А как работает желудок
и кишечник? Какие бушуют грозные вулканы и отравленные химические проце
ссы в каждом человеческом теле? Кому надо это знать и кому дано? Несчастье
начинается тогда, когда для того, чтобы человеческое тело и волшебный ег
о венец Ц разум Ц существовали, надо три раза в неделю ложиться на четыр
ехчасовое пе-реливание и очищение крови. И конца этому нет, и человек знае
т, что не отпустит его для агонии даже смерть, ты умрешь с иголками в вене и
прозрачными трубками, протянутыми от тебя к аппарату. И это знает Саломе
я. Как она живет с этим знанием?
Наконец дозор закончен, мы с Розой возвращаемся домой. В подъезде, на толь
ко что вымытом полу, Роза оставляет следы от своих мощ-ных лап. Она шагает
не спеша, принюхиваясь к новым запахам. В ка-бине лифта Роза садится. Она в
полне взрослая собака, но садится, как щенок, не прямо, а поджимая под себя
правую заднюю лапу. Шелковые черные ушки ее печально свешиваются. Она ож
ивляется и начинает тянуть за поводок лишь когда я открываю дверь. Но соб
аку, как и человека, надо воспитывать всегда. Закрыв на два оборота дверь,
я сразу же сажаю Розу, хоть она рвется на кухню. С неохотой она садится и с у
коризной следит, как я снимаю куртку и надеваю тапочки. Ей бы конечно сраз
у лететь на кухню, где возле кухонного стола, в углу, стоят ее миски. Но, если
по-года мокрая и на улице грязно Ц пожалуйте в ванну. Я провожу рукою по б
рюху Розы, рука мокрая и вся в эмульсии грязи. Сидеть! Иду по коридору, зажи
гаю в ванной комнате свет, открываю дверь и становлюсь на всякий случай т
аким образом, что перекрываю проход в кухню. Если бы собаку научить стрях
иваться перед тем, как она заходит грязная в подъезд! Теперь я командую Ро
зе: вперед. Она с места галопом в три прыжка влетает в ванну, на мгновение м
едлит, а потом каким-то немыслимым кульбитом, чуть лапами отталкиваясь о
т бортика ванны, запрыгивает внутрь. Она стоит, опираясь на все че-тыре ла
пы, как боевой конь на плацу, пока я регулирую душ на гибком шланге и подач
у теплой воды. Грязь сливается с ее шерсти, и чер-ные потоки ползут к темно
му жерлу. Постепенно на перламутровой поверхности ванны вода светлеет. Т
ряпку, которой я вытираю собаке брюхо, Ц за раковину, Роза вся дрожит от о
жидания. Наконец, еще один прыжок Ц уже из ванны и мы в кухне.
Саломея постоянно перекармливает Розу. Когда она сама ест, то Роза сидит
рядом с нею, умильно глядит и всё время глотает кусочки, которые ей перепа
дают. Я не уверен, что из целой тарелки пельменей Саломее достается полов
ина. Как правило, пельмень в рот одной, а следующий Ц в пасть другой. Если о
т многого немножко Ц это не разбой, а дележка. Именно поэтому утром я стар
аюсь дать Розе поменьше. А для этого надо действовать тихо и по-возможнос
ти не разбудить Саломею, чтобы она не встала раньше, чем положено.
Холодильник нельзя держать открытым больше, чем пару десятков секунд Ц
он начинать дико пищать, и его клекот, как у орла, способен разбудить всех
на свете. Я достаю кастрюлю с вареным телячьим сердцем Ц это самое дешев
ое для собаки мясо, отрезаю кусок. Конечно, собака мясоед, но за годы жизни
с человеком она приспособилась и к человеческой пище: ест хлеб, перевари
вает макароны, в смеси с мясом пот-ребляет кашу. Розе уже много лет, а собач
ий век короток. По совету ветеринара, которая каждый год приезжает делат
ь Розалинде прививки, мы уже давно не кормим собаку сырым мясом, а обязате
льно его варим и не разводим кашу бульоном. Бабушки ведь тоже стараются н
е есть жареного мяса, не пить бульона. Я режу вываренное мясо на куски, доб
авляю пшенной каши, потом для «скуса» добавляю горсть сухого корма. Я ста
влю миску с собачьим питанием на пол. Отталкивая мою руку, Роза, подняв на
загривке шерсть, как бы загораживая своей персоной от всего мира миску, г
лотает куски. Так экскаватор вырывает грунт под фундамент. Ну, слава Богу,
теперь можно позаботиться и о себе.
Для чего мы живем? Чтобы наслаждаться? Чтобы продлить человеческий род, ч
тобы ежедневно мучиться, в конце концов, чтобы терзать себя надеждой? А мо
жет быть, мы живем, чтобы стремиться? Но к чему и куда?
Я живу в страхе своего будущего одиночества и будущих болезней, немощи, о
ткровенного бандитизма современной медицины, перед которой если ты не б
огат, значит беззащитен, я живу в атмосфере тревоги за Саломею и собаку. С
возрастом чужая плоть и чужое дыхание становятся дороже своих собствен
ных. Я успокаиваю себя, что мертвые сраму не имут, но каждый раз комок подк
атывает к горлу, когда представляю себе грязного старика умирающего в пы
льной, заставленной мертвыми вещами квартире. По привычному божескому з
акону, когда женщины живут дольше мужчин, я должен был бы умереть раньше. Н
у и что неприспособленность к быту и безалаберность Саломеи? Как-нибудь
затолкнули бы меня в деревянный ящик, в лучшем случае поставили бы плиту
из деше-вого гранита, закрывающую нишу с урной в крематории Ц так дешевл
е и проще, а разменяв квартиру и продав дачу и машину, Саломея бы как-нибуд
ь дотянула. Но в этот расчет вмешалась страшная бо-лезнь Саломеи. И что те
перь, если бездна позовет её первой? Что станет со мною? Как закончится моя
жизнь? Мне стыдно за того беспомощного старика, который потребует внима
ния от посторонних людей. Счастлив, кто умирает на ходу, на бегу, в очереди
за хлебом или в сберкассе, расписываясь в ведомости на получение пенсии.
А если организм отключает одну жизненную систему за другой? Если отказыв
аю ноги, перестает держать пищу кишечник, замолкает разум? Моя задача как
можно дольше продержаться, я центр нашего маленького мирка, система бала
нса и видимого благополучия действует, пока я здоров и деятелен, в первую
очередь держаться надо мне самому.
Как же Саломею, после того, как она почти перестала выходить из дома, раздр
ажала моя утренняя физзарядка, поход раз в неделю в бассейн, эспандер в мо
ей комнате и гимнастическая доска. Ты хочешь быть вечно молодым! Как-то ко
ллега, с которым я встретился в библиотеке, сказал: «Я смотрю, как ты идешь,
у тебя совсем молодая спина». Ну, что же, спина Ц это остов, основа всего. На
до держаться, держаться изо всех сил.
Утром я стараюсь не есть ничего лишнего. Но так уж всегда получается, что в
еде я никогда не перечил Саломее. Она всегда скептически относилась к мо
им привычкам в еде и недоумевала, как можно не любить то, что любит есть он
а. Собственно, все подобные привычки в нас от родителей и от семьи, откуда
мы вышли. Ее родители и её семья взяли верх. Но зачем ссориться и конфликто
вать из-за пустяков? К чему заставлять человека делать то, чего он заведом
о не может? Саломея была интеллектуалка, отличница. Она закончила школу с
золотой медалью, но не умела пользоваться спичками и зажечь газ. Я здесь н
е стану касаться ее семьи, вполне средняя, инженеры и учителя, но так воспи
тали. Ох уж эта интеллигенция в первом поколении! Это тебе не воспитание а
нглийских принцесс, которых среди прочего учили и штопать носки и пришив
ать пуговицы. Когда Саломее надо было срочно подшить юбку и выстирать бл
узку Ц это делал я. Она стала учиться хозяйствовать, когда вышла за меня з
амуж и переехала ко мне в коммунальную квартиру. Тогда я ей выстукивал на
машинке как надо мыть кастрюли. Она была велика в другом. Но с детства у не
е были иные, чем у меня, вкусы к еде. Певицы не очень-то стремятся сохранить
талию. Диафрагма при пении должна опираться на вполне земной фундамент,
да и оперный спектакль забирает столько сил, которые должны откуда-то бр
аться. Я всегда и со всем смиряюсь.
Еще в нашей молодости, по утрам она кормила меня вымоченным в молоке и яйц
ах, а потом поджаренным белым хлебом. Так питаются все англичане! Она где-
то это прочла. Потом по утрам мы стали есть разные молочные каши с варенье
м. Так завтракают все американцы! Когда наступила мода на романы Хемингу
эя, Ц мы стали есть яичницу с копченой грудинкой. Где сырники со сметаной
и овощные салаты? Где чашка кофе с молоком и ломтик сыра? Мужчина должен е
сть много! От этой еды у меня случалась изжога, возникала отрыжка, но я ни с
чем не спорил, я ел, что мне дают и что вызывало одобрение Саломеи. Саломея
любила грузинскую кухню, шашлык на ребрышках, густое, как цементный раст
вор лобио, острое и жирное сациви. Когда, после того, как она заболела, врач
и практически запретили ей есть овощи и фрукты, а рекомендовали телятину
и свинину, я тоже стал есть практически одно мясо.
По утрам я позволяю себе своевольничать. Если Саломея застает меня за ка
ким-нибудь выдавленным в немецкой соковыжималке морковным соком, она яз
вительно произносит своим божественным контральто: «Хочешь прожить до
ста лет?». По утрам, через день, когда Саломею увозили на ее чудовищные про
цедуры и когда она спала на час дольше, когда мы завтракали порознь, потом
у что мне нужно было бежать на работу, я баловал себя. Скорее, я понимал, что
мне надо держаться, надо сохранять хоть какую бы то ни было форму. У меня в
отличие от огромной витальной силы Саломеи довольно слабое здоровье. Ей
просто не повезло, вышла из строя в организме деталь, которую заменить сл
ишком рискованно. Вот ее приятелю актеру Леониду Филатову эту деталь зам
енили, пересадили почку, Ц и через несколько лет он умер. Снова перешли н
а те же процедуры, что и Саломея, два знаменитых, сегодня еле двигающихся к
умира на соседних креслах в окружении электроники, окутанные трубочкам
и, по которым текут какие-то растворы и их соб-ственная кровь. Если бы не ее
эта болезнь, если бы не эта врожденная патология!
Сегодня вторник, в девять я уезжаю на работу, а в одиннадцать «Скорая помо
щь» приедет за Саломеей. Теперь очередь за Ломоносовым, за другим класси
ком: «Нередко впадает в болезни человек. Он ищет помощи, хотя спастись от м
уки И жизнь свою продлить врачам вручает в руки». Я не ем яичницу с грудинк
ой и вареную телятину. В этих случаях я будто бы вижу, как моя алая, медленн
о текущая по сосудам кровь несет в себе тысячи тяжелых бляшек холестерин
а. Они переворачиваются, толкают друг дуга, цеп-ляются за рыхлые стенки со
судов, как ржавчина в трубке радиатора, забивают капилляры. Что произойд
ет раньше: возникнет разрыв в объызвествленной, обвешанной склеротичес
кими бляшками сердечной мышце Ц инфаркт, или инсульт Ц отомрет забитый
холестериновыми бляшками участок мозга. Инфаркт лучше, здесь есть надеж
да на выздоровленье и реабилитацию. Инсульт это очень долгая неподвижно
сть, немощь Ц а кто будет участвовать в уходе за беспомощным стариком, за
двумя беспомощными стариками?
В стеклянную миску я кладу резанную морковку, крошу луковицу, туда же одн
у очищенную и разъятую на части картофелину, капустный, лист, всё это солю
, сверху две ложки уже прокисающей в холодильник сметаны и Ц томиться в э
лектронной печи. Это рецепт покойного гения желудка Похмелкина. Пять-де
сять минут Ц и замечательный зав-трак готов.
Я доедаю эту вкуснятину, корочкой хлеба подлизываю подливку. Роза сидит
возле меня, печально провожая каждый кусок. И в этот момент в глубине квар
тиры раздаются тихие шаркающие шаги. Саломея идет, как будто шуршат сухи
е листья.
Куда все делось, куда исчезла красота, молодость и задор? Но и я ведь тоже, н
аверное, хорош. Но я хоть свободно передвигаюсь по го-роду, хожу на выстав
ки и в магазин. Я помню, как совсем молоденькая, плотная и решительная, Сал
омея, нагло стуча каблуками, в развеваю-щемся платье, вызывая ненависть и
зависть всего двора, приходила ко мне в коммуналку. Мы еще не были мужем и
женой. Я узнавал ее по цокоту каблуков и спускался вниз к подъезду.
Я кладу в рот последний кусочек, отодвигаю от себя стеклянную миску и пов
орачиваю голову. На моем лице самая спокойная и доброжелательная маска.
Саломея стоит в дверном проеме, левой рукой дер-жась за притолоку. Она в с
воем синем халате до полу. В талии ха-лат перетянут поясом. Лицо у нее за но
чь опухло, и поэтому она выглядит моложе.
Ц Привет.
Ц Привет! Собаку я уже накормил.
Ц Ах, собака, что же ты ела?
Саломея медленно проходит в кухню, лицо у нее сосредоточено, я чувствую у
нее есть какой-то план.
У нее всегда утром имеются какие-то планы и мысли по поводу своей и нашей
совместной жизни. Она спит обычно плохо, просыпается ночью и или читает, и
ли думает о жизни. Она только никогда не думает об опере: отрезало на всю ж
изнь. Нет, так нет. Я как-то спроси у нее, когда она чувствовала себя значите
льно лучше: «Может быть, возьмешь ученицу?» Ц «Нет. Я не хочу, чтобы кто-ниб
удь видел меня в таком состоянии». К утру у Саломеи вызревали какие-нибуд
ь планы «Давай разменяем квартиру и я стану жить одна. Одной мне будет лег
че». «Я уеду жить к подруге, с которой училась в консерватории, в Нижний Но
вгород». «Ты думаешь, твоей подруге интересно будет каждый день с тобой в
озиться?» Иногда она свои планы приводила в исполнение: спускалась сама
вниз, во двор и где-нибудь в чужом подъезде стояла часа два или три. Я ее иск
ал, потом приводил домой. «Почему ты меня не бросишь и не женишься на какой
-нибудь мо-лоденькой студенточке?» Почему я ее не брошу? Я не знаю, как брос
ать себя, я не знаю, как бросить память о своей молодости, я не знаю, как лиши
ться последнего близкого для меня свидетеля жизни моих родителей! Это ра
ньше я думал, что любовь это молодое тело и моло-дой дух. Жизнь, как атака и
победное наступление. А ты победитель и идешь, и за тобой все новые и новые
рубежи. Сплетение тел. А те-перь сплетение судеб и воспоминания, и их не ра
сплести уже никогда. Я пробовал, я уходил в своем воображении в чужую судь
бу и к другим женщинам, и у меня ни разу не получалось.
Саломея садится к столу, пододвигает к себе чайник. На столе хлеб, нарезан
ный ломтиками карбонат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35