Шорох сбрасываемой одежды. Шепот. Вайкери решил, что услышал вполне достаточно.
— Я иду наверх, — сказал он, обратившись к Гарри. — Сообщите мне, когда она сделает следующий ход.
* * *
Первым это услышал Клайв Роач, а потом Джинджер Брэдшоу. Гарри устроился на кушетке и заснул, перебросив длинные ноги через подлокотник. Роач протянул ногу и пнул Далтона по подошве ботинка. Гарри резко вскочил, не говоря ни слова, прислушался и взбежал вверх по лестнице. Дверь в библиотеку он чуть не вышиб. Вайкери доставил сюда из штаб-квартиры МИ-5 свою любимую раскладушку и сейчас спал, оставив по своей привычке лампу светить прямо себе в лицо. Гарри наклонился и потряс его за плечо. Вайкери открыл глаза и сразу же взглянул на часы: 2:45. Не задавая вопросов, он спустился вслед за Гарри в оперативную комнату. Он в свое время немало экспериментировал с трофейными немецкими фотокамерами и сейчас сразу же узнал звук. Кэтрин Блэйк закрылась в кабинете Джордана и поспешно фотографировала первую партию материалов операции «Литавры». Через минуту щелканье затвора прекратилось. Вайкери услышал шелест складываемых бумаг и звук закрывавшейся двери сейфа. Потом щелкнул выключатель, и Кэтрин Блейк направилась обратно в спальню.
Глава 40
Лондон
— Что ж, вот и герой дня! — провозгласил Бутби, распахивая заднюю дверь своего «Хамбера». — Садитесь, Альфред, пока вы не успели замерзнуть до смерти. Я только что закончил доклад в Двадцатом комитете. Как и следовало ожидать, они были потрясены. Попросили меня передать вам их поздравления. Итак, Альфред, поздравляю.
— Благодарю вас, — ответил Вайкери, думая о том, что только что услышал от начальника. Когда, интересно, он мог успеть побывать в Двадцатом комитете? Было всего лишь семь утра. С неба сыпался поразительно холодный дождь, Лондон все еще прятался в унылой полутьме зимнего рассвета. Автомобиль тронулся с места и покатил по тихой улице с мерцавшим от воды асфальтом. Вайкери расслабленно обмяк на сиденье, откинул голову назад и на мгновение закрыл глаза. Он был измотан до крайнего предела. От усталости он лишь с трудом заставлял себя шевелиться. Усталость сдавливала ему грудь, как хулиган со школьного двора, испытывающий удовольствие от того, что младшие школьники беспомощно плачут в его невыносимых объятиях. Услышав через динамики звуки, с которыми Кэтрин Блэйк фотографировала подготовленные для нее в ходе операции «Литавры» документы, он больше не заснул. Он так и не смог понять, что помешало ему спать: то ли волнение от того, что он столь умело обманул врага, то ли отвращение к средствам, к которым ему пришлось прибегнуть, чтобы это сделать?
Вайкери открыл глаза. Машина мчалась на восток, через однообразный георгианский пейзаж Белгравии, миновала угол Гайд-парка, затем проехала по Парк-лейн и Бейсуотер-род. Улицы были все еще пустынными: попадались лишь отдельные такси да проехали два-три грузовика. По тротуарам спешили редкие пешеходы; Вайкери почему-то показалось, что у них у всех такой вид, будто они чудом выжили во время эпидемии и теперь спешат вырваться из охваченного чумой района.
— Интересно, куда мы едем? — спросил Вайкери, снова закрыв глаза.
— Помните, я говорил вам, что Двадцатый комитет рассматривал возможность использования некоторых других наших акций «двойного креста» для повышения достоверности «Литавров»?
— Помню, — ответил Вайкери. Он также помнил, что был совершенно ошеломлен той быстротой, с которой было достигнуто это решение. Двадцатый комитет получил печальную известность своим воинствующим бюрократизмом. Каждый текст, используемый в «двойном кресте», должен был получить одобрение Двадцатого комитета, и лишь после этого его можно было отправлять немцам при посредстве включенных в работу агентов. Вайкери иной раз приходилось ждать по нескольку дней, прежде чем комитет давал санкцию на ту информацию, которую он отправлял по «двойному кресту» руками Бекера. Что же могло заставить их шевелиться с такой невероятной скоростью?
Но сейчас он чувствовал себя настолько усталым, что не мог заставить свой мозг продуктивно работать в поисках возможных ответов на этот вопрос. Он снова закрыл глаза.
— Куда мы едем?
— В Восточный Лондон. Если говорить еще точнее, то в Хокстон.
Вайкери чуть-чуть приоткрыл глаза, а потом снова позволил векам сомкнуться.
— Если нам нужно в Восточный Лондон, то почему мы едем на запад по Бейсуотер-род?
— Чтобы убедиться, что нас не сопровождают представители какой-нибудь другой службы, хоть дружественной, хоть враждебной.
— А кому может прийти в голову следить за нами, сэр Бэзил? Американцам?
— Вообще-то, Альфред, меня больше тревожат русские.
Вайкери приподнял голову, медленно повернул ее к Бутби, но тут же снова уронил на кожаную спинку сиденья.
— Я попросил бы вас пояснить мне это замечание, но я слишком утомлен.
— Через несколько минут вам все станет ясно.
— А там будет кофе?
Бутби громко захихикал:
— Что-что, а это я вам могу гарантировать.
— Очень хорошо. Вы не будете возражать, если я воспользуюсь случаем и вздремну несколько минут?
Ответа Бутби Вайкери уже не слышал, так как сразу же погрузился в сон.
* * *
Автомобиль резко затормозил и остановился. Вайкери, погруженный в чуткий сон, почувствовал, как его голова мотнулась вперед, а потом снова откинулась назад. Он услышал металлический звук открывающегося замка дверцы, почувствовал, как его лицо обдало холодным воздухом, и внезапно проснулся, сразу сообразив, где находится. И все же, поглядев налево, он не без удивления увидел сидевшего рядом с собой Бутби. После этого он взглянул на часы. О боже, почти восемь часов! Они целый час колесили по лондонским улицам. Шея болела от неудобной позы — все это время он просидел неподвижно, уткнувшись подбородком в грудь. Пульсирующая головная боль извещала, что ему срочно необходимы хорошие дозы кофеина и никотина. Он схватился за подлокотник, привел свое тело в нормальное сидячее положение и выглянул в окно: да, Восточный Лондон, Хокстон, уродливая улица из тесно прижавшихся один к другому домов, вместе очень похожих на фасад старой фабрики, переживающей трудные времена. Другая сторона улицы перенесла сильную бомбежку — отдельные покосившиеся дома, торчавшие среди груд щебня, походили на обломки гнилых зубов во рту старого бродяги.
— Проснитесь, Альфред, мы уже на месте, — услышал он слова Бутби. — Любопытно было бы узнать, что вы видели во сне.
Вайкери вдруг смутился. Действительно — что ему снилось? Может быть, он разговаривал во сне? Франция ему не снилась с тех самых пор — с каких «тех самых»? — да, с того момента, когда они обложили убежище Кэтрин Блэйк. Не могла ли ему сниться Элен? — спросил он себя. Вылезая из автомобиля, он снова почувствовал накатившую волну усталости и вынужден был, чтобы устоять на ногах, опереться рукой о задний бампер. Бутби, казалось, этого не заметил; стоя на тротуаре и побрякивая в кармане мелочью, он с явным нетерпением оглянулся на Вайкери. Дождь усилился. После того как Вайкери увидел окружающую разруху, погода показалась ему еще холоднее. Впрочем, после того как он выбрался на тротуар и набрал полную грудь сырого холодного воздуха, ему стало лучше.
Бутби распахнул дверь парадного и вошел в вестибюль. Дом, судя по всему, был переделан в многоквартирный — на одной стене было укреплено множество металлических почтовых ящиков. В глубине вестибюля, прямо напротив входной двери, начиналась лестница. Вайкери позволил двери закрыться у себя за спиной, и они оказались в темноте. Подняв руку, он нащупал замеченный выключатель, щелкнул... Безрезультатно.
— Здесь относятся к затемнению более серьезно, чем мы у себя на западе, — сказал Бутби. Вайкери достал из кармана плаща фонарик, вручил его Бутби, и тот затопал вверх по деревянной лестнице.
Вайкери не видел ничего, кроме контура широкой спины Бутби и желтоватого пятна тусклого света от слабенького фонарика. У него, словно у слепца, внезапно обострились все остальные чувства. В здании стоял отвратительный смешанный запах — воняло мочой, несвежим пивом, дезинфекцией, яичницей, жарившейся на прогорклом жире. Почти сразу же к запахам присоединились и звуки: кто-то лупил ребенка, одна пара шумно ссорилась, другая не менее шумно совокуплялась. В эту какофонию влились приглушенные звуки органа и хор мужских голосов. Едва успев удивиться, как это он умудрился не заметить по соседству церковь, Вайкери понял, что слышит передачу Би-би-си. Лишь после этого он сообразил, что сегодня воскресенье. За операцией «Литавры» и поисками Кэтрин Блэйк он совсем утратил ощущение времени.
Они вскарабкались на верхний этаж. Бутби обвел лучом фонарика лестничную площадку. Тощий кот сверкнул на пришельцев желтыми глазами, сердито зашипел и канул в темноту. Бутби двигался на звук радио, транслировавшего воскресную службу. Пение прекратилось, и теперь прихожане нестройным хором произносили Молитву Господу. Бутби извлек из кармана ключ и вставил его в замок. Перед тем как повернуть его и войти в квартиру, он выключил фонарь.
* * *
Они оказались в сильно запущенной небольшой комнате. Там находились незастеленная кровать, не больше, чем та, на которой спал Вайкери в своем кабинете в штаб-квартире МИ-5, крошечный закуток, где размещалась газовая плита с кипевшим на конфорке кофейником, да маленький столик, за которым неподвижно, как статуи, сидели двое мужчин, слушавших радио. Оба курили отвратительные французские сигареты «Голуаз», от дыма которых воздух в помещении был синим. Электрическое освещение было выключено, и в комнате не было иного света, кроме того, который проникал через узкие грязные окна, выходившие на задворки домов, стоявших вдоль следующей улицы. Вайкери подошел к окну и выглянул: внизу протянулся засыпанный мусором переулок. Два маленьких мальчика подбрасывали в воздух мятые консервные банки и били их палками, словно играли в крикет. Усилившийся ветер поднимал с земли обрывки газет, и они кружились над домами, как стая чаек. Бутби сразу же подошел к плите и налил пахнувший горелым кофе в две эмалированные кружки, при взгляде на которые возникало серьезное сомнение в их чистоте. Одну кружку он дал Вайкери, а вторую оставил себе. Кофе был никудышный — горький, несвежий и слишком крепкий, — но все же он был горячим и содержал кофеин.
Размахивая щербатой кружкой, Бутби представил Вайкери людей, находившихся в комнате.
— Альфред Вайкери, это Пеликан, — сказал он, указав на того, который был покрупнее и заметно старше. — Уверяю вас, это не настоящее его имя, а агентурная кличка. Боюсь, что настоящего его имени вы не узнаете. Я не уверен, что даже мне оно известно. — Он ткнул кружкой в сторону второго из сидевших за столом. — А этого парня зовут Хоук. И это вовсе не какой-то псевдоним, а как раз самое настоящее имя. Хоук работает на нас, верно, Хоук?
Но Хоук никак не отреагировал на эти слова, как будто вовсе не слышал их. Фамилия Хоук ему вовсе не подходила. Он скорее походил на палку или, может быть, тростинку, но не свежую, а давно завядшую и даже подгнившую — бледный, как труп, и неестественно тоший. Его дешевый по военному времени костюм болтался на костлявых плечах, как на вешалке. Бледность его была особого рода — такими бывают люди, постоянно работающие по ночам или под землей и почти не показывающиеся на солнце. Хотя он был не старше тех юношей, которых Вайкери учил в университете перед тем, как сменить работу, его белокурые волосы заметно поредели и в них угадывалась обильная седина. Сигарету он держал на французский манер — между кончиками длинного большого и тонкого указательного пальцев. У Вайкери возникло неприятное ощущение, что он уже когда-то видел этого человека, вот только не мог вспомнить, когда и где — то ли в столовой на Сент-Джеймс-стрит, то ли там же в архиве с кипой папок под мышкой. А может быть, он покидал кабинет Бутби через ту не предназначенную для простых смертных дверь, которой в ту ночь воспользовалась Грейс Кларендон? Хоук же не смотрел на Вайкери. Он немного пошевелился, когда Бутби сделал пару шагов в его сторону, — его голова наклонилась в сторону на какую-то долю дюйма и лицо напряглось, как будто он боялся, что Бутби сейчас его ударит.
Затем Вайкери всмотрелся в Пеликана. Он с одинаковым успехом мог быть писателем или докером, немцем или французом. Возможно, он был поляком — они сейчас попадались на каждом шагу. В отличие от Хоука, Пеликан смотрел прямо на Вайкери, пристально, хоть и несколько смущенно. Глаз Пеликана Вайкери не смог рассмотреть, потому что они скрывались за самыми толстыми стеклами очков, какие Вайкери когда-либо видел. К тому же линзы были немного затемненными; вероятно, их обладатель не только плохо видел, но и плохо переносил яркий свет. Под черным кожаным пальто он носил два свитера — серый с высоким воротом и поверх него потертый бежевый кардиган, который выглядел так, будто был связан престарелой родственницей Пеликана со зрением ничуть не лучшим, чем у него. Он домусолил свой «Голуаз» до окурка микроскопической длины и лишь после этого раздавил его корявым ногтем толстого большого пальца.
Бутби снял пальто и выключил радио. После этого он посмотрел на Вайкери и спросил:
— Ну, ладно. Так, с чего же мне начать?
* * *
Хоук работал не на нас, Хоук работал на Бутби.
Бутби был знаком с его отцом. Работал вместе с ним в Индии. Как и сейчас, в контрразведке. С молодым Хоуком он встретился в Великобритании в 1935 году за завтраком, будучи в гостях в их Кентском поместье. Молодой Хоук слишком много пил и болтал, ругал своего отца и Бутби за то, что они занимаются таким грязным делом, цитировал Маркса и Ленина, как нормальные образованные англичане цитируют Шекспира, указывал пальцами на ухоженные садовые деревья, как будто те могли послужить доказательством коррупции английских правящих классов. После завтрака Хоук-старший бессильно улыбнулся Бутби и попросил прощения за отвратительное поведение сына:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83