мнению Гриши, войны велись и ведутся только за ресурсы. Все остальное, политические идеи, защита тех или иных национальных групп, – это лишь надстройка. Экономика самим своим существованием определяет войну. Холодную, горячую или какую-то еще, не важно. Экономика подразумевает конфликт и войну. В этом разрезе особенно смешными казались идеи пацифистов, которые призывали человечество отказаться от войн, конфликтов и жить в мире. Гриша считал, что для этого надо запретить деньги и ввести исключительно меновую торговлю. Шкурки енота на рыболовные крючки. Да и то… поможет не сильно и совсем ненадолго. А возможно, и совсем не поможет. Соответственно пацифист воспринимался как некий Шариков, который, для исключения конфликтов и войн, предлагает все поделить. Дабы сделать всех «поровну нищими».
Война была естественным продолжением экономики и не утихала никогда. Даже в годы, признанные мирными, война всего лишь переходила в другую стадию. Из видимой превращаясь в невидимую. Одно общество пожирало другое, только не с помощью танков, авианосцев и ракет, а через идеологию, гуманитарные технологии, общечеловеческие ценности и прочие демократии. Война идей была не менее кровопролитна и являлась лишь прелюдией для войны настоящей, реальной.
Гриша думал о том, что общество, по сути, – это такое огромное, сложное и совершенно нечеловеческое животное. Или даже насекомое.
Сначала в страну-жертву заносится вирус, поражающий наименее стойких особей. Эти особи становятся другими. Например, социалистами при монархии или демократами при диктатуре. Общество-жертва старается удалить из своего тела пораженный участок. И тут же общество-захватчик обрушивает на жертву всю свою мощь. Военную мощь. Под предлогом защиты пораженных особей. Защиты демократии, например.
«Нет, не насекомое, – думал Гриша, снова засыпая. – Амеба какая-то… Вирусы, ложноножки… Сволочи…»
Голова опустилась на грудь. Гриша заснул.
Во сне на него нападали огромные бактерии, охватывали щупальцами, пытаясь растворить в себе, прижимали к склизкой поверхности, под которой что-то копошилось. Но Гриша отбивался. Кричал на них. Бактерии вздрагивали и уползали обратно в темноту, из которой и вышли. А там, во мраке, зрело что-то, огромное, страшное, может быть, самая страшная амеба, бактерия или какая-нибудь другая гидра. Вот уже показались ее лапы и когти… Гриша напрягся не то для смертельного боя, не то для самого громкого крика. Но из темноты позвали:
– Гришка… Гриш…
Щупальце вытянулось и осторожно дотронулось до плеча.
Гриша вскинулся испуганно. Проснулся. Все та же комната. Все та же лента новостей на мониторе. Он сочувствовал, что по подбородку сползает ниточка слюны, и недовольно утерся. Не хватало еще слюнями тут все залить…
– Гришка… – слабо позвал Роман. – Попить бы… Гриша выставил руку вперед. Щас, мол, все будет. И ускакал на кухню.
Остановился, удивленный, на пороге.
Будто в баню попал.
Кухня была укутана плотными клубами пара, который по каким-то неведомым причинам не проникал в коридор, оставаясь в строгих границах. Где-то в самом центре этого кубического облака, яростно булькая и громыхая крышкой, выкипала кастрюля.
Гриша, пригибаясь, как под обстрелом, добрался до плиты, щелкнул выключателем. Испуганно шарахнулся от чего-то склизкого с красноватыми комочками, расползшегося по столу. Пельмени. Потом нашел стакан, налил в него кипяченой воды и выскочил в коридор.
Как из парилки выбежал.
Вернувшись в комнату, Гриша обнаружил, что Роман уже дотянулся до ноутбука, развернул его и что-то кликает там беспроводной мышью.
– О, Гришаня, – голос Романа был слаб. – А чего-то я не могу на Ленту зайти? У тебя с каких пор кэш стоит на восьмидесятом порту?
Гриша закатил глаза. Отобрал у парня мышку и сунул ему в руки стакан.
– Спасибо… – Роман напился и откинулся на подушку. – Болит все. Я не помню, где мы?
Гриша удивленно посмотрел на него и постучал по безымянному пальцу левой руки.
– Чего?
У Гриши опустились плечи. Он немного подумал, а затем выдал целую пантомиму. Взял кого-то под руку, прошелся с ним по комнате. Потом нестройно промычал нечто, в чем с трудом угадывался марш Мендельсона. Что-то надел на палец и обнял кого-то несуществующего.
– Ну… – неуверенно произнес Рома. – И чего?
Затем Гриша постучал по запястью и покрутил указательным пальцем по кругу.
– Время, что ли?
В ответ последовал кивок и еще одна порция пантомимы. Гриша швырял что-то на пол, тряс кого-то за грудки, делал страшные глаза и указывал на дверь.
Потом пожал плечами и вышел.
Вернувшись, он вопросительно посмотрел на Рому.
– У тебя когда челюсть заживет? Меня твои театральные способности достали уже. У тебя, чего ни спроси, ребус получается… Так толком и не ответил…
Гриша снова закатил глаза и выставил перед собой средний палец.
– Сразу бы так и сказал, – вздохнул Роман. – Болит… А остальные где? Серега, Михалыч?…
Гриша показал большим пальцем куда-то назад. Туда, откуда доносился плеск и возня.
– В ванной? – Рома удивился. – Оба?
Гриша кивнул.
– Оба?!
Гриша закивал еще яростней.
– Ахтунг…
Гриша приставил ко лбу сложенные «козой» пальцы.
– Козел? Гриша, иди ты в задницу! Я не понимаю тебя ни фига! Лучше молчи…
Некоторое время они молчали, затем Рома застонал и попытался повернуться на бок. Гриша попытался ему помочь. Но потом вспомнил что-то и погрозил ему пальцем.
– Чего? Нельзя?
Гриша покачал головой.
– Только на спине, что ли, лежать?
Кивок.
– Ладно… Еще полежу чуток и вставать буду. Чего ты пальцем крутишь? Я не могу долго лежать… Я, как этот… Этот… В общем, не могу. – Его голос становился все слабее и наконец затих. Минутная вспышка активности дорого далась парню. Теперь он просто лежал и смотрел в потолок. Гриша встревоженно потрогал Ромин лоб. Паренек ожил. – Нет, все нормально. Нормально. Устал чуть-чуть. Пить хочется… Принеси еще водички… Пожалуйста.
Гриша метнулся на кухню.
Пробегая по коридору, Гриша столкнулся с Олей, выходящей из ванной. Чтобы не упасть, он ухватился за нее, стараясь погасить инерцию, не упасть самому и не уронить Ольгу.
– Ой! Гришка! – взвизгнула Ольга, пытаясь удержать спадающее полотенце. – Черт, куда ты несешься, не пожар же!
Гриша все-таки удержался на ногах, отпустил Ольгу, поправил полотенце на ее груди и развел руками. Все это было проделано в той комически преувеличенной манере, которая свойственна злым, саркастичным шутам.
На какой-то момент Гриша встретился взглядом с Сергеем, который появился в дверях ванны. Между тремя людьми повисла недолгая, но неуютная пауза. Сергей опустил глаза… Гриша засуетился, показал зачем-то в сторону комнаты, где лежал Роман, и убежал на кухню. Потом выскочил назад, хлопнул в ладоши, привлекая к себе внимание и показывая за спину.
– Чего? – удивилась Ольга.
Гриша развел руками и укоризненно склонил голову. Поза была столь выразительна, что Сергей интерпретировал ее точно и матерно: «Ну так вашу мать…»
– Ох, елки! Я ж воду забыл. – Сергей растрепал мокрые волосы. Брызги полетели в разные стороны.
– А, это ты меня пельменями хотел угостить? – обрадовалась Оля. – Я себе представляю…
Пробегающий мимо со стаканом воды Гриша на миг остановился и покачал головой.
– Что? – обрадовалась Ольга. – Даже не представляю? Ого… Кстати, а куда это он помчался?
Ольга направилась вслед за Гришей, а Сергей осторожно проник на кухню.
Пар конденсировался и покрыл все вокруг обильной росой. Остатки пельменей расползлись по всему столику отвратительной лужей. Полностью сухая кастрюля была покрыта накипью.
– Разрушительная сила любви… – пробормотал Сергей, окидывая взглядом помещение. – Можно сделать плакат для общества самоубийц. Слоган: «Мир – дерьмо!» Нет, не так, восклицательный знак не подойдет. Скорее уж просто точка.
– Чего стоим? – спросила Ольга, подходя сзади и обнимая Сергея за шею.
– Да вот, обозреваю картину разрушений. Впечатляет…
– Фигня, всего-то кастрюля выкипела да пельмешки расползлись… Вот у нас один раз яйцо рвануло, вот это были разрушения.
– Пельмешки расползлись, – повторил Сергей. – Фильм ужасов, не иначе.
– Ладно, креативщик, иди одевайся. – Оля чмокнула его в щеку. – Я пока вам чего-нибудь сварганю поесть. Мужики – они с похмелья голодные…
– Спасибо. – Сергей обернулся.
Некоторое время они целовались.
– Все, все… – пробормотала она. – Брысь!
– Убежал…
Сергей сходил в ванную, натянул сброшенную влажную одежду и пошел навестить Романа.
– О! – обрадовался Рома. – Сережа… А этот, – он указал на Гришу, – говорил, что вы с Михалычем моетесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49