В описываемую нами ночь она сидела в своей наугольной гриднице, где на ши
роком дубовом столе догорала восковая свеча в точеном костяном светце и
освещала передний угол с иконами в богатых окладах. Гридница эта была по
д сводами и роскошно убрана во вкусе того времени. Стены ее были обиты алы
м бархатом с раскиданными на нем серебряными и золотыми звездочками, а п
о бокам воткнуты были красивые позолоченные стрелы, как бы поддерживая э
ти богатые обои. В глубине гридницы стояло высокое ложе с пышными, шитыми
в узор шелками изголовьями, задернутое кружевным пологом.
Марфа Борецкая сидела недалеко от него, важно раскинувшись на лавке, пок
рытой соболями.
Это была красивая, но далеко не молодая женщина. Покрывало ее, отороченно
е золото-шелковой бахромой, было немного опущено на лицо, и из-под него ме
лькали быстрые глаза, особенно когда она повелительно устремляла их на с
воего собеседника, скромного чернеца, сидевшего перед ней с опущенными д
олу взорами.
Этот чернец был отец Зосима, еще довольно молодой, настоятель Соловецкой
обители.
Ц Да скажи же мне, отче Зосиме, каким случаем сделалась известна обитель
Соловецкая и по чьим следам вошел ты в нее? Ц говорила Марфа.
Ц Невидимая рука Божия привела меня в это тихое и уединенное пристанищ
е, Ц отвечал отец Зосима, Ц предместник мой, святитель Савватий, бывший
инок Кириллова-Белозерского монастыря, искал пустыни, где бы мог укромн
о возносить молитвы свои к престолу Всевышнего и безмятежно кончить дни
свои, пустился странствовать с духовным братом своим Германом. Они отыск
али такое место на диком, уединенном, совершенно безлюдном острове и пос
елились на нем в 1422 году; там выстроили они себе убогий шалаш под мрачными с
водами елей, недоступными солнечным лучам, а подле него часовню и дожили
срок жизни своей тихо и благословенно.
Ц Как же ты переступил рубеж светской жизни? Ц продолжала допытыватьс
я Борецкая.
Ц Молва и слава о подвигах моего предместника огласилась во всех конца
х земли русской, сердце мое закипело святым рвением Ц я отверг прелесть
мира, надел власяницу на телесные оковы и странническим посохом открыл с
ебе дорогу в пустыню Соловецкую, обрел прах предместников моих, поклонил
ся ему, и искра твердого, непоколебимого намерения, запавшая мне в душу, ра
зрослась в ней и начала управлять всеми поступками моими. С благословени
я покойного архиепископа новгородского Ионы, основал я храм и огородил е
го стенами. Люди чуждые мира стекались ко мне со всех сторон и охотно поне
сли со мной тяжелый крест, скоро сделавшийся для нас легким; вскоре все из
брали меня настоятелем, и это избрание довершил Иона благословением сво
им и поставил меня в игумены. Мощи святителя Савватия перенесли мы со все
м благочинием в обитель, где почивают они и доныне. С тех пор живем мы тихо,
миролюбиво, согласно и привольно. Грамотой новгородской предоставлено
нашей обители владеть островами Соловецким, Анзерским, Заяцким и другим
и. Мы, сколько могли, улучшили обитель: питаемся рыбной ловлей и засеянным
и нашими руками овощами; завели солеварню, провели каналы от потопления
и без всякой нужды ожидаем вечности.
Ц И тебе, отче святый, не взгрустнулось по свету в юные годы твои? Не наску
чили труды тяжкие, каждодневные, ни тогда, ни теперь?
Ц Они-то и не дали места скуке в душе моей, посвященной Богу и трудолюбию.
Тогда я был крепче телом, ныне Ц духом. От молитвы Ц к трудам, от трудов Ц
опять к молитве. Мне некогда было скучать и кручиниться. На душе было легк
о, на сердце весело. В часы отдохновения, бывало, выйдешь поразмыслить о св
оей новой жизни, взглянешь на все окружающее, начнешь созерцать искусств
о Небесного Художника Ц и мысли потонут в дивной красоте. Дикое, но прекр
асное очарование положительно сковывает тебя: высокие развесы елей, пыш
ными шатрами нависшие и шумно раскачивающиеся над головой, а под ногами
мрачное море, по которому ходят бурливые волны, глаз обнимает бесконечну
ю сизую пелену, кипящую сверкающими алмазами при свете дня. Одна мысль, чт
о ты находишься на краю земли, отдаленном от всего мира, возбуждает благо
говейные и высокие чувства, не радость и не печаль закрадывается в душу, а
что-то необъяснимое, что выше того и другого. Когда же в немом восторге сл
еза умиления прольется из глаз, упадет на сердце и осветит его, когда душа
зарвется из пленной оболочки своей и запросится в мир чудес и света… тог
да поймешь этот мир, несравненно более прекрасный, нежели оставленный то
бой.
Зосима умолк.
Благоговейно слушала Марфа вдохновенные слова святого мужа и после нек
оторой паузы растроганным голосом сказала:
Ц Да, у кого святое тепло на сердце, тому и ничего недостает; но у кого душа
больна…
Она не могла более продолжать и быстро надвинула покрывало на все лицо, ч
тобы он не прочел в нем движения сердечных дум.
Ц У кого она страдает светскими помыслами, так ее и многим не удовлетвор
ить: это бездонный сосуд, которого ничем никогда не наполнишь! Ц отвечал
, понявши ее, отец Зосима.
Ц Истинно верую в слова твои, Ц начала она опять, успокоившись. Ц Помни
шь ли, праведный отче, когда ты искал покровительства моего от обид двинс
ких жителей. Я владею близ страны, тобой обитаемой, богатыми селами, но я о
тказала тебе во всякой помощи. Теперь совесть, раскаяние мучит меня.
Ц Человеку долженствует помнить одно добро; тебя смутил искуситель в о
бразе неверного литвина. Прости меня, боярыня. Хоть ты и чтишь его своим су
женым, но истина руководствует мной, и я вторично повторяю устами ее: «отж
ени от себя врага, удались от зла и сотвори благо».
Она сидела с поникшей головой.
Ц И тогда неправеден был гнев твой, Ц продолжал Зосима. Ц Вспомни, скол
ько щедрот своих излил на тебя законный князь твой: все имущество твое, зл
ато, серебро, каменья дорогие и узорочья всякие, поселья со всеми землями
и угодьями остались сохранены от алчбы вражеского меча; жизнь твоя, бывш
ая подле смерти, искупилась не чем иным, как неподкупною милостью велико
го князя московского. Сверх того, сын твой Дмитрий также не обойден был ею
и пожалован знатным титулом боярина московского. Чего же недостает нена
сытности твоей?
Глаза Марфы блеснули из-под вновь приподнятого ею покрывала.
Было заметно, что напоминание о прошедшем затронуло слабую струну ее сер
дца.
Ц Но где же сыновья мои? Ц воскликнула она. Ц Один под черным рубищем му
ромского монаха, быть может, скитается без приюта и испрашивает милостын
ю на насущное пропитание; другой, Ц жалованный боярин мой, Ц под секиро
й московского палача встретил смертный час! Это ли милость великокняжес
кая!
Она перевела дух.
Ц Я призвала тебя и одарила богато, чтобы посоветоваться, как отвратить
общую напасть, грозящую всему Новгороду, а ты, пробудив во мне заснувшую б
ыло ненависть к мучительнице-тиранке Ц Москве, заставляешь еще каяться
за то, что я люблю отечество свое и не меняю его перед гонителем сына моег
о, меня самой, моей родины! Нет. Марфа не укротится, не посрамит себя!
Ц Многое я сказал бы тебе на слова твои, Ц прервал ее отец Зосима, Ц но т
ы, несомненно, слышала уже слова владыки нашего Феофила, а мне остается то
лько домолвить. Я призреваю цель твою, меня не смутят козни любимого твое
го Болеслава Зверженовского. Вы хотите властвовать! Но помните: кто выше
станет, тот быстрее падет! Любовь всякая, как и твоя к родине, бывает часто
слепою. Если ты не желаешь видеть света истины, то отпусти меня Ц я более
не нужен тебе Ц и дары твои оставь при себе: они тяжелы, не по силам моим.
Ц Тебя любит народ. Как молитвы твои доступны слуху Всевышнего, так и уве
щевания на подвиги бранные воспламеняют сердце каждого новгородца про
тив врагов отчизны! Ц начала было умилостивлять его Марфа.
Ц Я не вижу их! Ц сказал он равнодушно, вставая со своего места.
Ц Так благослови же хоть меня на это! Ц выговорила с заметной досадой о
горченная Марфа, поспешно вставая со скамьи.
Ц Отныне и до века благословляю и заклинаю тебя именем Вездесущего Сви
детеля всех дел и помышлений наших, и всеми святыми угодниками новогород
скими, и матерью-заступницей нашей, святой Софией, только на добрые дела!
Ц произнес торжественно Зосима и вышел.
Ц Гордый монах! Ц прошептала Марфа и в волнении начала ходить по светли
це.

III. Клятва

Шаги отца Зосимы не затихали на чугунном полу узких сеней терема Борецко
й, как Болеслав Зверженовский Ц незнакомец, разговаривавший со стороже
м, Ц вошел в противоположную дверь светлицы Марфы, блеснув своим коротк
им полукафтаньем и ножками кривой польской сабли.
Ц Здравствуй, боярыня! Ц сказал он мрачно с заметным неудовольствием в
голосе, низко и почтительно кланяясь хозяйке.
Ц А, это ты, пан! Ц ласково приветствовала она его, хотя выражение ее тепе
рь почти открытого лица носило следы только что пережитого душевного во
лнения. Ц Ну, что нового? Я давно поджидаю тебя!
Ц Свет наш состарился: что же искать в нем нового? Ц коротко отвечал он.

Ц Ночь уже очернила его, теперь он не белый, а во мраке, и в этих случаях, по
моему мнению, новостям должен быть урожай, Ц с ударением на каждом слове
проговорила Марфа, усаживаясь на скамью.
Ц Ты, боярыня, сама была окружена за последнее время чернотою, от которой
не спасет тебя и свет, а во мраке Ц новости мрачные; не спрашивай же о них!

Ц Что замышляешь ты сказать мне? Ц озабоченно спросила она, не поняв ил
и не желая понять его намека. Ц Или худой оборот приняли наши дела, или ма
ло людей на нашей стороне? Возьми же все золото мое, закидай им народ, вели
от моего имени выкатить ему из подвалов вино и мед… Чего же еще? Не изменил
ли кто?
Ц Никто, все идет хорошо! Ц спокойно отвечал Болеслав, садясь возле Бор
ецкой по данному ею знаку.
Ц С чего же ты такой озабоченный, пасмурный?
Ц Не дух ли сына твоего, Феодора, до меня являлся проститься с тобою? Ц от
ветил он ей вопросом.
Ц Нет, это был чтимый Зосима, муж разумный, но… несколько… не знаю что и ск
азать о нем.
Ц Не в нем дело! Ц раздраженно прервал он ее. Ц Ты давно не видала своег
о сына?
Ц С тех пор, как московские тираны выволокли его в цепях из родных стен и
принудили постричься в Муроме; напрасно я старалась подкупить стражу, ли
ла золото как воду, они не выпустили его из заключения и доныне, не дозволи
ли иметь при себе моих сокровищ для продовольствия в тяжкой иноческой жи
зни… Но к чему клонится твой вопрос? Нет ли о нем какой весточки? Ц с трепе
тным волнением проговорила она.
Ц Боярыня! Ц торжественно, громко произнес Зверженовский, поднимаясь
с лавки, Ц будь тверда! Ты нужна отечеству. Забудь, что ты женщина… доконч
и так, как начала. Твой сын уже не инок муромский, не черная власяница и тяж
елые вериги жмут его тело, а саван белый, да гроб дощатый.
Ц Как?.. он… второй?
Ц Его домучили… Сегодня я узнал об этом достоверно от одного муромца, оч
евидца его последних минут. Но будь тверда…
Трудно описать выражение лица Борецкой при этом известии; оно не сделало
сь печальным, взоры не омрачились, и ни одно слово не вырвалось из полуотк
рытого рта, кроме глухого звука, который тотчас и замер. Молча, широко раск
рытыми глазами глядела она на рокового вестника, казалось, вымаливала от
него повторения слова «месть».
Зверженовский с злобной радостью, казалось, проникал своими сверкающим
и глазами в ее душу, но также молча вынул из ножен саблю и подал ее ей.
Ц Значит, ты понял меня? Ц произнесла она хриплым, сдавленным голосом.
Он кивнул головой и, сложа руки на груди, вопросительно глядел на нее.
Ц Клянусь острием этой сабли, клянусь кровью и прахом сыновей моих, я изн
урю себя, лишусь своего имущества, но уязвлю гордыню московского князя п
од стенами Новгорода, или пусть погибну под ножами его клевретов, Ц торж
ественно произнесла Марфа, размахивая саблей, и глаза ее блистали как ст
аль, которую она держала в руке.
Картина была достойна великого художника: хитрый поляк с сверкающими зл
обной радостью глазами, с шершавой головой и смуглым лицом, оттененным д
линными усами, казалось, был олицетворением врага и искусителя человече
ства, принимающего исповедь соблазненной им жертвы.
Ц Через мой труп перешагнут на тебя твои враги, боярыня, Ц хвастливо пр
оизнес он, Ц а победа надо мной достанется им дорого.
Ц А если она будет на нашей стороне?
Ц Тогда гуляй мечи на смертном раздолье! Весь Новгород затопим вражеск
ой кровью, всех неприязненных нам людей Ц наповал, а если захватим Назар
ия, да живьем еще, я выдавлю из него жизнь по капле. Мало ли мешал он мне, да и
тебе, ни на вече, ни на встрече шапки не ломал. А Захария посадим верхом на к
ол, да и занесем в его притон Ц Москву. Нужды нет, что этот жирный бык не бод
ается, терпеть нам его не след.
Ц А после, Ц с восторгом начала Марфа.
Ц А после, Ц прервал он ее, Ц после тебе в руки жезл правления… Казимир
твоя правая, а я Ц левая рука…
Борецкая дико, радостно захохотала.
Ц Ты… ты, Ц произнесла она, тихо переводя дух, Ц ты будешь моим, я твоей…
жизнь поделим поровну.
Вдруг в древнем Херсонском монастыре, на Хатуне, заныл колокол, брякнул н
есколько раз и опять замолк; только ветер, разнося дождевые капли, стучав
шие по окнам, гудел как труба Ц вестница чего-то недоброго.
Злоумышленники вздрогнули и переглянулись между собой.
Ц Что бы это значило? Ц почти шепотом сказала Марфа. Ц В глухую ночь кто
может взойти звонить на колокольню? Кажется, нам не послышалось?
Ц Нет, это, должно быть, ветер шевельнул колоколами, Ц отвечал Звержено
вский с расстановкой, прислушиваясь. Ц Вот опять стало тихо.
Ц Однако, это не даром… мне что-то жутко! Уж не бунт ли затевается? Кажется
, рано. Не предупредил ли нас кто-нибудь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31