В это время на дворе заскрипела калитка, залаяла собака и послышались го
лоса входивших на двор людей.
Ц Бабушка, бабушка! Мне страшно, не спится что-то, да и грезы все такие стр
ашные, будто ты, Ц заговорил сквозь слезы, дрожа всем телом, вбежавший де
сятилетний внук Борецкой, сын ее сына Федора Исакова.
Ц Что ты, Васенька, чего испужался? Ц прервала его Марфа, лаская мальчик
а. Ц Что такое тебе привиделось?
Ц Да вот, будто, ты, да пан этот, Ц ребенок указал рукой на Зверженовского
, Ц хватаете меня мохнатыми руками и хотите стащить с собой в яму, оттуда
тятенькин голос слышится, да такой слезливый, и он, будто, сидя на стрелах,
манит меня к себе. Кровь из него ручьем хлещет, а глаза закатились. Мне не х
отелось прыгать к нему, да вот пан этот так на меня глянул, что я не вспомни
лся, сотворил крестное знамение, зажмурился, прыгнул, вскрикнув, и просну
лся. Вокруг меня темно, и, кажись, наяву, представился мне опять тятя, погля
дел на меня так жалобно, к вам сюда кулаком погрозился и пропал. Я хотел вы
говорить молитву: силюсь, да не могу. Тут оглушил меня звук колокола… Отец
-то мой давно уж мне грезится…
Ц Полно, полно, позабавься, да полакомься гостинцами… и все пройдет, Ц в
смущении заговорила Марфа и высыпала в подол его рубашки из коробки всяк
их сластей.
Ребенок ушел с пришедшей за ним нянькой.
Ц Должно, это наши стучат по стенам, а то бы рабы твои остановили незваны
х гостей! Ц радостно сказал Зверженовский, заметно ободрившись.
Ц И впрямь наши, Ц отвечала Марфа и вместе со своим гостем перешла из гр
идницы в соседнюю советную палату.
Там, действительно, уже были налицо все их соплеменники: сам тысяцкий Еси
пов, степенной посадник Фома, посадник Кирилл, главный купеческий старос
та конца Марк Памфильев, из живых людей
Обывателей.
, Григорий Куприянов, Юрий Ренехов в другие старосты концов: Наровс
кого, Горчанского, Загородского и Плотницкого, некоторые чтимые в Новгор
оде купцы, гости и именитые, наконец, такая же знатная и богатая вдова, как
и Марфа, Настасья Ивановна, которая хвасталась, что великий Иоанн, в бытно
сть свою в Новгороде в 1475 году, ни у кого так не был роскошно угощен, как у ней
.

IV. Среди спасителей отечеств
а

После взаимных приветствий жданые гости разместились по широким лавка
м.
Первая начала Марфа, обратившись к тысяцкому Есипову:
Ц Что, велемудрый боярин, соглашается ли с нами народ? На нашей ли улице п
раздник?
Ц Пока еще будни на нашей улице, боярыня, вот что скажет завтра. Золото, се
ребро и вино действуют; в хмельном разгуле народ побушевал, потолокся на
площади, да и разошелся по домам, Ц отвечал Есипов.
Ц Теперь время действовать словами. Вон Феофил как опешил толпу велере
чием своим, все пали ниц и заныли об отпущении вины, Ц заметил посадник Ф
ома.
Ц Да, он все дело на свой лад настроил, да черно на душе его, так и всем буде
т: сладко во рту, да горько на сердце отрыгается! Ц вставил свое слово Зве
рженовский.
Ц Я сама завтра явлюсь перед народом. Он еще помнит меня и поминает, Ц на
чала было Марфа.
Ц Проклятием, Ц перебила ее Настасья Ивановна. Ц Я сама слышала намед
ни, как поносили тебя, боярыня, кляли, позорили того, кто послушает твоих н
аветов и обещались вымести телом пристанника твоего Софийскую площадь,
если он только покажется на ней.
Ц «Слова без дел, что лук без стрел»! Ц ваше же русское присловие! Ц оби
делся Зверженовский. Ц Таковы новгородцы; а как услышат, что земляки мои
наготове напасть на москвитян Ц заговорят другое. Они как рыбы Ц в худу
ю погоду ищут глуби, а в ясную любят поиграть на солнце.
Ц Надобно непременно пустить слух, что Казимир стоит за нас и рать его уж
е выступила против москвитян, Ц поспешно сказала Марфа.
Ц Да их, вашу братию, новгородский народ не стал терпеть за обманы и назы
вать челядинцами, голой Литвой, блудливыми кошками и трусливыми зайцами!
Ц заметил один из старцев.
Ц Небось, на нашей стороне еще много людей, а золото, ласковые слова и обе
щания перетянут хоть кого. Завтра попробуем счастья новыми посулами, под
мажем колеса, и все пойдет ходче, Ц с веселым, беззаботным смехом произне
с Зверженовский.
Слуги в это время внесли и поставили на столы яства и пития, и между долгим
и разговорами и совещаниями началась попойка. Болеслав Зверженовский, с
ъев конец сладкого пирога и оросив его крепким русским медом, воскликнул
первый:
Ц Многолетие тебе, Марфа Борецкая, нынешняя боярыня и будущая княгиня н
овгородская.
Ц Многолетие, многолетие! Ц подхватили все, и гордая жена, встав, начала
раскланиваться во все стороны.
Вдруг ударил колокол, другой, и благовест разлился по всему городу.
Все встрепенулись, как вороны, почуя кровь, думая, что это призыв к бунту и
убийствам, но вскоре опомнились, и тысяцкий Есипов сказал:
Ц Чу… утреня… пора и по домам…
Ц Нас давеча изумил еще дальний колокол в самую полночь, так завыл, что м
ы, шедши к тебе, боярыня, индо пригнулись к земле, Ц вставил один из гостей.

Ц Да, сильна непогода на Софийском храме, говорят, бурей крест сломило,
Ц добавил другой.
Ц Ахти! Ц воскликнул третий, Ц это, братцы, помяните мое слово, не к добр
у…
Ц Ты бы сидел между баб и точил им веретена, когда, ничего не видя, начинае
шь уже трястись как осиновый лист, Ц оборвал его Зверженовский.
Все засмеялись, иные от души, а иные и нехотя вслед за другими.
Ц Горожане! братия! Ц начала снова Марфа. Ц Время наступает, отныне я за
бываю, что нарядилась женщиной, прочь эти волосы, чтоб они не напоминали м
не этого, голова моя просит шлема, а руки меча; окуйте тело мое доспехами р
атными, и, если я немного отступлю от клятв моих, залейте меня живую волнам
и реки Волхова, я не стою земли.
Ц И мы тоже! Ц подхватили все.
Ц Завтра поступаем по общему условию!
Ц Утро вечера мудренее, Ц говорили между собою, расходясь, гости.
Ц Каково же завтра проглянет день?
«Что-то темно! Уж не суждены ли нам вечные сумерки», Ц думали робкие, и ско
ро чудный дом Марфы опустел и замолк как могила.
На одном конце стола, покрытого длинной полостью сукна, стоял ночник: ого
нь трепетно разливал тусклый свет свой по обширной гриднице; на другом к
онце его сидела Марфа в глубокой задумчивости, облокотясь на стол. Ее гру
дь высоко вздымалась. Печаль, ненависть, злоба, сомнение о сыновьях сверк
али в ее глазах.
Ц Итак отныне я не женщина, Ц воскликнула она. Ц Прочь же эти уборы!
Она сорвала с головы своей покрывало, и две длинные косы, иссиня-черные, к
ак вороново крыло, расплелись и скатились волнами на ее могучие плечи.
Когда волнение ее несколько улеглось, ей представился отец Зосима с коро
тким и вместе укоряющим взглядом. От сердца ее отлегло, на душе стало свет
лее и слеза умиления скатилась из ее глаз.
Она вздохнула было с облегчением, но вдруг ее взор упал на лезвие сабли, за
бытой Болеславом Зверженовским.
Вид этой сабли снова напомнил ей все.
Она схватила косу и мгновенно обрезала ее.
«Свершилось!» Ц пронеслось в ее голове.

V. Новгородская бывальщина


Багровая заря взошла на небо и бросила свой красноватый отблеск на землю
. Настало раннее утро. Погода была переменчива. Порой ветер разгонял обла
ка и показывалось солнышко, то опять оно заволакивалось тучами, черным с
аваном повисшими над Новгородом.
Снова, как и вчера, ударили в вечевой колокол со двора Ярославова, и пронзи
тельный звук его разлился по окрестностям. Народ, только что успокоенный
накануне Феофилом, не знал, как и разгадать причины нового призыва на общ
ественный совет. Улицы заволновались, и ропотный шум толпы все усиливалс
я и усиливался на Софийской площади.
Около самых ворот веча, осажденных со всех сторон народом, стоял старик с
длинной, седой как серебро бородой, в меховой шапке с куньей оторочкой и д
линными подвязными наушниками, зипун на нем был серый, на овчинном подбо
е, в руках держал он толстую, суковатую палку, с широким литым набалдашник
ом из меди. Хотя морщины складками облегали его лицо, но глаза, из-под седы
х нависших бровей, горели огнем юности, особенно когда он, рассказывая пр
о былую старину окружавшим его любопытным, приправлял свой рассказ разн
ыми прибаутками, присказками и присловьями и, переносясь на много лет на
зад, подражал молодецким движениям.
Ц И что за времена настали нонеча! Ц говорил он. Ц Чуть враг за лишком
Ц и поникнут головами так низко, что шапка валится. Со страха, вестимо, ис
кра кажется больше полымя. Износил я на плечах своих десятков семь с золо
тником годов, и изучился видеть, что черно, что бело. Бывало, кто не слыхал, к
то не видал Новгорода Великого далеко? Тот город то-то привольный, то-то м
огучий! Ц говаривали и немчины, и литвины, и все иноземные людины: ганзей
цы и мурмане, гречины и татары, бывшие в нем не как врага, а как гости, Ц люб
или заглядываться на позолоченные главы церквей его, разгуливать по шир
оким улицам и любоваться на площадях и в балаганах всеми товарами заморс
кими! Тут раскиданы и меха пермские, и полотна фламсендские, и ковры перси
дские, и соболи сибирские, и камки хрущатые, и бахромы золотниковые, и всяк
ие снадобья хитротканные, и седла азиатские, и камни самоцветные, и жемчу
га бурлицкие, и уздечки поборные, и всякие узорья выписные. Всего грудами
навалено было перед чужеземными зеваками Ц отдай деньги и бери добра ск
олько хочешь, сколько можешь.
В мирное время задает всякий пир на весь мир! Отъедайся, отпивайся душа, хо
ди стена на стену, али заломи набок шапку отороченную, крути ус богатырск
ий да заглядывайся на красоточек в окошечки косящатые; затронул ли опять
кто, отвечай огнем, да копьем, да стрелами калеными, прослышат ли про кара
ван ливонский, али чей-либо ненашенский Ц удальцы новгородские разом о
скачат его, подстерегут и накинутся с быстротой соколиной раскупориват
ь копьями добро, зашитое в кожи, а меж тем Ц косят часто головы провожатых
, как маковинки. Бывало, одурь возьмет, как давно нет дела рукам; ну что, сиди
на печи, да гложи кирпичи Ц разучишься и шевелить мечом; ждешь, не дождеш
ься, когда-то грохнет вечевой колокол, а уж как закатится, любо сердцу мол
одецкому, вспрыснет его словно живою водою радость удалая. Уж так забьет
ся, так заскачет ретивое, как конь необъезженный в чистом поле, того и гляд
и, что выскочит в пригоршню. А бились мы с Чудью и с Ямью, и с своими, и с чужим
и, и морем, и сухим путем, и Наровою, и Волгою, и по Нову-озеру неслось наше оп
олчение на несчетных судах. На кого наскочили, тот разведывайся; куда при
шли, там и дома. В Кострому ли, в Тверь ли, в Ярославль ли, под Астрахань ли бо
гатую, рады не рады Ц принимайте гостей, выносите калачей на золотых блю
дах, на серебряных подблюдниках, выкатывайте бочки медов годовалых и чок
айтесь с ними зазванными пирами; а если хозяева попросят расплаты, рассч
итывайся мечами, да бердышами, да бери с них сдачи ушами да головами, а там
снимай, удалая дружина, и мчись восвояси. А где лихой народец, как примером
сказать бы в ближних пригородах ливонских, да еще где застанешь его не вр
асплох и выступят против тебя хозяева-то в железных обручах, да начнут пе
ресыпаться с гостями своим свинцовым горохом, затепливай скорей его лач
угу со всех четырех сторон и тут-то вот и привольно бывает погреться: шум,
гам, гик, вопль, стены трещат, рушатся, растопленное железо рекой течет, а л
юд словно воск тает. Натешилась душа, и заливай пожарище вражеской кровь
ю; ведь как булат разогреется, от него пар валом валит, острие притупится х
лестать по телам да по костям, а еще хочется. Ведь это не то, чтобы мы напрас
линно нападали на соседей, и они при случае не спустят. Обоз ли отбит у наш
их, девушек ли захватит, золота ли без счета пограбит, да передушив старик
ов и малых детей Ц это им обычно; да не удавалось проклятым в частую, как н
ам приходилось, напрашиваться не в любые для них гости. А как опять мирова
я, так и мы бывало придерживаемся присловья: «В поле враг, дома гость, сади
сь под святые
В передний угол.
, починай седову; в лесу Ц кистенем, а в саду Ц огурцом». И ведется ре
чь любезно, и ходим об руку попарно, и любуются, не насмотрятся наши гости,
как красуется град наш, а в нем рдеют девицы красные, да разгуливают молод
цы удалые, и бросаются им всякие диковинки редкие, и стали звать, прозыват
ь его давно-предавно, чуть прадеды помнят, и чужие и свои славным, богатыр
ем, Великим Новгородом.
Взоры слушателей, впившиеся в рассказчика, сверкнули огневой отвагой, а
старик, откашлянувшись, продолжал:
Ц И ноне придерживаются этого старики, да не обеими руками, с тех пор, как
Иоанн московский залил наши поляны родной нашей кровью. Все как-то пошло
на разлад: старики шатаются от старости, молодые трясутся от страха, а род
ина гибнет. Молодечество
Разбой.
иные стали считать делом зазорным, а по силе грамот отнимать Ц это
им нипочем. Укажите-ка мне, кто теперь поспорит, постоит и словом, и делом, и
языком, и плечом за отчизну. Разве один Чурчила с своими удалыми удальцам
и! Если бы ономнясь не отшатнулся бы он добывать добра в Ливонию, в замок Г
ельмст, попятил бы московскую дружину так, что некому было бы и до Москвы д
обежать. Он хоша и не словесен, да рука-то его речиста, что твой кистень.
Ц Краснобай ты, старинушка, но кривы уста твои, да нас-то по что изобидел т
ы? Чем мы не молодцы? Загуди только труба воинская, все побратаемся скинут
ь головы свои или вражеские, выменять на косную жизнь, на славную смерть!
Ц воскликнули окружавшие старика.
Ц Все красно, ребятушки, да не так как солнце! Ц возразил он. Ц Прежде бы
вало, московские князья засылали к нам гонцов и велеречиво просили через
них подмоги. Дмитрий Иоаннович не знал, как чествовать нас, когда на Кулик
овом поле четыредесять тысяч новгородцев отстаивали Русь против поган
ой татарвы, хоть после и озлобился на нас, что мы въяве и без всякого отчет
а стали придерживаться своего самосуда, да делать нечего, из Москвы-то ст
ало пепелище, так выжгли ее татары, что хоть шаром покати, не за что зацепи
ться;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31