В конце концов, она знала даже мои молодые вкусы: большой кусок жаре
ной свинины, никакой тушеной капусты, а жареная же картошка. Никакого пив
а, виски, даже вина. Минеральная вода и водка.
Ц И вы, тетушка, выпьете водки?
Ц Водки я, конечно, выпью и мяса съем. Но теткой, пожалуй, как и бабушкой, ме
ня называть не стоит. Я даже убрала в доме все зеркала, потому что возраста
своего не чувствую. И, пожалуйста, не обращай внимания на мою инвалидную к
оляску. Это, скорее, деталь имиджа.
Как мне теперь заканчивать роман? Можно всё происходившее только в кафе
«Корона» растянуть на целую главу, а можно ограничиться лишь скорым по д
ействию эпилогом. Как литературовед я вообще полагаю, что идея и констру
кция эпилога рождаются в том случае, когда роман уже пережит в уме во всех
подробностях, каждая его глава, каждое событие, и однажды писатель просы
пается с ощущением, что в любой новой главе, которую он напишет, не будет н
и нового поворота, ни нового слова, он всё будет списывать с того, что уже у
стоялось в его сознании и, как зерно в закромах, уплотнилось, усохло и даль
ше ему осталось только превратиться в камень. И такая смертная скука воз
никает в душе писателя, таким жерновом виснет на шее неоконченное творен
ие, так хочется всё забросить, освободиться, вздохнуть и от придуманных и
сторий уйти в жизнь, манящую чем-то новым. Но что делать? Это привычка добр
осовестных крестьян и профессиональных литераторов Ц всё заканчивать
и всё приводить в порядок. Крестьянину нужно летом рубить и складывать в
поленницу напиленные на зиму рюхи, закрывать осенью картофельныё ямы, чт
обы урожай сохранился до весны, перепахивать под озимь поле и утеплять х
лев со скотиной. Писатель перед смертью не пропускает записей в дневнике
, который он с юных лет ведет «для себя», и, памятуя, что не надо заводить арх
ивы и над рукописями трястись, все же переписывает строфы, упорядочивает
даты, под копирку пишет письма, осмотрительно выбирая адресатов…
Но к теме: когда потраченное на роман время начинает давить и становится
невыносимо корпеть над ним дальше, писатель, скрипя зубами и страдая от н
есовершенства собственной психики, все подготовленные в воображении г
лавы складывает в одну коробочку: сокращая и отбрасывая подробности, и б
ерется за эпилог.
Мы выпили тогда водки. Боже мой, какое роскошное, шипящее на сковородке мя
со было нам подано! А сколько завораживающих подробностей вмещает чужая
жизнь! «Как ты?» Ц «Как вы?»
Дело в том, что в начале нашего с ней давнего знакомства, когда Серафима ещ
е только приглядывалась ко мне, я, естественно, обращался к ней на «вы» и п
о имени-отчеству. Но после первого же интимного свидания, отвалившись от
её тогда еще молодого упругого тела, я, без трусов, с вяло опадающей, но уже
почти готовой к новому бою мужественностью, я пошел в ванну сполоснуться
, и на ходу бросил, как победитель и полководец, захвативший города и стран
у: «-Ты бы налила мне водки промочить горло.» Из постели мне сдержанно отв
етили: «Ц Халат в ванной комнате, приходи на кухню».
Когда я с мокрыми волосами вышел в кухню, на столе уже стояла большая запо
тевшая рюмка водки, а в тарелке Ц соленый огурец и шмат сала с розовыми пр
ожилками на куске черного хлеба. Из вежливости я решил подождать, пока в в
анной снова не смолкнет вода и Серафима не окажется рядом. Халата я не над
ел. В ванной висело их два. Один явно мужской. Кто его надевал? Да и к чему мн
е вообще кутать во что-то свое загорелое, без единой капли жира тело? Я обм
отал себя по бёдрам полотенцем и так и сидел перед полной рюмкой. Хочешь н
е хочешь, это был мой Тулон.
В молодости мы придаем огромное значение социальному статусу женщины, к
оторой мы овладели (или она нами?). Иногда это был путь к карьере, иногда все
го лишь садистический момент самоутверждения. С возрастом понимаешь, а с
тоило ли уделять этому такое внимание. В подобном «завоевании» не очень
много твоих исключительных духовных достоинств. Просто в молодости луч
ше работают железы внутренней секреции, со временем угасающие, мой мальч
ик. К чему была твоя гордость, чувство превосходства над неизвестными те
бе соперниками? Ведь ты не лучше почти любого своего сверстника, ты выбра
н сознательно и расчетливо, и в этом было твоё счастье. Эти пожилые женщин
ы Ц масштабы к слову «пожилые» соответственные Ц иногда так много дают
юному партнёру. А что Серафима? Кто следил за тем, чтобы я всегда был одет и
сыт, кто первый научил меня разбираться в искусстве, кто дал импульс? Была
ли бы у меня Саломея, и был ли бы интересен ей я, если бы прежде не прошел шко
лу Серафимы? И что дал я сам тем молодым женщинам, с которыми встречался? Ж
дут ли, например, сейчас моего звонка во Франкфурте? Но стоит вернуться к д
авнему эпизоду.
Серафима вошла в кухню в легком ситцевом халате. Ей тридцать пять, мне вос
емнадцать. Значительные женщины всегда умеют казаться моложе. Она приче
сана, макияжа нет или он нанесен таким образом, что лицо выглядит почти юн
ым.
Ц Ты еще не выпил?
Она открыла холодильник, налила вторую рюмку водки. Отрезала себе полови
ну яблока. Пояснила, словно отвечая на не высказанный мною вопрос: « Пью я
редко, актрисе надо себя беречь». Посмотрела мне в глаза: это уже был не се
кс, а что-то другое.
Ц Давай выпьем за тебя, чекалка. Чтобы всё у тебя сбылось. Надо прицелива
ться на большое, но не забывать, что повседневная жизнь состоит из малого.
И давай договоримся: я тебя всегда называю на «ты», а ты меня Ц на «вы». Это
не только потому, что когда-нибудь проговоришься, ты понял?
Вот и опять я не остался победителем. Эти шепоты, крики, стоны и обещания в
постели в лучшем случае мало что означают…
Теперь Серафима, которая, конечно, всё помнит, говорит другое:
Ц Мы слишком давно с тобой знакомы, чекалка. Называй свою «тетушку» тоже
на «ты». Разница в возрасте почти стерлась.
Ц Я не смогу, я привык.
Ц Учись.
Будто так легко поломать стереотип, который сложился более трех десятко
в лет назад. Я даже зажмурился от собственной смелости, впервые произнос
я ее имя без отчества:
Ц Скажи, Серафима, как ты…
Ц Как я оказалась здесь? Ц Она положила вилку рядом с тарелкой, вытерла
ладонь салфеткой. Видимо, это был не самый легкий вопрос, хотя наверняка С
ерафима была к нему готова. Потребовалась пауза, чтобы собраться. Она сид
ела, как обычно, с прямой спиной… Мне не нужно было и смотреть на ее отраже
ние в стекле одной из старых гравюр: у немцев мода украшать подобные мест
а красивыми литографиями, старыми или имитирующими старину, и, главное, п
очти без повторений. Откуда только они их берут, неужели страна, несмотря
на войны и разрухи, все сохранила; а почему не смогли сделать этого мы? Где,
скажем, наши народные лубки, которые каждый крестьянин вез с ярмарки? Спа
лили на самокрутки? Где старые чугуны, утюги, прялки? Сдали в утильсырье на
переплавку, разбили, исковеркали, закопали на свалках? Она сидит с прямой
, как вдовствующая герцогиня, спиной. Лопатки сведены, голова не лежит на ш
ее, а приподнята, чтобы не собирались складки. Актерская профессия и тавр
о прежде красивой и значительной женщины не дают опускаться. Если бы не в
язаные, с узлами артрита, руки… Но как, оказывается, бывают хороши и привле
кательны далеко не молодые женщины.
Ц Все проще простого. Ц Серафима вдруг как бы упростила подготовленны
й ею ранее ответ, решила сыграть его не в героических и возвышенных тонах,
а на манер ролей юродивых, старых купчих и свах в пьесах Островского. Но и
это потребовало от нее, несмотря на певучесть интонаций, большей жесткос
ти формулировок.Ц На волне перестройки Ц приписки, хлопковое дело Ц Су
леймана Абдуллаевича посадили. Я сразу же уехала из республики, из Средн
ей Азии, в Иркутск. Конечно, помогло звание, кино почти перестало работать
. Но и со званием прожить было нелегко. Кое-что продала. Ты, конечно, понимае
шь, что прежде у меня было другое положение.
Разобраться во всем этом было не так уж и трудно. В начале «перестройки» з
аболела Саломея, стала меньше ездить за границу, деньги перестали что-ни
будь стоить. В 90-х мы тоже что-то продавали, а назавтра деньги значили уже в
половину меньше. Когда Саломея изредка пела где-нибудь в Казани или Омск
е, она с гастролей привозила соленое свиное сало, мёд, консервы, сыр Ц все,
что поклонники доставали ей по госцене или что она сама умудрялась купит
ь. В это время такая бездна компромата на всех и вся шла по телевидению, чт
о я вполне мог пропустить грустную историю одного из секретарей республ
иканских ЦК.
Я помнил основной психологический закон доверительного разговора: не п
еребивать и никаких уточнений, даже если не понимаешь. Следует только со
чувственно кивать. На словах «другое положение» я подумал про себя: если
бы при этом «положении» была не выдающаяся актриса, а просто молодая кра
сотка с крашеными под блондинку волосами, театру бы не повезло. Но надо бы
ло слушать.
Ц Машина, которая меня отвозила на репетицию и с репетиции, курорт летом
, другое медицинское обслуживание, другие продукты. А тут я оказалась в не
знакомом городе, в однокомнатной квартире. Приходилось завоёвывать мес
то в театре. Положение актрисы на амплуа старухи или даже «гранд-дамы» эт
о совсем не то, что у основной героини, балующейся иногда характерными ро
лями.
Тут я улыбнулся.
Ц Ты чего смеешься, чекалка?
Ц Меня зовут, кстати, Алексей, ты не забыла?
Ц Не забыла, не забыла. Ц Алексеем меня женщины почему-то никогда не наз
ывали. Саломея обращалась чаще по фамилии: «Романов, сходи за молоком», «Р
оманов, иди в гараж за машиной, через час мне ехать в театр», «Романов, ты чт
о-то плохо выглядишь, не заболел?»
Ц Я вспомнил, как ты играла Комиссара в «Оптимистической трагедии».
Ц Как в Кушке мы увидели в зале голых солдат?
Ц Нет, совсем нет! Ц Дружеский ужин на то и дружеский ужин, чтобы проводи
ть его весело и не только за функциональными разговорами. Ц Как на прави
тельственном спектакле, ты оговорилась.
В возникшую на секунду паузу мы оба вспомнили тот эпизод. Каждый, конечно,
по-своему.
Собственно, зачем мы ходим в театр? Узнать содержание пьесы, чтобы её не чи
тать? Это современного потребителя духовной продукции радует, когда, ска
жем, на кассете с курсом английского языка написано: «За рулем, дома, на от
дыхе. Короткие, удобные для запоминания уроки. Слушайте и запоминайте. Не
надо ничего читать». Тексты пьес мы знаем, мы приходим в театр слушать под
тексты. Я иногда вцеплялся в ручку кресла, когда слышал, как волшебным гол
осом, так тихо, что было слышно, как в зале дышит какой-нибудь залетевший с
юда астматик, Серафима произносила, обращаясь к герою «Оптимистической
трагедии», которого, кстати, звали так же, как и меня. Он умирал, она трясла е
го за плечо, будто пыталась поднять: «Алексей, мы разобьем их в пух, в прах».
На правительственном спектакле Серафима оговорилась: «Алексей, мы разо
бьем их в пух, в пах». Если бы в зале кто-нибудь засмеялся или хмыкнул, заслу
женная артистка, вряд ли стала бы когда-нибудь народной, но половина зала
уже сидела со слезами на глазах. Все поняли, что это была оговорка. Серафим
а выдержала паузу и повторила: «Алексей, Алешенька! Ц тогда я подумал, чт
о второй раз произнесенное имя точно относится ко мне. Ц Мы разобьем их в
пух, в прах». Аплодисменты. Какая тогда была овация! Поздно вечером я, дожд
авшись, чтобы никого в округе не было, прошмыгнул в подъезд дома, где жила
Серафима, и, кормя меня ужином, она сказала: «Я помертвела, когда оговорила
сь. На обычном спектакле здесь вся бы сцена взорвалась хохотом. А тут слыш
у, как умирающий Алексей, через сжатые зубы, не дрогнув ни единым мускулом
в лице, шепчет: «Повтори еще раз».
Ц Ну и что дальше?
В той же тональности Серафима продолжила рассказ:
Ц Дальше становилось всё хуже. Ни друзей, ни знакомых. Люди, наверное, кое-
что узнали о Сулеймане Абдуллаевиче, появилась какая-то завистливая нед
оброжелательность. За спиной всегда шепотки… Квартира обогревалась пл
охо, свет отключали, грипп, два подряд воспаления легких, попала в больниц
у, сделали обследование, оказалось, не только легкие надо лечить, но и дела
ть операцию на почке. Старая, опытная врачиха в больнице сказала: операци
ю бесплатно у нас как следует не сделают. И тут я вспомнила: в дальних пред
ках у меня есть и евреи, и немцы. Когда подала заявление в посольство, есте
ственно, ни во что не верила. Ждала отказ и готовилась умирать, но тут девя
носто третий год, штурм парламента в Москве. В немцах взыграло какое-то не
понятное мне чувство вины и перед своими бывшими соотечественниками, и
перед евреями. В прессе Ц об этом пресса пишет всегда Ц ожидание погром
ов. И вдруг, внезапно, пришел вызов.
Вряд ли здесь Серафима играла, воспоминания ее были слишком свежи, видим
о, боль не раз возникала и еще не утихла. А может быть, это привычка актрисы
все «свое» каждый раз проигрывать. Я смотрел на ее лицо, в глаза, когда она
произносила короткие предложения, за каждым из которых событие, часто ро
ковым образом влияющее не только на её личную судьбу, но и на много других
судеб, и будто смотрел кинофильм. Какой крупный план… Как бы сейчас затих
зал… Публику уже не волнуют выдуманные ситуации, она ждет публичной и по
лной гибели всерьез своего кумира.
Серафима сделала паузу, набрала воздуху, чтобы продолжить монолог. Вошел
кельнер, убрал тарелки, поставил перед каждым по чашке кофе. Было уже окол
о часа ночи, тихо. Стало слышно, как на ратуше расправляет свои жестяные кр
ылья петух.
Ц Сейчас выпьем кофе и через час или два перейдем к завтраку. Ц Серафим
а нажала на какую-то кнопку на своей похожей на космический агрегат маши
не, и кресло внезапно развернулось, встало боком к столу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35