И все это время, стоит
лишь повернуть голову чуть влево, будет виден огромный графский замок на
скале и ни одной дымящей промышленной трубы. Может быть, в городе есть нем
ного электроники, а так никакой промышленности, чуть ли не сплошное сред
невековье. И почему-то везде здесь вспоминается мне роман Кафки. Для русс
ких есть что-то кафкианское в самой атмосфере совпадений этого города.
Но вот гаражи, витрины магазинов бытовой техники и хозяйственных принад
лежностей кончились. Лютую зависть вызывают у меня эти стиральные и посу
домоечные машины новейших фасонов, электрические пилы, лобзики, дрели и
шлифовальные машины, кухонные комбайны, садовые тракторы и мотоблоки, по
хожие на аппаратуру иллюзионистов в цирке Ц никель и яркая краска. А как
ой садовый инвентарь Ц лопаты, грабли, вилы, мотыги Ц с ручками, так же тщ
ательно отделанными, как епископские посохи и маршальские жезлы! Впроче
м, у нас на родине это все тоже есть, но здесь будто видишь первоисточник. А
какой интерес эти предметы и механизмы вызвали бы у Ломоносова и Пастерн
ака. Одного захватывала причинно-следственная связь, механика и взаимод
ействие, его ум парил над явлениями природы, рычагами жизни и докапывалс
я до причин. Другой, который ближе к нашему времени и в детстве не вкусил с
оленого пота и мышечного напряжения, того, что мы называем простой работ
ой, как ни странно, любил физический труд, садовый инвентарь, любил, раздев
шись до трусов, работать в огороде. Воистину, великие люди всегда странны
е.
Выставка совершенства человеческого гения, отлитого в бытовые формы, за
вершилась, и сразу перед зевакой, как везде в пунктуальной Германии, гроз
дь светофоров, указателей, которые в таком небольшом городе имеют скорее
символическое значение, и Ц некоторое свободное пространство. Шоссе зд
есь делает развилку и уходит дальше вперед в какие-то германские просто
ры, одно ответвление поворачивает направо, к зданию вокзала, а другое нал
ево и, как бы по малому кольцу, возвращается в город.
Быстрый взгляд налево Ц туда, в глубь, в старину. Здесь все изменилось зна
чительно резче, чем за то же время на Волхонке в Москве. В доме, часть котор
ого занимает сейчас Музей частных коллекций, раньше жили Пастернаки. А т
ут, сколько ни напрягай воображение, эту благополучную, прямую, буржуазн
ую улицу нельзя себя представить такой, как она и город предстают на откр
ытках, которые Пастернак присылал из своего ученичества. Открытая земля
, грунтовая дорога вместо улицы, бревенчатые мостки, зелень, растущая ест
ественно, а не в скверах и парках, деревянные палисадники возле каменных
домов, соборы, вырастающие не из гранитных или ступенчатых площадей, их о
кружающих, а непосредственно из земли, из грунта, как цикорий, спаржа и мор
ковка.
Что же за обувь пришлось носить поэту, если бы он остался еще и на осенний
семестр?
Но все-таки пока пойдем направо, к вокзалу.
Может быть, этот вокзал сделать неким обрамлением моей лекции? Важно вед
ь не то, что ты читаешь студентам, какие факты приводишь, а как эти факты и в
есь образ лекции и лектора изменяют сознание слушателя, вызывают в нем в
нутреннюю работу. Скользят по сознанию или «заводят мыслительный механ
изм»?
Вряд ли на месте вокзала был когда-нибудь постоялый двор или станция как
их-нибудь средневековых дилижансов. Эта часть города, судя по всему, осва
ивалась позже, с появлением железной дороги. Впервые в городе Ломоносов
и его юные русские попутчики появились со стороны Франкфурта, это дорога
очень старая и пролегала вовсе не здесь: она не была вынуждена искать себ
е более спрямленный и по вертикали и по горизонтали путь. А то какое было б
ы невероятное удовольствие устроить встречу двух гениев русской литер
атуры на марбургском железнодорожном перроне. Их можно также «соединит
ь» Ц тут-то уж наверняка Ц в центре, возле ратуши, на уличках: «здесь жил М
артин Лютер, там Ц братья Гримм».
Вглядимся попристальнее в здание вокзала, отчасти похожее на летний пав
ильон в Петергофе. И нечего воротить нос, ссылаться на свое историческое
чутье и последнюю войну, во время которой союзники во многих городах Гер
мании не оставили камня на камне. Марбург не бомбили ни разу, будто чья-то
воля распорядилась, чтобы ни одна бомба не упала на эту средневековую ск
азку. Так что вокзал почти наверняка «тот» и те же самые перспективы горо
да открываются отсюда, что и сто и двести лет назад. Прямо от вокзала идет
улица Ц Bahnhofsvorplatz. Когда перебравшись через мост она повернет у здания почтам
та и через пару сотен метров остановится в изумлении перед первым в Герм
ании готическим протестантским храмом Ц церковью святой Елизаветы, Ц
будет смысл задуматься, почему Марбург не бомбили. Но это моя догадка. А по
ка стоит получше вглядеться и в здание вокзала, и в ступени ведущей к нему
лестницы. Этот вокзал в жизни Пастернака и всей русской литературы имеет
огромное значение.
В начале мая I912 года очень скромно одетый Ц на нем серый отцовский костюм
пошива 1891 года (зафиксировано документально) Ц по этим ступеням сбежал т
олько что приехавший сюда молодой человек, чьим именем через полвека в г
ороде назовут одну из улиц. Эпитет «скромный» приведен не случайно, в нем
нет намерения приблизить к нам великого человека. Его вторая жена Зинаид
а Николаевна Нейгауз, оставившая после себя замечательные мемуары, пише
т об удивительной скромности мужа: он, раздавая много денег в качестве ма
териальной помощи, «жался», когда дело касалось его одежды. В его гардеро
бе последних лет любимыми были две курточки Ц одну из них, «праздничную
», привез из-за границы, после конкурса, сын пианист, а другая была рабочая.
Похоронили поэта в черном парадном костюме его отца Ц опять эти фамильн
ые вещи, «родовая кожа», Ц привезенном в качестве наследства из Лондона
Алексеем Сурковым. («Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…» Ц обращался
к тому в годы войны Константин Симонов.) Сурков же очень сдержанно, почти о
трицательно говорил о поэте на первом, учредительном, съезда писателей.
Здесь возникает тема эмиграции Пастернаков Ц отца, матери, сестер. Надо
ли усложнять лекцию и рассказывать об этом, надо ли объяснять, почему сам
поэт не поехал с ними?
Здесь, на вокзале, я вдруг почувствовал себя много спокойнее. Кажется, сам
по себе нашелся ход лекции, которая до сих пор тянула и тянула меня своей к
омпозиционной рыхлостью. Ход, стержень Ц экскурсия по городу, где чуть н
е каждый дом, каждая достопримечательность может вызвать ассоциации дл
я поворотов сюжета в здешней жизни моих героев. Браво, русская литератур
а! Ломоносов начнется чуть выше, когда в обзор войдет старый город.
Почти впритык к вокзалу маленькая стоянка такси, аптека с зеленым кресто
м и кафе с белыми пластмассовыми креслами. Самое время передохнуть, выпи
ть кофе. Кельнер Ц молодой парень, белобрыс, ангелоподобен, с серьгой в пр
авом ухе. Ах, как хорошо для романа ввернуть модную гомосексуальную тему!
Кельнер, как конфетка фантиком, обтянут белым форменным фартуком.
Я устаю не от хождения, не физически, а от расщепленности сознания. Но я не
надолго отогнал все остальное и сосредоточился на лекции. Обычно мои мыс
ли будто скручены в жгут: Саломея, Роза, работа, которая называется русско
й литературой. Сейчас к этому прибавилось со своими переживаниями юное с
ущество во Франкфурте, а теперь вот еще и Серафима, которая, оказывается, т
оже живет в Германии. Что-то многовато здесь всего соединилось, но в геогр
афии жизни всегда есть узлы, куда стекается слишком много. Я читаю лекцию
или пишу роман?
Ц Эспрессо или капучино? Ц Кельнер глядит проникновенно и внимательн
о, как молодой Феликс Круль в глаза лорду. Напрасно уставился, мальчик! Я и
граю в свои игры, сам вызываю себе запланированные видения.
Как одни молодые герои специализируются на парикмахершах или продавщи
цах, так я в молодости влюблялся только в актрис. Или актрисы любили меня?
Раскинем новое полотно воспоминаний, широкое, как бедуинский шатер или в
оенная палатка. Что там видно из-за распахнутого полога? В романе литерат
урных героев у профессора и романиста возник собственный эпизод. Вот и г
овори после этого на лекциях, что в романах не может быть «вдруг». Роскошн
ые, обожженные солнцем горы, далекая страна, самая южная точка бывшего Со
ветского Союза Ц населенный пункт Кушка. В советской армии той далекой
поры моей молодости была одна особенность: солдат не только служил, но ещ
е и путешествовал. Подумать только, я видел огромный крест-часовню, воздв
игнутую к празднованию 300-летия дома Романовых! Филолога, не очень аккура
тного в посещении занятий и сдаче зачетов отчислили после первого курса
и отправили в армию, но как в некотором роде интеллигентного человека оп
ределили в военную команду театра, находящегося в ведении оборонного ми
нистерства. Гадайте теперь Ц был ли это Центральный театр Советской Арм
ии или передвижной театр Туркестанского военного округа, все равно не ск
ажу. Служба среди декораций и ящиков с реквизитом. Но рядом проходили, зан
ятые своей творческой жизнью, кумиры и кумирши, знакомые по киноЦ и теле
экрану.
У военной команды было много обязанностей: ставить декорации, грузить, п
однимать, тащить ящики с бутафорией и реквизитом, а еще выходить в массов
ках, играть толпу. Но и в толпе тебя могут увидеть, было бы обоюдное желани
е. Какую восхитительную охоту за стриженым под нулевку солдатом из военн
ой команды устроила, как я понял позже, когда оказался ее жертвой, Серафим
а! Это издержки образа жизни ведущих артисток: всё в театре да в театре, и с
емейная жизнь рассыпается, вынося на отмели лишь одиночество, украшенно
е ролями, триумфами, сумасшедшей работой и корзинами цветов, которые мож
но, конечно, не спеша расставлять на кухне перед ужином холодной котлето
й. Правда, у Серафимы была ко мне еще материнская нежность и забота: разниц
ей в возрасте Ц мне восемнадцать, ей тридцать пять.
Ах, эта прелесть армейско-театральной жизни в команде: можно ночевать в о
бщежитии, можно лишь приходить под утро. Как правило, все одинокие и интел
лигентные мальчики-солдатики, имеющие театральное, искусствоведческо
е или филологическое образование, были пристроены. Один ночевал у давней
подружки, другой у тренера по футболу или директора бани, а третий выныри
вал, заметая следы, у ведущей актрисы театра Ц основной, как тогда говори
лось, героини. Но все это поначалу складывалось не так просто: мальчику за
кулисами дали шоколадку, потом в сумочке, изящной, как паутинка, принесли
Ц дело к осени Ц шерстяные носочки, потом сунули кусок пирога с мясом, за
вернутый в алюминиевую фольгу, потом попросили вечером, после спектакля
, заехать передвинуть что-то из мебели. Мебель заняла десять минут, но на у
жин лебединые ручки основной героини приготовили роскошный шницель из
кулинарии. Это так естественно, что мальчишкам нравятся уже пожившие, ув
еренные в себе женщины, да еще в ореоле славы. Кто к кому, собственно, тянул
ся? Кто кого больше хотел? И все могло получиться просто, ясно, без сложнос
тей, если бы у мальчика это не было в первый раз. Много времени ушло на заст
енчивость и рефлексию. Она, конечно, меня любила и по-своему, по-материнск
и, была ко мне привязана. А я ее начал ревновать, это была страсть. Ревновал
даже к основному социальному герою, вовсю увлеченному только девичьим м
олодняком. Потом, когда через год я вновь поступил в университет и мы расс
тались, вернее мое место занял новый бездомный мальчик, я понял, что не иск
лючено, кроме неистраченного чувства материнства ею руководила профес
сиональная необходимость расслабиться перед спектаклем. На это меня на
доумила история одной знаменитой ленинградской примы-балерины, декора
тивно жившей с мужем-балетмейстером, глядевшим только в сторону мужског
о балетного класса. Накануне спектакля ей нужен был мужчина, все равно ка
кой Ц молодой, старый, дворник, слесарь. Она выходила на поиск, набросив н
а себя шубку поплоше, и находила его. Но какая это была дивная, резвая и меч
тательно-невинная Аврора, Одетта, Никия! «Из какого сора?..» Нет, это эрудиц
ия, достойная провинциала.
В Москве этот сезон «первой любви», вернее «первой женщины» проходил впо
лне благополучно. И там возникали обстоятельства, когда мальчику доводи
лось ревновать. Ревность входила в обязательный круг переживаний: если е
сть любовь, значит обязательно должна быть и ревность. Хуже было на гастр
олях: основная героиня, знаменитая киноактриса Ц это некая эмблема теат
ра, показательная фигура. Её вывозят после спектакля на встречи с област
ным начальством, ее забирают на радио и телевидение, ее, наконец, селят не
как всех, а в особых апартаментах, куда не всегда можно прокрасться даже п
о черному ходу или водосточной трубе. А если какой-нибудь выездной спект
акль в дальнем гарнизоне, здесь за ней увиваются молодые, пахнущие сапож
ной ваксой и одеколоном «В полет» офицеры и начальники погранзастав в ср
едних чинах. Это еще хорошо, если основная героиня, пробираясь среди кули
с «на выход» и повторяя про себя реплики, с безумным взглядом тем не менее
ворохнет у тебя волосы на затылке: не забыла, помню, терпи. А терпеть было н
евмоготу, прижать бы, стиснуть, с криком растерзать. И какая мука думать, ч
то из зрительного зала на нее, так же вожделея, как и ты, глядит толпа.
Среди недавних видений сегодняшней прогулки внезапно возникли горы, ма
рево над перегретыми камнями и гигантская крестообразная часовня. Сама
я южная точка нашей тогдашней державы Ц знаменитая Кушка. Гарнизон, тан
ковая армия, вода из артезианской скважины, крошечная гостиница при доме
офицеров для актеров, огромная военная палатка для рабочих, осветителей
, радистов и электриков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35