К вечеру, послезавтра, приготовьте ре
йтаров ваших у западной башни, а до того расположите их в Черной лощине.
Ц Черт возьми! Уж я это слышал. Что же дальше?
Ц Поперхнись ты сам нечистым, Ц проворчал Гримм, Ц я вытащу фрейлейн Э
мму, Ц продолжал он громче, Ц по лестнице, которую приставлю к ее окошку,
завяжу ей рот и передам вам с рук на руки.
Ц Прекрасно! Ц захохотал фон Доннершварц. Ц То-то я насмеюсь над глупы
м стариком, жеманной его дочерью и над этим жиденьким хвастуном Бернгард
ом.
Ц Ради Бога, тише, благородный рыцарь! Я сам, признаюсь вам, ненавижу их вс
ех от души, с тех пор, как отставной наш гроссмейстер обошел меня и сделал
кастеляном замка мальчишку Штейна, своего стремянного, но, право, боюсь, п
одслушают нас и вздернут нас с вами на первую осину, обновив чьи-нибудь ку
шаки на наших шеях, Ц проговорил Гримм, робко озираясь.
Ц Как? Меня? Рыцаря, носящего шпоры и меч, повесят на веревке, как бадью на
лист, и оставят болтаться ногами и головой между землей и небом?! Что ты! Об
разумься, старый Гримм.
Ц С тех пор, как вы захлебнулись было шлемом своим от рук Гритлиха, наш-то
смотрит на вас не совсем милостиво и доверчиво.
Ц Черт возьми! Напомнил еще ты об нем, Ц закричал Доннершварц во все гор
ло. Ц Если бы он не ускользнул, я бы вышиб из него душонку…
Зная, чем остановить своего бывшего хозяина, Гримм вдруг притворился исп
уганным, всплеснул руками и шепотом произнес:
Ц Посмотрите, камень шевелится, я как будто вижу посинелое лицо мертвец
а и закатившиеся полуоткрытые глаза его! Прощайте. По чести скажу вам: мне
не хочется попасть в его костяные объятия, а в особенности он не любит рыц
арей. Помните условие, а за Гритлихом послал я смерть неминуемую; его подс
терегут на дороге, лозунг наш «Форвертс!»
Вперед!
.
Гримм на цыпочках и ощупью стал пробираться домой.
Перепуганный насмерть Доннершварц пустился бежать во всю рыцарскую пр
ыть. Скоро мрак скрыл их обоих от глаз Гритлиха. С другой же стороны замка
послышался новый шорох.
Юноша стоял в изумлении, как вкопанный.
Он давно замечал тайную связь между коварным Гриммом и самохвалом Донне
ршварцем, но зная, что первый был прежде в услужении у второго, не обращал
на это внимания. Теперь же счастливый случай помог ему открыть их адские
замыслы относительно его и Эммы. Гритлих невольно опустился на колени и,
подняв руки и очи к невидимому, но вездесущему Существу, стал горячо моли
ться. Это была молитва без слов от полноты охвативших его чувств.
Чистый фимиам души доступен слуху Всевышнего.
Молитва облегчила несчастного юношу, с души его скатилась будто тяжелая
глыба…
Вдруг перед ним, как из земли, выросла белая фигура.
Ц Моя Эммхен, сестрица моя дорогая! Ц с рыданием воскликнул Гритлих.
Уста их слились в долгом поцелуе.
Ц Что стало с тобою?.. Ты так печален, как будто недоброе таишь в сердце? Ц
спросила, наконец, Эмма, играя его кудрями.
Ц Ты сама не весела, Ц отвечал он, Ц верно зловещее предчувствие томит
и твою грудь.
Ц Напротив, смотри, я смеюсь. Право, мне так хорошо теперь.
Ц А сама плачешь? Я ведь это чувствую: слезы твои на щеках моих.
Ц Зато на душе у меня так легко! С тобой и горевать весело. Ну, поверь же мн
е, в глазах моих плачет радость… Это наслаждение! Ты зачем мне назначил бы
ть здесь?..
Ц Скажи мне прежде, чему ты радуешься?
Ц Тому, что ты любишь меня! А знаешь что, милый Гритлих, отец мой отдаст мен
я тому рыцарю, который отличится в битве с русскими. Бернгард уверял меня,
что я буду его. Как я рада! Он такой милый, добрый.
Гритлих побледнел. Он насилу выговорил дрожащим голосом:
Ц Как, ты радуешься тому, что будет стоить мне жизни?
Ц Почему же? Разве… Да… ты русский, я и забыла это. Бесценный мой Гритлих, з
а что ты любишь отечество больше нас. Ужели ты хочешь сражаться с противн
иками нашими и убить батюшку и Бернгарда?
Ц Бернгарда?.. О! Я забыл: ты не любишь меня, Эмма. Прощай же! Теперь я вижу, чт
о я круглый сирота, для всех чужой на белом свете!
Ц Что ты, Гритлих, да тебя я не променяю ни на что на свете… И ты говоришь, ч
то я не люблю тебя! Что сделалось с тобой? Разве Бернгард помешает нам люби
ть друг друга по-прежнему? Если это случится, я отвергну его…
Так рассуждала чистая невинность.
Ц Как же ты любишь меня? Ц спросил Гритлих, жадно прислушиваясь к звуку
ее речей.
Ц Да как, право, и сказать не умею. Вот отдала бы за тебя все, что имею. Мне та
к всегда привольно с тобой: не наговорюсь, не насмотрюсь на тебя; все бы лю
бовалась я тобой, гладила бы кудри твои, нежила бы голову твою на груди мое
й. О! Не умирай, Гритлих!.. Мне будет скучно без тебя, я не перенесу этого… Я лю
блю тебя ненасытно, как родного моего, как брата, как…
Ц Только-то! Ц дико вскрикнул он, услыхав последние слова…
Эмма вздрогнула, в ужасе отступила от него и замолчала.
Юноша, преодолев свое волнение, твердо произнес:
Ц Эмма, будь счастлива с Бернгардом, он стоит тебя, а обо мне забудь совер
шенно. Остерегайся разбойника Доннершварца и злого Гримма: они покушают
ся на тебя…
Он не договорил и опрометью бросился бежать от нее к калитке, выдернул за
сов и исчез из сада.
Эмма несколько мгновений, ошеломленная, стояла на месте и вдруг, как сноп
упала на траву.
Угрюмый и печальный сидел старик фон Ферзен в комнате Эммы, около постел
и своей любимой дочери.
Ее нашли без чувств в парке замка, принесли и уложили на кровать.
Около нее хлопотала старая Гертруда Ц ее бывшая кормилица и затем няньк
а. Девушка лежала нема и недвижима, правая рука ее свесилась с кровати: в н
ей судорожно был зажат какой-то предмет.
Гертруда прыскала на нее свежей водой.
Эмма шевельнулась, рука разжалась и что-то упало на пол.
В эту минуту в комнату вбежал Бернгард. Его черные волосы были в беспоряд
ке и еще более оттеняли мертвенную бледность его лица. Он упал на колени п
еред постелью любимой девушки и неотводно устремил на нее свой взгляд.
Ц Гритлих, Гритлих! Ты не понял меня, Ц прошептала Эмма слабым голосом и,
как бы очнувшись, привстала немного, обвела глазами комнату, затем горьк
о улыбнулась оттолкнула протянутую руку Бернгарда и снова упала на поду
шки.
Фон Ферзен поднял упавший из руки его дочери предмет. Это оказалась сере
бряная раковина. Он открыл ее и нашел русый локон Ц несомненно локон Гри
тлиха.
Бернгард взглянул и вздрогнул.
Завеса спала с глаз его, золотые сны любви рассеялись как дым, и в этом ужа
сном пробуждении они оба с Ферзеном поняли, кому отдано сердце Эммы.
Ц Где он?.. Отдайте мне его, Ц продолжала бредить больная. Ц Душно, тяжел
о, темно без него!.. Где я? Далеко ли он?.. Увижу ли я его?.. Что это налегло на сер
дце… Знать, все кончено!
С жгучею, невыразимою сердечною болью прислушивался Бернгард к этому ро
ковому бреду молодой девушки.
Наконец он заговорил:
Ц Клянусь любовью моей к тебе, Эмма, я догоню его и приведу к тебе, или истр
ачу жизнь свою по капле подле тебя, за тебя…
Последние слова он договорил уже за дверью.
Эмма как бы пришла в себя от его слов… Она взглянула на него так нежно, так
выразительно, как бы благословляя его своим взором, и этот взор пролил в е
го душу еще более отваги и непоколебимости в принятом им решении.
По его уходу Эмма снова закрыла глаза.
Ц Раздену я ее, благородный господин мой, да спать уложу, к утру все как ру
кой снимет, опять пташкой по замку заливаться будет, Ц сказала Гертруда
опечаленному, сидевшему с поникшей головой, фон Ферзену.
Он посмотрел в последний раз на свою дочь, встал и медленно вышел из комна
ты к гостям, которые продолжали пировать в готической столовой замка Гел
ьмст, заранее торжествуя победу над русскими бродягами.
Не рано ли?

X. В московской думной палате


В то время, когда в замке Гельмст рыцари ордена меченосцев с часу на час жд
али набегов новгородских дружинников; в то время, когда в самом Новгород
е, как мы уже знаем, происходили смуты и междоусобия по поводу полученног
о от московского князя неожиданного запроса, а благоразумные мужи Велик
ого Новгорода с трепетом за будущее своей отчизны ждали результата отпр
авленного к великому князю ответа, посмотрим, что делалось тогда в самой
Москве.
Было ЗО-е сентября 1477 года.
Роковая запись новгородская была получена накануне, и великий князь пов
елел для выслушания ее собраться всем ближним своим боярам в думную пала
ту для окончательного разрешения дела относительно вольной отчины сво
ей Ц Великого Новгорода.
К назначенному по обычаю того времени раннему часу думная палата велико
княжеская была полна. Сам великий князь восседал на стуле из слоновой ко
сти с резною спинкою, покрытой бархатною полостью малинового цвета с зол
отой бахромою.
Высокие рынды в белых одеждах стояли чинно по обе его стороны. На правую р
уку от великого князя стояла скамья, на которой лежала его шапка, а по лево
й другая с посохом и крестом.
Невдалеке сидел митрополит Геронтий, окруженный высшими духовными чин
ами, а затем уже на лавках, устланных суконными подушками, заседали бояре
и князья.
Подьячий Родион Богомолов с пером за ухом стоял, вытянувшись в струнку, н
а конце делового стола и держал под мышкой длинный столбец бумаги.
Копейщики и дети боярские с заряженными пищалями стояли на страже у двер
ей.
Когда известная уже читателям запись была прочтена, лицо великого князя
сделалось сумрачно, бояре и князья стали переглядываться между собою, по
глаживать свои бороды, приготовляясь говорить, но, видимо, никто первый н
е решался нарушить торжественную тишину.
Иоанн Васильевич обвел глазами собрание, остановив на несколько мгнове
ний свой взгляд на Назарии, сидевшем с опущенной долу головой, и на митроп
олита, погруженного в глубокие, видимо, тяжелые думы.
Ц Владыко святый, Ц начал он, Ц и вы все, верные сыны, опора отчизны наше
й, не сердобольно ли слушать нам, как отвечают единокровные нам смельчак
и новгородские. Они торжественно и бесстыдно запираются в данном мне от
них имени государя, они, строптивые, казнят позорною смертию верных люди
н законному государю своему, прямо намекают о намерении поддаться Литве
иноплеменной и явно выставляют меня лжецом. Как грибы растут они перед с
тенами вражескими, мечи их хозяйничают на чужбине, как в своих кисах, а сам
их хозяев посылают хлебать сырую уху на самое дно. Кто их не знает, того те
ло свербит, как ваши же языки, на острие.
Ц Смотри, пожалуйста, как эти чернильные дрожжи раздулись! Отодвинься, к
нязь Данила, а то они лопнут, так забрызгают! Ц сказал Сабуров.
Ц Долго ли до греха, Ц отвечал князь Данила Холмский, Ц он и сам-то не пр
осох еще с давешней попойки. Разве попробовать выжать его, начать хоть с г
оловы, а от нее уже и до ног не далеко.
Кругом раздался общий хохот.
Ц А земляк-то его прикусил язык.
Ц Видно, слова наши прямо в цель попали, Ц заметил Ряполовский.
Терпение Назария истощилось, глаза его разгорелись, руки невольно сжали
рукоятку меча, он вскочил с места и произнес дрожащим от гнева голосом:
Ц Кто хочет слышать ответ мой, тот может принять его с конца копья…
Великий князь, разговаривавший все время с митрополитом, повернулся в ст
орону споривших и повелительно произнес, указав на Назария:
Ц Правда, он горожанин без отечества, но и вы люди без души, если ставите е
му в укор любовь к родине. Теперь он москвитянин, стольный град наш Ц кров
ь его, рука моя Ц щит, а самая заступа его Ц честь его; кто хочет на него, по
йдет через меня.
Бояре разом умолкли.
«Забылись мы! Ц подумал каждый про себя. Ц Вот что значит свое и чужое!»


XI. Увещательная грамота

Ц Пиши! Ц обратился великий князь к подьячему Богомолову.
Тот быстро развернул столбец бумаги, обмакнул перо в медную чернильницу
и стал выводить им крючковатые старинные буквы, под диктовку самого Иоан
на:
«Люди новгородские! Рюрик, святой Владимир и другие предки мои, память им
вечная, повелевали вами, как подвластными себе во всю волю свою и вы не сме
ли ослушаться их. Вы служили им верно и честно, и вся эта честь принадлежит
вашим предкам; теперь я наследую право сие, жалую вас, ограждаю силою моею
, но могу ею зло казнить дерзких ослушников. Когда вы были ведомы Литвою и
платили ей поголовную дань свою, я не бременил вас своею такою же, но тольк
о истребовал законной доли своей, установленной веками, дедами и отцами
нашими; вы же замышляли и прежде и теперь сделаться отступниками от нее, с
тало быть и от меня, и хотите опять предаться Литве, несмотря на завещание
предков: блюсти повиновение законное старшему удельному князю Русском
у. Князь Божий над вами. Вы побили торговою казнью честных горожан, предан
ных мне, и, что всего позорнее, оболгали меня перед всею Русью, яко бы не наз
ывали меня Государем своим. За все сие я посылаю вам складную грамоту и вс
лед за ней иду со всем воинством моим, наказать вас, строптивых ослушнико
в. Но я как чадолюбивый отец готов еще помиловать вас, детей своих, если вы
одумаетесь и, преклонив повинные головы, испросите у меня отпущение за в
се вины свои, подтвердите прежние слова свои и согласитесь на все услови
я, извещенные вам под стенами Новгорода Великого Ц там повидаемся мы!»
Митрополит собственною рукою сделал приписку на этом же столбце:
«С соболезнованием душевным слышу о мятеже и расколе вашем. Бедственно и
единому человеку уклониться от пути правого, но еще гибельнее вдаваться
в него целому народу. Вам самим ведомо «не суть боги их яко наш Бог!» Трепе
щите заблудшие, страшный серп Божий, виденный пророком Захарием, да не сн
идет на главу сынов ослушных; вспомните реченное в Святом Писании: «беги
греха, яко ратника, беги от прелести, яко лица змеина». Сия прелесть есть л
атинская: она уловляет вас опять легковерных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31