Все время оказываясь или спиной к объективу, или с опущенной головой… Лица не разглядеть.
– Профессионал или счастливчик? – спросил Калугин у изображения. – А? Профессионал или счастливчик?
Он прокрутил видео дальше.
Стрельба. Парень упал. Сжался. Явно испуган…
– Не профессионал… Вот она, коробочка. Падает. К нему в руки почти…
Парень вскакивает. Бежит. Падает куда-то за ограждение.
– Все. Герой ушел со сцены.
Дальше Калугин уже не смотрел. Головоломка не складывалась.
Его вдруг посетило ощущение, что некоторые ее детали слегка обработаны напильником. И оттого не желают укладываться.
– Однако как-то же он туда попал… В ресторан… – Калугин набрал номер Иванова.
– Леша? Ты где сейчас?
– Из технического только-только ушел, – ответил Иванов.
– Вернись назад, пожалуйста, и найди мне видео со всех камер того центра. Со всех! За день до начала операции. И еще… И еще схему расположения систем видеонаблюдения.
– Всех камер? – переспросил Алексей. – Объем огромный…
– Тогда сначала схему. Отработаем наиболее простые варианты.
– Сейчас будет. Вам распечатку или прислать так?
– Присылай так. Мне не терпится…
Калугин положил трубку и вытащил из ящика стола пакетик с пирожками. Аккуратно развернул, разложил перед клавиатурой. Потом взял кружку и сходил за кофе, а когда вернулся, запрошенная схема уже ждала его в почтовом ящике.
– Оперативно. – Владимир Дмитриевич откусил пирожок. – Оперативно, но язва мне гарантирована с таким питанием…
Некоторое время он разбирался в путаных планах зеленоградского небоскреба. Пока нашел наконец нужный этаж и разобрался в нумерации камер наблюдения, кончились и пирожки, и кофе.
– Леша, – Калугин снова вызвал Иванова. – Ты еще в техническом?
– Да.
– Тогда гони мне на машину данные с камер пятнадцать, тридцать семь, сорок четыре и десять. Особое внимание обрати на десятую.
– Понял, будет сейчас…

48.

У сержанта Миликова выдался, мягко говоря, трудный день.
С самого утра. Сначала жена, а потом и теща вцепились в него, как клещи, оттого что дома «вечно все не работает, все сломано и денег нет». Дети, по мнению этих двух бешеных выдр, отца не видят, жрать, как всегда, нечего, а «у соседской собаки даже ошейник, кажется, золотой»… И «все люди как люди, один наш в менты подался, идейный…» А «устраиваться надо уметь, но он ведь нашел место, где даже на лапу получить нельзя».
На возражения сержанта, что, мол, на лапу он брать не умеет и не за тем в милицию пошел, поднимался дикий ор, в стиле «уметь надо в жизни устраиваться».
На самом деле Миликов понимал, что все это – гнусная ложь и гадость, потому как денег в доме хватало. Зарплата, слава богу, после реформы позволяла жить безбедно. Однако «кажется, золотой ошейник соседской собаки» покоя не давал…
Брак сержанта трещал по швам уже давно, но в последнее время жизнь сделалась совершенно невыносимой. Единственное, что удерживало его, – это две дочки-близняшки, которые только-только пошли в первый класс. При детях Миликов не ругался, считая это безнравственным, и спускал скандал на тормозах. Чем уверенно пользовалось женское население квартиры.
Сержант никак не мог решить, что хуже: зрелище отца, бьющего мать и бабушку, или зрелище матери и бабушки, гнобящих отца.
Жену свою Миликов любил и искренне полагал, что ее сбивает с пути истинного теща. Ударяться в загул ему было не с руки, не было желания. Что, безусловно, естественно: какие могут быть желания у замордованного семьей мужика? Таким образом перед сержантом во всей своей неприглядности встал вопрос, который в той или иной степени трогает всякого мыслящего человека: «А что же, собственно, делать?»
Над этим вопросом и мучился Миликов, патрулируя вокзал. Он блуждающим взглядом осматривал кипящее людское море. Автоматически фиксировал подозрительных, контролировал пути перемещения крупного багажа, выискивал орудующих в толпе карманников – одним словом, спокойно, но несколько отстраненно выполнял свою работу.
– А дома ремонт не делался полгода… – бормотал он себе под нос обидные слова. – Мужика нет… Честные все стали… Бона как другие-то…
Миликов сплюнул. Потом спохватился и, невольно озираясь, растер плевок ботинком.
«Ей-богу… Бить надо… – тоскливо подумал он. – А не хочется…»
Троица, одетая довольно тепло, в новенькие, будто бы свежекупленные, зимние комбезы уверенно прошагала через центр зала.
Тяжелые рюкзаки на плечах. Один с чемоданчиком, в которых обычно носят портативные компьютеры.
«Смотрят вниз, глаз не поднимают… – отметил сержант. – Морды знакомые… А у того, что постарше, костяшки пальцев сбиты. Дрался… Битие определяет сознание. Да. Бить или не бить, вот в чем вопрос… Где ж я их видел?»
Он было совсем уж собрался остановить странную тройку, но…
Но почему-то остался стоять у стены, проводив собранных, как в поход, мужичков взглядом.
– Поезд номер пятьсот сорок четыре Москва – Екатеринбург отправляется с пятого пути… – прогудел динамик.
«Потому так и оделись, в холода едут, – сообразил Миликов. – Ну и ладно… А может, и нигде не видел. Может, почудилось? Тут намелькается народу за день…»
Он на всякий случай припомнил доску с портретами «Их разыскивает милиция». Никого похожего.
Ну и ладно.
«Мужика дома нет… Ошейник у собаки… Честных развелось…»
Миликов с хрустом выпрямился, отметив, что вдруг ни с того ни с сего начал горбиться. Оправил ремень.
– Ну все, хватит. Покатались. Приеду – в морду дам, – решительно произнес сержант и подмигнул какому-то небритому путешественнику, ожидающему своего поезда. – Так-то.
Портреты «для ознакомления» доставили в отделение милиции только утром. Таких листовок было множество. Обычно они касались лиц, которых пока не за что было определять в федеральный розыск, но требовалось разыскать. «Без шума и пыли».
Миликов, выходя на патрулирование, только мельком ознакомился с «новичками». Своих проблем хватало…

49.

– Ну что там, Леша? – не дождавшись требуемых данных, Калугин снова связался с Ивановым.
– Владимир Дмитриевич. – В голосе Алексея послышались официальные нотки. – Вы очень нужны в техническом отделе. Подойдите, пожалуйста. У нас тут… – Он замялся. – Внештатная ситуация.
– Оригинально. – Калугин повесил трубку.
Через несколько минут он был в техническом.
Иванов сидел перед большим монитором и рассматривал какой-то журнал.
– Что случилось?
– Проблема, Владимир Дмитриевич, – вздохнул Алексей. – Вот смотрите…
Он провел пальцем по монитору.
– Дата… Адрес… Идентификатор… Как раз десятая камера. Примечание.
– Данные отсутствуют, – прочитал Калугин. – Она что, сломалась?
– Вот смотрим дальше. Днем позже. Ссылка на файл. Днем раньше. То же самое. Исключительно удачная поломка, видите ли, точно в день операции.
– Отчет ремонтной службы?
– Нету никаких отчетов. Камера работает. – Иванов посмотрел в глаза Володе. – Но данных… нет.
– Шикарно. – Калугин потер лицо ладонями. – Знаешь, как это называется?
– Еще бы…
– Диверсия… Список операторов, дежуривших в этот день. Перелопатить… Нет, сначала список. Потом я скажу, кого посадить за перелопачивание логов, я хочу знать все обращения, сделанные за тот период. Я хочу знать все операции… Телефонные звонки… Все!
– Список тут. – Алексей вывел на экран файл. – А вот лист обращений к системе видеонаблюдения.
– Отсортируй по часам… – Калугин прикипел к монитору.
Иванов провел сортировку и погнал полосу скроллинга вниз.
– Дальше… Еще дальше… – Калугин прикинул в уме время. – Между десятью и двенадцатью. А может быть, и раньше. Он должен был обнаружить… Нет! Стой! Мы так ничего не поймем. Дай мне выборку, кто вообще в тот день обращался к системе.
Алексей вывел на экран фамилии семи человек.
– Хорошо… Теперь мне надо знать, где они сейчас.
Иванов показал пальцем на цвет букв. Пятеро горели зеленым. Двое красным.
– Эти на работе сейчас. А эти два дома.
– Отлично! Свяжись с теми, кто еще тут. И попроси их собраться… Возьми какой-нибудь кабинет, но смотри… Чтобы все было…
– Я понял.
– Если понадобится, людей возьми с собой.
– Хорошо. А вы?
– А я навещу тех двоих. – Володя набрал на телефоне короткий номер. – Здесь Калугин, мне нужна машина и опергруппа. Срочно.
Через десять минут он уже выехал по первому из двух адресов.
Ехали молча. Машину подбрасывало на каких-то ямах. Калугин сидел позади, вместе с оперативниками. Остро пахло потом и оружейным маслом.
«Наша работа – это как прыжок с парашютом. Преодолеть страх, потом толчок. И больше ничего нельзя исправить или сделать по-другому. Ты летишь, падаешь. Можно сделать только одно. Либо открыть парашют. Либо разбиться. Главное – выбрать нужный момент, не раньше, не позже. И когда над головой оглушительно хлопнет купол, не расслабиться. Потому что за прыжком всегда следует приземление… – думал Калугин, трясясь на твердом сиденье. – У кого-то жесткое. У кого-то… правильное. Правильное… Чекист должен быть уверен, что все его действия правильны. Нет. Не так. Чекист должен знать, что все его действия правильны… Тоже не так. Они просто должны быть правильны. И все. Действия, принципы, желания, наконец…»
Калугин покачал головой.
«Метафизика…»
Приехали неожиданно. Вдруг перестало трясти. Рыкнул коротко ручной тормоз, и водитель сказал в окошко:
– На месте!
В тот же миг машина ожила. Ребята в камуфляже, без суеты и лишних движений, высыпали наружу, взяли в оцепление подъезд.
Калугин с командиром опергруппы поднялся на седьмой этаж.
Звонок в дверь.
Тишина.
Дом притаился. Ждет. Напрягся в упругом ожидании.
Калугин почувствовал, как шевелятся волоски на шее… Сейчас, может быть, там, за дверью человек, который… который – враг.
Послышался топот. Слишком быстрый для взрослого мужчины.
– Кто там?
Ребенок. Калугин замер в минутной нерешительности. Сделал знак командиру, мол, не дергайся.
– Мы к папе пришли… Позови, пожалуйста…
– Сейчас, – деловито и «по-взрослому» ответил малыш и убежал.
На лестнице все замерло.
Наконец Володя услышал шаги. Тяжелые, уверенные.
Щелкнул замок.
В лицо пахнуло домашними запахами.
– Добрый день…
Калугин вспомнил. Он видел этого парня много раз. Обычно сидящим за монитором, нога на ногу, в руке чашка.
– Вы Мироненко Дмитрий Захарович?
– Я, простите, с кем имею?…
Калугин сверкнул корочкой.
Лицо Мироненко напряглось.
– Что-нибудь случилось?
– Да. Будьте любезны проехать с нами. Если все в порядке, то скоро вы вернетесь домой.
– Хорошо… – Он хотел было закрыть дверь, но Калугин сделал полшага вперед. – Э-э-э… Проходите. Я только оденусь…
В прихожей было тепло и уютно.
Из-за двери на Калугина и вошедшего с ним командира оперативников чуточку испуганно смотрели Два детских глаза.
Мироненко быстро оделся.
– Милая, – крикнул он в глубину квартиры.
Из дальней комнаты вышла женщина. Калугин поздоровался.
– Я должен на работу убежать. – Мироненко быстро поцеловал ее в щеку. – Вернусь, наверное… – он обернулся на Калугина.
– Наверное, скоро… – сказал Владимир Дмитриевич. Но внутри все напряглось…
И снова машина.
Ребята в камуфляже молчат.
Мироненко тоже помалкивает. Смотрит в пол и только морщится иногда.
Калугин вдруг поймал себя на том, что совершенно искренне не хочет, чтобы предателем оказался этот парень. На душе было тяжко. И из-за двух детских любопытных глаз, и из-за испуганных женских рук, прижатых к груди.
«Чекист должен поступать правильно. Всегда и везде. Потому что иначе он не может. – Калугин закрыл лицо ладонями, вдруг ощутив, что дико хочет спать. – Как все-таки трудно. Трудно быть чекистом».
И снова скрип тормозов. Щелчок дверного замка.
– Приехали!
Двое в камуфляже остались в машине с Мироненко.
В остальном же все повторилось. Оцепленный подъезд, заблокированный лифт. Этаж отсечен.
Володя уже палец занес для звонка, как за спиной скрипнула дверь.
– Шумят, спать мешают, житья от вас нет… – понеслась визгливая надтреснутая старушечья брань.
Кто-то из оперативников шагнул вперед, появляясь в узкой полосе света, идущего с улицы.
Старушка ойкнула, хлопнула дверь.
«Теперь эта кошелка приклеится к замку намертво, – решил Калугин и утопил кнопку звонка. – Если и тут дети…»
Но детей не было.
Была только тишина.
Снова звонок.
Никакой реакции.
Калугин постучал кулаком. Дверь вздрагивала, глухо отзываясь на удары.
Снова позвонил.
Потом набрал на телефоне номер.
Было слышно, как в пустой квартире одиноко пиликает мобильный телефон.
– Свет горит, – сказал кто-то из оперативников.
– Что? – Калугин вздрогнул.
– Я говорю, снизу видели, что свет горит… Типа ночника или торшера… Слабый такой…
Владимир Дмитриевич отошел от двери.
– Ломайте.
– Гхм. – Командир оперативников вполголоса спросил: – Без санкции?
– Да. Ломайте. Ответственность моя…
– Давайте, ребята…
И ребята дали.
Только пыль от вывернутого косяка полетела.
По упавшей двери затопали крепкие ботинки.
– Кухня, чисто.
– Детская, чисто.
– Гостиная, чисто.
– Спальня… живых нет.
Уже чувствуя, что случилось непоправимое, Калугин направился в спальню. Коридор. Открытая дверь в ванную.
Хозяин квартиры лежал на кровати. Пустые глаза безразлично смотрели куда-то вверх, сквозь потолок, бесконечные перекрытия… в небо.
Константин Аркадьевич Тимирязев. Рядовой оператор технического отдела ФСБ.
Убит выстрелом в живот. Умер не сразу.
Калугин непослушными пальцами набрал номер Иванова.
– Леша, высылай, родной, криминалистов на квартиру к Тимирязеву. И «Скорую»…
– Труп, Владимир Дмитриевич?
– Труп. И знаешь что, пожалуй, отпускай остальных. Тут и без лишнего шума все понятно.
Калугин выключил телефон и обратился к командиру:
– В общем, отпускай ребят. Я тут криминалистов дождусь… А Мироненко отвезите домой. Хорошо?
– Хорошо, – командир кивнул. – Ребята, эвакуируемся…
– Хотя, погодите, я с ним поговорю…
Калугин спустился вниз, забрался в машину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49