Зрительный зал Ц в ангаре для вертолетов. Телеви
дение сюда еще не доходило, а политпросветработу и культурный досуг никт
о не отменял.
Если бы ему дали тогда в руки пулемет! Спектакль начинался в десять утра. З
а рампой варилась густая людская масса. Играли знаменитейшую пьесу Всев
олода Вишневского «Оптимистическая трагедия». Массовка, в которой и осв
етители, и рабочие сцены, и военная команда, обливалась потом, но здесь, ме
жду выходами, можно было еще сбросить с себя шинель. Серафима играла женщ
ину-комиссара, и всё время на сцене. Почему же так запомнился мне именно э
тот эпизод?
Палуба корабля, толпа анархистов, среди которых и я в рваной тельняшке. Ди
алог Комиссара с Вожаком. Выстрел. Серафима, опуская тяжелый маузер с зак
опченным навеки стволом, поворачивает к толпе обворожительно-бесстраш
ную голову и низким, тревожащим подсознание голосом произносит свою зна
менитую реплику: «Ну, кто еще хочет комиссарского тела?» Боже, как я ее в эт
у минуту любил, как я хотел этого комиссарского тела, этой домашней яични
цы или купат из кулинарии, которыми меня сначала кормили, этого моего сжи
гающего себя и всё пытающегося что-то доказать безумства. Мне, худеньком
у, полуголому анархистику, хотелось закричать: «Я! Я хочу! Это только мое т
ело!».
Но потом было еще страшнее. Конец акта, уже в зале зажжен свет, и я увидел… В
первых трех рядах на табуретках сидели офицеры, а сзади огромная полугол
ая орущая и ликующая толпа Ц из-за жары в раскаленном ангаре солдат прив
одили на спектакль в такой странной униформе: сапоги, трусы и ремень пове
рх голого живота с надраенной бляхой. Почему же я так плакал после этого с
пектакля? Серафиму и нескольких актеров увезли на завтрак, устроенный гд
е-то на природе. Сопли и слезы мне утирала мужская костюмер-одевальщица В
ерка, она была старше меня лет на восемь…
Молодой кельнер принес кофе и тут же, потеряв интерес ко мне, занялся каки
м-то степенным, судя по выговору американцем, усевшимся за столик рядом. Н
у, загудели: американец хочет еще яичницу с беконом и тосты с черничным дж
емом. Что-то говорят о достопримечательностях. Schloss Ц это замок, понятно
. Elisabet Ц знаменитая святая и знаменитая церковь ее имени. Тоже понятно. Ага
Ц Пастернак, естественно. До Ломоносова уровень и кельнера, и американц
а не дорос. Синагога Ц была, разрушена при нацистах. Она находилась в цент
ре города, почти по моему маршруту. Сейчас это лишь пустая, мощеная камнем
, площадка внизу, с другой стороны скалы и замка. В каждую годовщину Хруста
льной ночи, когда нацисты били витрины еврейских магазинов и убивали вла
дельцев, здесь собираются люди. Мужчины в кипах на головах. Возможно, имен
но к общине этой синагоги был приписан профессор Коген.
Но каким образом и почему в этом разговоре, половину из которого я не пони
маю из-за ужасного акцента американца, а другая половина уносится ветро
м, возникает имя первого президента Германии Ц как считается, передавше
го власть Гитлеру, Ц маршала Гинденбурга?
Чудный день, сегодня не вторник, не четверг, не суббота Ц это дни диализа
Саломеи. Сегодня она дома, значит, пауза в моей вечно напряженной психике.
Можно даже отключить телефон, который я никогда не отключаю, сегодня нич
его не произойдет. Опасность наступает, когда к одной гидросистеме Ц к ч
еловеческому телу, подключают другую Ц огромный аппарат, клубок трубок
, насосов, абсорбирующих кассет и электроники Ц искусственную почку. Жи
знь на стыке природного и человеческого. Какое количество опытов и теори
й, находок и изобретений, настоящих подвигов, подчас самоотверженных, ты
сяч химиков, физиков, электронщиков, металлургов и стеклодувов понадоби
лось долгие годы и века, чтобы продлить и сохранить жизнь Саломеи и многи
м ее обделенным жизненной удачливостью товарищам.
Я все время держу ее в памяти. Раньше, взглянув на часы, я мог точно сказать:
сейчас она стоит за кулисами и ждет выхода, а сейчас поёт арию Далилы, Амне
рис или ведет дуэт с Эскамильо. Взглянем на часы. Одиннадцать часов тридц
ать минут Ц прибавим два на разницу во времени Ц час тридцать. Значит, ва
рит кашу собаке, чтобы остыла до вечера. Сама она в два съест сырник и, поду
мав, все же выпьет полчашки зеленого китайского чаю. Какая мука Ц эконом
ить на питье, не разрешать себе в жаркий день выпить стакан кваса!
Кофе допит, кельнер, блестя глазками, подлетел с привычным блюдечком, на к
отором лежит кассовый чек, и где я оставлю ему два евро за этот самый кофе
плюс чаевые. Не мало ли?
Тут же возник, другой «по-существу» вопрос: во сколько прибывал поезд, на
котором из Берлина приезжали сестры Высоцкие, и во сколько уходил во Фра
нкфурт тот, на котором Пастернак уехал на свидание к влюбленной в него дв
оюродной сестре Ольге. Узнать это, проведя определенные исследования, мо
жно, специалисты знают, что это не праздное любопытство. Ступени, наверно
е, всё же не те, а вот вокзал никуда не сбежал, он на том же самом месте. Ой, нед
аром я уже писал, что Пастернак всю свою жизнь не влюблялся в женщин одним
и глазами. Но по порядку.
Сначала явление самого юного героя. В конце первой декады мая, в отцовско
м сером костюме Ц этому, повторяю, есть документальные подтверждения, у
классиков в жизни всё подтверждено, почта из Москвы доставляла письма ча
сто на третий день, мобильный телефон с ромингом еще отсутствовал, было н
е то что тоскливо, душа требовала общения с близкими, писали и переписыва
лись много, Ц он сошел с берлинского поезда, чтобы, пройдя вокзал, оказат
ься на этой площади. Что сначала Ц первые впечатления или «зачем»? Приех
ал слушать курс философии у главы Марбургской школы неокантианцев Герм
ана Когена.
Здесь надо заметить два обстоятельства, сыгравших определенную роль в с
удьбе поэта. По Когену, в отличие от кенигсбергского старшего собрата, мы
шление порождает не только форму, но и содержание. И второе: как утверждаю
т специалисты, Коген развил теорию этического социализма. Всё это не про
катилось мимо Пастернака, так тесно связанного в своей поэзии с коммунис
тическими социальными идеями. Но об этом еще, может быть, удастся сказать.
И чтобы совсем всё поставить на место здесь, в экспозиции марбургского э
пизода, заметим: приехал молодой человек, еще не осознававший себя поэто
м, еще искавший свое место в жизни и призвание. Совсем недавно он полагал с
ебя пианистом и композитором, а теперь, уже студентом-юристом Московско
го университета, почувствовав новый позыв, к философии, приехал на семин
ар услышать немецкое светило. Язык? Пастернак с детства говорил по-немец
ки, хотя в семье часто объяснялись на идиш.
Как же тяжело и в романе, и в лекции даются эти служебные. куски, полные, каз
алось бы, необязательных подробностей. Но всё необходимо скрупулезно об
означить, чтобы потом получить неожиданный эффект. Читатель и студент до
лжны знать мотив поступка героя. Не только его возраст, цвет глаз, интелле
ктуальный багаж, но и сколько у него в кошельке было денег. В многолюдной с
емье Пастернаков, как и у всех интеллигентов той поры, денег было в обрез.
Молодой Пастернак отчитывался перед родителями в каждой копейке. Так на
сколько уверенно он чувствовал себя, когда проездом из Бельгии в Берлин
его навестили ни в чем себя не стеснявшие сестры Высоцкие? И как прошла во
Франкфурте его встреча с Ольгой Фрейденберг, уже привыкшей к достатку, х
орошей еде и дорогой одежде молодой дамой, которую он пытался угостить в
какой-то харчевне сосисками? Может быть, из этих маленьких фиаско и поэти
ческая кантилена поэта? Это случится очень быстро в будущем. Время Марбу
рга Ц агрессивное время судьбоносных событий. Но пока папин костюм, в ру
ках папин кожаный чемодан и первая открывшаяся картина.
Он сбегает по вокзальной лестнице, он Ц будущий философ, профессор, знам
енитость!
И в лекциях, и в романе длинные прозаические цитаты выглядят довольно не
лепо. Чудовищно выглядят цитаты стихотворные не на языке оригинала. Обра
зы сплющиваются, превращаясь в фигурки театра теней. Воображение вроде б
ы не отказывает им в жизни, но это какая-то условная жизнь, существующая л
ишь в определенном ракурсе и при специальном освещении. Я твердо решаю с
ейчас, что в лекции все постараюсь лишь обсказать. Столь же нелепо будет в
ыглядеть цитирование «Размышления о пользе стекла» Ломоносова, как и по
следних стихов из «Живаго». Переводчик должен умертвить в себе поэта, чт
обы дух возродился в чужом стихотворении. Обо всем этом можно было и не го
ворить, потому что это очевидно. Цитат Ц не будет, в сплетении моих и чужи
х историй должна возникнуть новая художественная данность, в которой, мо
жет быть, как приведение в зеркале, появятся вызванные мною духи. И почему
бы им не прийти на мой зов, и не показать себя? Но зеркала не надо, всё должно
произойти в сознании читателя или слушателя.
И тем не менее без одной цитаты обойтись именно в местной аудитории очен
ь тяжело. Она актуальна уже скоро сто лет, почти с тех пор как впервые на эт
ой привокзальной площади, с которой в те времена открывался более свобод
ный вид, появился папин костюм, папин чемодан и подаренные мамой сыну на э
ту поездку деньги. Это драгоценная цитата для Марбурга, потому что она на
многие годы вперед определила оптику и взгляд на город тысяч людей. В это
м особенность любого поэта: написав для себя или для близких, он прививае
т, делая его безусловным, свой взгляд всем. Теперь мы все видим так и никак
по-другому. Но во имя выразительности, закавычив цитату, я все-таки сменю
в ней местоимение первого лица на третье:
«Он стоял, заломя голову и задыхаясь. Над ним высился головокружительный
откос, на котором тремя ярусами стояли каменные макеты университета, ра
туши и восьмисотлетнего замка. С десятого шага он перестал понимать, где
находился. Он вспомнил, что связь с остальным миром забыл в вагоне и её теп
ерь… назад не воротишь…» Пленительнейшие строки эти можно было бы и прод
олжить, потому что драгоценнейшее для любого краеведа описание его горо
да пером признанного гения на этом не кончается. Здесь будет время дейст
вия Ц полдень, описание улиц, сделанное с предельной для Пастернака, вып
лескивающейся образностью, тут прозвучит конструкция домов, и вдруг воз
никает совершенно новый образ и новая мысль. Она лучше всего свидетельст
вует, что и тема моей лекции в университете, и отчасти весь этот роман уже
были придуманы тогда, потому что любой человек из России, попадающий к по
дножью этой огромной скалы, неизбежно что-то должен вспомнить. Опять, что
бы не менять ритма, произвожу ту же операцию с местоимениями: «Вдруг он по
нял, что пятилетнему шарканью Ломоносова по этим самым мостовым должен б
ыл предшествовать день, когда он входил в этот город впервые…»
Есть смысл опять отослать читателя, а может быть, и слушателя лекции к тем
самым почтовым карточкам начала века. Что там представляли из себя Париж
до барона Османа? Правильно, мощеная улица и тротуары? Не правило, а исклю
чение. Кстати, если бы кто видел этот бисерный почерк «мушиные каки», кото
рыми были исписаны эти открытки. Иногда он писал родителям или друзьям о
братным ходом между строк. Бумаги мало Ц информации много. Кстати, эти по
чтовые карточки, их отправка, стоила дешевле, чем письма.
Итак Ц он взглянул! Кажется, в то время в Марбурге уже ходила электрическ
ая конка, но романтичнее, конечно, в экипаже на лошадиной тяге. Ощущение ра
сстояний, несмотря на наличие разных, но стабильных по много десятков, а и
ногда и сотен, даже тысяч лет мер длины, со временем меняется. Калужская за
става в Москве, двести лет назад, по определению, край города, нынче, под на
званием Октябрьской площади, чуть ли не центр столицы, по крайней мере, на
ней расположено три общероссийских учреждения включая Министерство вн
утренних дел, а в новом жилом доме на этой же площади Ц несколько зарубеж
ных посольств. Подобные масштабы сохранились и в Марбурге столетней дав
ности. До Gisselbergstrasse Ц название можно перевести как «Улица Гиссенской горы»
Ц здесь Пастернак и поселится, Ц расположенной тогда на самой окраине,
от вокзала, минуя подножье скалы, можно было дойти минут за тридцать, но, д
умается, он все же пошел сначала в университет Ц это минут пятнадцать. Кс
тати, один маршрут. Солнце, тишина, нарушаемая лишь звонком кондуктора ко
нки. Желтый кожаный чемодан, хорошо попутешествовавший раньше с папочко
й, стоял между сидениями. Лошадка идет сначала через один мост, над тихим Л
аном, потом через другой мост, над его протокой. Где-то на этом отрезке пут
и, если доверять письменным свидетельствам, «в пяти минутах ходьбы от во
кзала», слева находилась гостиница , здесь останавливались сестры Ида и
Лена Высоцкие; Пастернак был влюблен в Иду. На этом же отрезке пути, почти
напротив бывшей гостиницы, сейчас находится огромный магазин с интерна
циональной маркой «Вульворт», магазин недорогой. На стороне отеля Ц дру
гой супермаркет. Почему сразу же, отправляясь от вокзальной площади по п
астернаковскому маршруту, обращаешь внимание на эти два магазина? Но зде
сь надо вспомнить еще двух женщин, которые так много значили для Пастерн
ака.
Жизнь и её обсказ существуют только в причинно-следственных связях. Лиш
ь складываясь в своей таинственной бытовой последовательности, они при
обретают полноту и весомость. Факт сам по себе гол и плосок, он не говорит,
а лишь лопочет, но чтобы он набрался сил и заговорил, его надо сопоставить
и сложить с другим. Так в химии вещество, само по себе не участвующее в про
цессе, делает реакцию стремительной. Мысль ясна, и к чему же здесь ее поясн
ить. Зайдем лучше в «Вульворт».
Для русского, советского замеса, человека подобный магазин Ц это целое
приключение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35