Мало того, что ей угрожали шантажом, пытались изнасиловать, ее даже вынудили убить двух человек. Теперь в дело вмешалась полиция. Убийство Вернона Поупа — известного спекулянта и крупной фигуры преступного мира — занимало видные места на первых полосах всех лондонских газет. Полиция беззастенчиво солгала журналистам, рассказав, что убитых нашли с перерезанными глотками, а вовсе не заколотыми — одного через глаз, а другую — из-под ребер в сердце. Судя по всему, детективы пытались отвлечь внимание от основных версий преступления. А может быть, к делу уже подключилась МИ-5? В газетах писали, что полиция хотела допросить Роберта Поупа, но никак не могла его отыскать. При желании Кэтрин могла бы оказать полиции такую услугу. Поуп сидел в баре «Савой» в двадцати футах от нее, сердито крутя в руках стакан с виски.
Зачем Поуп сюда явился? Кэтрин решила, что знает ответ. Поуп пришел сюда, потому что подозревал ее, Кэтрин, в причастности к убийству его брата. Отыскать ее он мог без большого труда. Поуп знал, что Кэтрин интересовалась Питером Джорданом. Так что теперь от него требовалось лишь сидеть там, где часто бывал Питер Джордан, и у него появятся большие шансы встретиться там с Кэтрин.
Она повернулась спиной к Роберту Поупу. Она не боялась его; он был для нее скорее неприятностью, чем угрозой. Пока она оставалась в многолюдном месте, он не станет ничего предпринимать против нее. Кэтрин была готова к такому развитию событий. В качестве предосторожности она постоянно носила с собой пистолет. Это было необходимо, но сильно раздражало. Чтобы незаметно носить оружие, ей приходилось таскаться с большой сумкой. Пистолет был тяжелым и все время ударял по бедру при ходьбе. И, как это ни смешно, оружие само по себе представляло серьезную угрозу ее безопасности. Попробуйте объяснить лондонскому полицейскому, почему у вас при себе «маузер» немецкого производства, да еще и с глушителем.
Однако вопрос, стоит или нет убивать Роберта Поупа, был для Кэтрин Блэйк далеко не самым важным. В бар плечом к плечу с Шепердом Рэмси вошел Питер Джордан.
Ей стало любопытно, кто из мужчин первым предпримет какое-нибудь действие. События приобретали интересный оборот.
* * *
— Что касается меня, я могу сказать об этой войне одну хорошую вещь, — заявил Шеперд Рэмси, когда они с Питером Джорданом шли к угловому столику. — Она просто чудесным образом сказывается на моем капитале. Пока я изображаю здесь героя, мои акции стремительно взлетают вверх. За последние шесть месяцев я сделал больше денег, чем за предыдущие десять лет, пока я трудился на папашину страховую компанию.
— Почему бы тебе не предложить старику выметаться?
— Он пропадет без меня.
Шеперд взмахом руки подозвал официанта и заказал мартини. Джордан предпочел двойное виски.
— Что, устал сегодня в своем офисе, дружище?
— Зверски.
— Фабрика сплетен сообщает, что ты изобретаешь какое-то новое секретное дьявольское оружие.
— Я строитель, Шеп. Мое дело мосты и дороги.
— Это может делать любой идиот. Ведь не строишь же ты здесь эти дурацкие шоссе.
— Да, не строю.
— Ну и когда же ты расскажешь мне, чем ты занимаешься?
— Я не могу. Сам прекрасно знаешь — не могу.
— Это же я, добрый старый Шеп. Ты можешь рассказывать мне о чем угодно.
— Я и рад бы, Шеперд, но, если я тебе это расскажу, мне придется тебя убить. Салли останется вдовой, а Киппи — сиротой.
— Кстати, у Киппи в Бакли снова неприятности. От этого чертова ребенка даже больше хлопот, чем когда-то было от меня.
— Да, это о чем-то говорит.
— Директор школы грозится выбросить его вон. Салли на днях пришлось пойти туда и выслушать большую лекцию о том, что Киппи необходима сильная мужская рука.
— Интересно, где это она ее найдет.
— Ужасно смешно, задница ты этакая. А тут еще у Салли сложности с автомобилем. Говорит, что необходимо сменить шины, а она не может, потому что на шины установлен лимит. Они не смогут в этом году на Рождество поехать в Ойстер-бэй, потому что совсем нет мазута, чтобы растопить котлы и прогреть эту дурацкую домину.
Закончив тираду, Шеперд заметил, что Джордан внимательно рассматривает свой стакан.
— Извини меня, Питер, но кажется, я тебе слегка поднадоел, да?
— Не больше, чем обычно.
— Мне просто показалось, что немного новостей из дому тебя развлекут.
— А кто сказал, что меня нужно развлекать?
— Питер Джордан, я уже много лет не видел на твоем лице такого выражения. Ну-ка, признавайся, кто она такая?
— Понятия не имею.
— Может быть, все-таки объяснишь?
— Я столкнулся с ней в темноте, в самом буквальном смысле. Выбил у нее из рук пакет с продуктами. Ужасно неловко. Но в ней было что-то такое...
— Номер телефона узнал?
— Нет.
— А хотя бы имя?
— Да, имя я успел спросить.
— Ладно, хоть что-то. Но, господи, должен заметить, что ты совсем утратил форму. Расскажи хоть, как выглядела эта незнакомка.
Питер Джордан рассказал: высокая, каштановые волосы, распущенные по плечам, большой рот, красивые скулы и самые прекрасные глаза, какие он видел в своей жизни.
— Это интересно, — отозвался Шеперд.
— Почему же?
— Потому что очень похоже, именно эта женщина стоит вон там, возле стойки.
Обычно вид мужчин в униформе заставлял Кэтрин Блэйк нервничать. Но, пока Питер Джордан шел в ее сторону через бар, она подумала, что никогда еще не видела мужчину, который казался бы таким красивым, как этот американец в своем темно-синем мундире военно-морского флота. Он был поразительно привлекательным — накануне она даже не заметила этого. Форменный китель сидел на нем идеально, как будто был сшит на заказ лучшим портным в Манхэттене, облегая без единой складки выпуклую грудь и широкие квадратные плечи и подчеркивая стройную талию. Волосы у него были темными, почти черными, составляя резкий контраст с очень бледным лицом, с которого смотрели светло-зеленые, почти кошачьи глаза. Рот был мягким и чувственным. Когда Джордан заметил, что женщина смотрит на него, его губы сами собой расплылись в улыбке.
— Если не ошибаюсь, это вас я сбил с ног вчера вечером в темноте, — сказал он, протягивая руку. — Меня зовут Питер Джордан.
Она взяла его руку и тут же выпустила, будто в рассеянности, позволив своим ногтям чуть заметно проехаться вдоль его ладони.
— А меня — Кэтрин Блэйк, — ответила она.
— Да, я помню. У вас такой вид, будто вы кого-то ждете.
— Так оно и есть, но, похоже, у него нашлись другие дела.
— В таком случае должен сказать, что он редкостный дурак.
— Нет, просто он всего лишь мой старый друг.
— Раз так, то, может быть, вы позволите предложить вам что-нибудь выпить? — спросил Джордан.
Кэтрин улыбнулась Джордану. Затем кинула быстрый взгляд в угол бара, туда, откуда за ними пристально наблюдал Роберт Поуп.
— Если честно, я предпочла бы какое-нибудь более тихое место, где можно было бы поговорить. У вас дома еще что-нибудь осталось из тех продуктов, о которых вы так увлеченно рассказывали?
— Яйца, немного сыра, возможно, банка томатов. И много вина.
— Если я не ошибаюсь, из всего этого может получиться превосходный омлет.
— Если не возражаете, я только надену пальто.
Роберт Поуп, сидевший в баре, провожал глазами эту пару, пока она пробиралась сквозь толпу в вестибюль. Затем он спокойно допил виски, подождал еще несколько секунд и, выйдя из бара, не спеша направился вслед за ними и увидел, что они садились около подъезда в такси, остановленное для них швейцаром. Быстро переходя улицу, Поуп проследил за тем, как такси отъехало. Дикки Доббс сидел за рулем фургона. Когда Поуп забрался в кабину, мотор уже работал. Фургон отъехал от тротуара и влился в поток оживленного вечернего движения. «Спешить нам некуда», — сказал Поуп Дикки. Оба знали, куда направлялись эти мужчина и женщина. Он откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и так сидел все те несколько минут, которые потребовались Дикки для того, чтобы приехать в Кенсингтон, к дому Джордана.
* * *
Во время недолгой поездки на такси до дома Питера Джордана Кэтрин Блэйк совершенно неожиданно поняла, что она сильно волнуется. Причем не из-за того, что рядом с нею сидел мужчина, владевший самой главной тайной войны. Просто она сообразила, что не очень хороша в этом деле — в ритуалах ухаживания и проведения свиданий. Впервые за очень долгое время она забеспокоилась о своей внешности. Она знала, что была привлекательной женщиной, вернее, красивой женщиной. Знала, что большинство мужчин мечтало о том, чтобы обладать ею. Но за годы пребывания в Великобритании она привыкла принимать различные меры для того, чтобы скрыть свою истинную внешность. Она должна была соответствовать облику военной вдовы, которая никак не может примириться со своей потерей: грубые темные чулки скрывали форму ее длинных ног, плохо сидящие юбки маскировали изгибы полных бедер, куцые мужские свитера позволяли скрывать форму груди. Но в этот вечер она надела прекрасное платье, купленное еще перед войной и как раз подходившее для посещения бара «Савой». Но, невзирая даже на это, Кэтрин впервые за всю свою жизнь тревожилась: достаточно ли она привлекательна?
Но не только это беспокоило Кэтрин. Как ей правильно воспользоваться сложившимися обстоятельствами, чтобы отношения с таким мужчиной, как Питер Джордан, могли завязаться по-настоящему? Он был умным, привлекательным, вполне удачливым... В общем, был совершенно нормальным. Большинство других мужчин, которых знала Кэтрин, к настоящему времени уже вели бы себя совсем по-другому. Она помнила свой первый раз с Эмилио Ромеро, отцом Марии. Тот совершенно не задумывался ни о цветах, ни о какой-нибудь другой романтике; он даже не подумал поцеловать ее. Он просто завалил ее на кровать и оттрахал. И Кэтрин не имела ничего против. Больше того, ей это скорее понравилось. Половое сношение для нее никак не было связано с любовью и уважением. Ее даже не привлекал момент власти над мужчиной. Для Кэтрин этот акт был связан только с физическим удовольствием. Эмилио Ромеро это понял; к сожалению, Эмилио понял очень много из того, что составляло ее суть.
Она давно отказалась от мысли о том, чтобы влюбиться, выйти замуж, иметь детей. Ее одержимое стремление к независимости и глубоко укоренившееся недоверие к людям никогда не позволили бы ей перешагнуть через эмоциональный барьер, наличие которого делает брак невозможным; ее эгоизм и сосредоточенность на собственных прихотях помешали бы ей уделять много внимания ребенку. Она никогда не чувствовала себя в безопасности рядом с мужчиной, если только не держала ситуацию под полным контролем, как в эмоциональном, так и в физическом плане. Это проявлялось даже в ее сексуальных связях. Кэтрин давно заметила, что не в состоянии ощутить оргазм, если наверху находится не она, а мужчина.
Она давно уже спроектировала для себя тот образ будущего, которое устроило бы ее. Когда война закончится, она переедет в какие-нибудь теплые места — в Коста-дель-Соль, или на юг Франции, или, может быть, в Италию, — и купит себе маленькую виллу с видом на море. Она будет жить одна, коротко острижет волосы и будет лежать на пляже, пока ее кожа не станет темно-коричневой. Если она почувствует потребность в мужчине, она приведет его на свою виллу и будет пользоваться его телом, пока не ощутит удовлетворения, а потом вышвырнет его вон и будет сидеть в одиночестве у огня и слушать шум моря. Возможно, она будет иногда позволять Марии приезжать и жить с нею. Мария была единственной, кто понимал ее. Именно поэтому предательство Марии причинило Кэтрин такую сильную боль.
Кэтрин не ненавидела себя за то, что была такой, и притом не особенно любила себя. В тех редких случаях, когда она задумывалась о своей психологии, она определяла себя как довольно интересный характер. Она также осознавала, что прекрасно подходила для занятия шпионажем — и эмоционально, и физически, и по складу ума. Фогель заметил это, но первым это заметил Эмилио. Она ненавидела их обоих, но не могла не признать справедливости их заключения. Теперь же, когда она глядела на свое отражение в зеркале, ей на ум приходило одно слово: шпионка.
Такси подъехало к тротуару и остановилось перед домом Джордана. Взяв ее за руку, он помог ей выбраться из автомобиля, потом расплатился с водителем. Открыв дверь, он предложил ей войти первой, затем закрыл дверь и лишь после этого включил свет, как того требовали правила затемнения. На мгновение Кэтрин ощутила себя совершенно растерянной и незащищенной. Она не любила оказываться в незнакомом месте, в обществе незнакомого мужчины да еще и в темноте. Но Джордан очень быстро нащупал выключатель, и в просторной прихожей вспыхнул свет.
— Мой бог! — воскликнула Кэтрин. — Каким образом вам удалось получить ордер на постой в такое шикарное место? Я-то думала, что все американские офицеры ютятся по гостиницам и пансионатам.
Кэтрин, конечно, заранее знала ответ на свой вопрос. Но обязана была его задать. Действительно, американские офицеры крайне редко получали возможность селиться в таких условиях, да к тому же в одиночку.
— Мой тесть купил этот дом много лет тому назад. Он проводил много времени в Лондоне, и по делам, и на отдыхе, и решил, что надо заиметь здесь полноценный плацдарм. И, должен признаться, я очень доволен, что он купил этот дом. Мысль о том, чтобы провести войну в «Гросвенор-хаусе», где офицеры напиханы, как сардины в коробку, нисколько не вдохновляет меня. Позвольте мне взять ваше пальто.
Он помог ей снять пальто и пошел, чтобы повесить его в гардеробную. Кэтрин быстро осмотрела гостиную. Она была обставлена дорогими глубокими кожаными кушетками и креслами, наподобие тех, которые можно встретить в фешенебельных лондонских клубах: Стены были облицованы панелями; паркетный пол покрыт темно-коричневой мастикой и отполирован до зеркального блеска. Лежавшие поверх паркета ковровые дорожки были превосходного качества. Но в этой комнате имелась одна совершенно уникальная особенность — все стены были увешаны фотографиями мостов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83