Мне здесь в
сё очень хорошо известно. Свет падает из-за моей спины из коридора. На пиа
нино выстроились в ряд куклы, бронзовые и деревянные фигурки, которые Са
ломея напривозила отовсюду со всего мира, пока не была больна. Впереди за
пианино, справа Ц старый трельяж, весь засыпанный коробочками с лекарст
вами и пус-тыми облатками. Чуть светится задернутое шторами окно: это еще
ночной фонарь проблескивает через складки. Саломея лежит на бо-ку, отвер
нувшись к стене. Левое плечо в темном халате Ц значит вставала ночью Ц п
риподнято над одеялом. Я вслушиваюсь, боясь каждое утро только одного Ц
не услышать легкого, как взмах крыла бабочки, дыханья. Иногда, когда у меня
из-за давления ухудшается слух, я не слышу тихих и невесомых вздохов, тог
да Ц я уже привык не пугаться и не паниковать Ц я подвожу свою руку к ее п
лечу или шее. Плечо теплое.
Я готовлюсь к этому моменту и содрогаюсь оттого, что когда-нибудь мои пал
ьцы не нащупают исходящее от тела Соломеи тепло. Или она как-нибудь ночью
не услышит моего дыхания?
Утро началось. У Пастернака есть хорошая фраза: «Утро знало меня лишь в ли
цо…»
К этому времени подходит время пить оставшиеся лекарства. Но чайник уже
закипает. Перед следующей порцией аэрозоля лучше выпить стакан горячей
воды или стакан чая. Я пью чай с молоком, как англичанин. Молоко тоже подог
реваю Ц треть стакана, включая микроволновку на отметке «напитки». Горя
чий чай дополнительно стимулирует легкие, теперь перед тем, как вывести
во двор собаку, надо сделать еще два вдоха над ингалятором Ц не лучшее ле
карство, но что же поделаешь, надо жить.
Собака уже давно, распластавшись на все четыре лапы и положив умную голо
ву на пол, лежит возле входной двери. Она терпит и ожидает, мы все чего-то те
рпим и ожидаем. Я надеваю куртку, наматываю на шею шарф и снимаю с крючка м
еталлический строгий ошейник и металлический поводок. Собака большая и
считается Ц очень опасная, ротвеллер, но это не совсем так. Она задирает т
олько небольших собачек, от этого её и следует уберечь. Но что касается бо
льших собак, то наша собака Роза старается, идя рядом со мною на поводке, и
х не замечать. Я, дескать, совсем не такая. Как уже было сказано, Роза задира
ет только мелких собачек. Один раз, сорвавшись с цепочки, вернее выдернув
резким рывком поводок из моих рук, она потрепала соседскую чау-чау. Ее хоз
яин позже пришел ко мне со счетами из ветеринарной лечебницы.
Роза обладает мирным характером, она перерожденка и, несмотря на свою по
роду, в домашних условиях ведет себя как кошка. Она всех впускает в кварти
ру, любого выпускает, за кусочек колбаски или корочку хлеба готова прода
ть хозяина и с кем угодно готова идти гулять. Гуляние Ц ее страсть, здесь
она звереет, изо всех сил тянет за поводок к лифту, а потом за поводок же к в
ыходной двери из дома. Однажды, когда Саломея, еще до своих операций, выход
ила из дома и даже пыталась гулять с собакой, она (собака) так стремительно
вытащила ее, Саломею, из лифта, что та ударилась головой о почтовый ящик, у
становленный внизу на лестничной площадке, да ударилась так сильно, что
возникла в пол-лица гематома, и врачи подозревали сотрясение мозга.
Я одеваю на собаку ошейник и стараюсь не громыхать металличес-кой дверь
ю Ц в Москве у всех железные двери от воров, от жизни, от судьбы Ц выхожу к
лифту. Вырвавшись наконец на улицу и, как всегда, чуть ли не свалив меня с н
ог в подъезде, Роза блаженно устраивается на газоне возле подъезда. Ее те
ло обмякает от удовольствия, а глазки при этом лукаво поглядывают на мен
я.
Художник Дега, в своих портретах лошадей и балерин умел очень выразитель
но эстетизировать момент преодоления ими физиологичес-ких усилий. Я не
вижу мир так аналитично и резко. Мне кажется, что в любом, даже отчаянном с
остоянии, женщины грациозны, если вписать их волшебную грацию в обстояте
льства. Не менее грациозной мне видится в этот момент удовлетворения сво
ей первой нужды и собака Роза. Бедненькая Ц она терпит двенадцать часов
подряд: первый раз я гуляю с ней в семь часов утра, а во второй в семь часов в
ечера.
Мы путешествуем вокруг домов нашего московского микрорайона. Собаке на
до дать выгуляться. Целый день ей приходится находиться в сравнительно н
ебольшой, около восьмидесяти метров, квартире. Роза суетливо перебегает
на поводке с одной стороны дороги на другую. Она обнюхивает каждую кочку
и останавливается возле любой оградки, исследует каждую отдушину, ступе
ньку, колеса стоящих во дворе с ночи машин. Более добродушного и любознат
ельного су-щества я не знаю. Собственно, кроме пищи и любви хозяев ей ниче
го не надо. Но если хозяин один и не в духе, она готова потерпеть. Она склады
вает ушки топориком и садится на пороге в кухню, в её «зоне». Она будет жда
ть справедливости, будет ждать хозяйку. Са-ломея просто не может есть одн
а, как бы она ни была голодна, всегда почти половину со своей тарелки отдае
т собаке. В этом случае собака всегда сидит у её стула и выхватив из её рук
очеред-ной кусок, на лету проглотив, опять смотрит коричневыми, все пони-
мающими голодными глазами. Меня возмущает, что Саломея дает собаке еду п
рямо из рук, позволяет облизывать ей ладони, чуть ли не разреша-ет ей выхв
атывать куски прямо из тарелки. Меня это беспокоит, я понимаю, что собака э
то собака, наша очаровательная собака Ц зверина, обожа-ющая помойки и об
нюхивающая все встреченные ей на пути мусорные баки. Саломее к ее смерте
льной болезни еще не хватает какой-нибудь собачьей инфекции. Но я терплю,
я всё терплю, иначе у меня подни-мается гнев на эту скучную и размеренную
жизнь, мне захочется пос-лать всё к черту, заорать, хлопнуть дверью, разве
у меня нет права на нормальную здоровую жизнь, но я терплю Ц сколько Сало
мее осталось?
Иногда я конечно думаю, что я, который держит всё в себе, могу умереть рань
ше и оставить Саломею со всеми её недугами и смертельными болезнями хоро
нить меня, самой заботиться о даче, собаке, машине и квартире Ц заботитьс
я о себе, и сколько мне самому-то осталось. Но я уже привык, что справляюсь с
о всем, смогу переломить все обстоятельства, я вообще последнее время жи
ву не задумываясь над тем, кто раньше, я просто живу, полага-ясь на Бога, на
Его волю и готов принять из Его руки любую кару. Но кара уже есть, суд верши
тся Ц у нас с Саломеей нет детей.
Мы с Розой обходим по периметру наш квартал. Семь часов, все дворники уже н
а своих местах. У нас с Саломеей и Розой отличный сталинский дом, построен
ный так давно, что когда в него въезжали, мои, уже давно ушедшие от нас роди
тели, этот дом сто-ял крайним на московской окраине. Я еще помню, как с двум
я пересадками, сначала на трескучем автобусе, потом без пересадки от Кие
вского вокзала мы с продуктами Ц никаких магазинов в округе, конечно, не
было, мы ездили на метро Ц это была последняя станция на линии, а сейчас э
то почти центр города, один из самых лучших и престиж-ных районов. Раньше
в нашем доме, при его заселении, в отдельных, иногда и коммунальных кварти
рах жила разная мелкослуживая шушера, выселенная по реконструкции из це
нтра: педагоги, уборщицы, типографские рабочие, третьесортные актеры, ин
женеры, ничем не заре-комендовавшие себя журналисты; но со временем все э
ти квартиры расселили, семьям, которые разрастались, дали отдельные квар
тиры на новых окраинах, а дом постепенно заселила та часть населения, не с
кажу народа, которая в обществе называется номенклатурой. По утрам в сов
етское время у каждого подъезда выстраивалась кавалькада черных и блес
тящих, как воронье, номенклатурных «Волг». Советские времена, конечно, ми
нули, часть прежних жильцов, оборотистых и предприимчивых, переехала кон
ечно в новые загородные, похожие друг на друга своей незатейливой красно
го кирпича архитектурой, коттеджи, но дом и не опустел и не был покинут сво
ими новопородистыми жильцами, он по-прежнему престижный и хороший, а пос
ле обвала евроремонтов, с перепланировкой и заменой всего оборудования,
от двер-ных звонков и чугунных ванн, до пришедших к ним на смену ванн гидр
о-массажных, престижных и дорогих машин у подъездов стало даже больше, че
м раньше «Волг». Не только дымок свежего богатства завился над крышами д
ома, но услышал я и свежий и нахрапистый посвист новой административной
элиты. А где элита, там самым волшебным об-разом жизнь начинает отличатьс
я от жизни обычной. В нашем доме ни-когда не случалось такого, чтобы не выв
озился мусор, чтобы не при-ходил по вызову электромонтер или слесарь, что
бы не мелись лестничные клетки и чтобы раз в неделю не мылся весь подъезд.
Всегда в нашем доме были и исключительные трудолюбивые дворники. К девят
и часам утра, когда к подъездам подходили караваны ауди представительск
ого класса, иногда и с мигалками и, как правило, сопровождающие их вседоро
жники с сытой и вежливой охраной, двор в любое время года был уже чист от с
нега ли, от осенней листвы или от летнего веселого и небрежного мусора и п
ыли, а летом еще и полит из шлан-га. Но мы с Розалиндой гулять выходим рано у
тром.
Мы знаем всех дворников, и, пожалуй, знаем все их истории. Это у нас начальн
ик ДЭЗа на свою нищенскую зарплату покупает для своего расторможенного
и неунывающего сына дорогой двухместный БМВ Ц полугоночный автомобил
ь. Дворники у нас нищи. Они живут в подвале, в многосемейном служебном обще
житии, они понаехали из нищих центральных областей России и работают, со
бственно, за московскую ре-гистрацию и крошечную зарплату, которой не хв
атает на пищу. Все они мечтают зацепиться за Москву, чтобы потом Ц «работ
ать на себя».
Конечно, не пристало в романе всё фиксировать, как журналисту, и описыват
ь с дотошностью бульварного писаки. Лев Толстой предлагал как можно боль
ше пропускать, но несправедливость так бьет по глазу и нервам, так многое
хочется хотя бы «застолбить», чтобы будущее потом разобралось, что невол
ьно в роман писателя вклинивается сам ход его собственной бытовой жизни
. А читатель потом возмущается «несущественными подробностями» и пропу
скает такие страницы.
Вот, к примеру, Саша, приехавший как беженец из Узбекистана, но зарегистри
рованный где-то в Саратовской области, мечтает поступить в милицию Ц пр
ивыкнув к московской несправедливости, он теперь на всякий случай сам хо
чет её вершить, Ц но для этого надо иметь хотя бы подмосковную прописку,
и вот Саша копит деньги, чтобы кому-то дать взятку, на паях со многими таки
ми же бедолагами, как он, купить где-нибудь на окраине области дом и након
ец-то получить право бесчинствовать в милиции и законе, как закон и милиц
ия долгие годы бесчинствовали над ним. Это Саша, а есть еще Володя, Алеша, П
етр Саввич, инженер-металлург по образованию, который кроме того, что раб
отает дворником, еще грузит ящики с помидорами и кули с картошкой в овощн
ой палатке и моет полы в центре по продаже автомобилей. У него семья в Морд
овии, и он пересылает в Саранск деньги. Есть еще Мария Петровна. У нее тоже
свой, не легкий, участок во дворе, но она еще чистит снег и обметает метело
чкой по просьбе некоторых жильцов их автомобили зимой от снега, осенью о
т листьев и моет три подъезда. А еще мы с Розой знаем Ахмета из Казани, двух
девушек из Молдавии и украинку Наталью, которая собирает деньги на опера
цию, чтобы ей зашили заячью губу и после этого она мечтает уйти в «самосто
ятельные» проститутки. Иначе как по-другому накопишь деньги на образова
ние. Наталья хотела бы стать у себя на родине судьей!
Мы с Розой медленно идем вдоль дома сначала внутри двора, а потом через во
рота выходим на улицу и обходим весь дом, занимающий целый квартал по пер
иметру. По дороге мы здороваемся со всеми дворниками, работающими на сво
их участках, а иногда останавливаемся, чтобы поболтать. Зимой в это время
еще глубокая темень, но в доме уже загорелись многие окна. Летом в утренне
й прогулке есть свои радости, все балконы и окна открыты, колышутся, как жи
вые, занавески и через них из темноты выступают ломтики другой жизни: кус
очек какого-нибудь буфета, золото багета старинной рамы или книжные пол
ки, которые постепенно выходят из моды.
Зимой, через подсвеченные утром окна видятся иные обстоятельства. Явств
ен размах чужой жизни и иного быта. Настольная лампа, выбирающая из темно
ты комнатный цветок, зеленеющий аквариум с просыпающимися рыбками, лохм
атый игрушеч-ный медведь, прокоротавший ночь на подоконнике. Быт теплый
и многозначительный, потому что, как правило, он укрупнен и осмыслен детс
ким присутствием. Это мир, в котором жизнь идет легко и естественно, не от
ожидания потрясений и катаклизмом, а от утра к ночи, от понедельника к пят
нице и от одного дня рождения до другого. Я так тоскую по тому естественно
му и без особых затей миру, который пестовал мое детство. Но где всё это? Ку
да растворилось? Я живу от одного потрясения до другого и каждый день жду
очеред-ное несчастье.
Последний раз Саломея не смогла открыть дверь бригаде «скорой помощи». О
ни позвонили снизу, от подъезда, каким-то образом она дотянулась до домоф
она, но в этот момент что-то случилось. Какая порвалась жизненная нить? По
чему так резко и внезапно оставили ее силы? Она не смогла повернуть кругл
ую ручку, чтобы добраться до второй, металлической, двери. Она слышала гол
оса людей и соседей, но совладать с нехитрой механикой не смогла. Она полз
ала на локтях по квартире, смахнула телефон и слышала, как с другой сторон
ы до защелки добирается электросверло бригады МЧС. Оставить ее дома «ско
рая» не могла Ц это была бы смерть, потому что, как и любое несчастье, и бол
езнь и приступы также внезапна: кто же предполагал, что так подведет орга
низм, работу которого ты обычно не замечаешь Ц кто из нас прислушиваетс
я, как работают почки, печень, сердце или селезенка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35