Джилл решила, что если когда-нибудь снова увидит старика, то скажет ему о знаках.
Когда она засыпала, то задумалась о том, пересечется ли когда-нибудь снова ее тропа с тропой Невина. Несмотря на то, что его двеомер пугал ее, она очень любила Невина. И все же… Королевство очень велико, и кто знает, куда решит отправиться старик?
На следующий день, когда они с Родри сидели в таверне, до нее дошел полный смысл видения. В голову Джилл снова ворвался двеомер и охватил ее без предупреждения. На мгновение она ушла в себя – как заяц, услышав лай собак, сжимается и замирает в папоротниках.
– Что-то не так, любовь моя? – спросил Родри.
– Ничего, ничего. Я просто… О, я думала о прошлом лете.
– Да, это и впрямь было странно, – он содрогнулся, словно холодок пробежал у него по шее. – Этот Лослейн и его вонючая магия! Тяжело осознавать, что кто-то хочет тебя убить, а ты даже не знаешь, почему.
– Ну, Невин считал его спятившим. Просто сумасшедший, как сказал мне старик. Причем буйный.
– Он и мне сказал что-то в этом роде, – Родри заговорил шепотом. – Весь этот проклятый двеомер! Он любого может свести с ума! Я молюсь всем богам, чтобы нас никогда больше не коснулась магия.
Джилл кивнула в знак согласия, хорошо зная, что он молится о невозможном. Даже сейчас – пока Родри говорил, ее маленький серый гном материализовался на столе и сел рядом с кружкой. Всю свою жизнь Джилл могла видеть Диких – и в частности это костлявое существо с большим носом. Гном был ее близким другом. «О, мой бедный Родри, – подумала она. – Везде вокруг тебя двеомер!» Происходящее и сердило ее, и страшило. Хотелось бы ей утратить эти странные способности… Она опасалась, что они не уйдут никогда.
И все же как-то раз прошлым летом, Невин сказал ей прямо: если она откажется использовать свои таланты, то они в конце концов пойдут на убыль и исчезнут. Джилл надеялась, что старик прав – несомненно, он осведомлен в подобных вопросах куда больше, чем она. И все же у нее оставались сомнения. В особенности в тех случаях, когда она размышляла о том, как прошлым летом двеомер включил ее в войну Родри и жизнь Родри.
Джилл была совершенно незаметным лицом – незаконнорожденной дочерью серебряного кинжала. И так оставалось до тех пор, пока ее отец не взялся за то, что казалось обычной работой наемника, – охрану торгового каравана, который направлялся к западной границе Элдиса. Тем не менее с момента, как купец предложил Каллину работу, Джилл знала: случится что-то необычное. Она чувствовала необъяснимую уверенность в том, что ее жизнь подошла к перекрестку. Как она была права! Вначале караван отправился на запад, в земли эльсион лакар – эльфов, народа, который, как предполагалось, существует только в сказках и мифах. Затем вместе с несколькими эльфами они вернулись в Элдис и приехали прямо в центр войны двеомера.
Как раз вовремя, чтобы она спасла жизнь Родри, убив человека, который – по крайней мере так провозглашал двеомер – считался неуязвимым. Лорд Корбин никогда не умрет от ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ руки – или от руки МУЖЧИНЫ, – говорилось в предсказании. Как и у всех загадок двеомера, у этой имелись две стороны, и рука девушки, не дрогнув, прикончила его.
Когда Джилл подумала об этом, все случившееся показалось ей слишком гладким, слишком хитрым. Можно подумать, боги формируют вирд человека подобно тому, как бардекианские ремесленники делают специальные ящики, из которых животное должно выбраться и которые используются в экспериментах с животными.
А затем Джилл вспомнила эльфов, которые в истинном смысле не были людьми, и самого Родри, который оказался только наполовину человеком. Тогда она поняла, что Родри и сам мог бы убить своего врага, если бы только верил в такую возможность, и что появление Джилл в решающий момент было предопределено не больше, чем снежная буря зимой. Ведь подобную бурю никто не считает могущественным актом двеомера.
И тем не менее к Родри привел дочь наемника двеомер – в этом Джилл была уверена. Если и не для того, чтобы спасти его жизнь, то для какой-то иной, доселе скрытой цели.
Всякая мысль о двеомере приводила Джилл в содрогание. И все же она находила в себе силы задумываться над этим феноменом. «Почему двеомер так сильно ее пугает? Почему она так уверена, что следование по пути двеомера приведет ее к смерти?
Внезапно Джилл увидела это. Все дело в том, что она боится не только за себя. Если она, Джилл, будет легкомысленно заниматься двеомером, то он погубит не только ее саму, но и Родри. И пусть она говорила себе, что мысль эта глупая, – иррациональный страх окутывал ее, как дым, едкий и удушающий. На мгновение Джилл показалось, что она даже видит серые усики, которые извиваясь пробираются по комнате. Когда она вскочила, готовая кричать «Пожар!», дым исчез – как видение двеомера.
Джилл не знала, что дым в ее видении пришел от огня, который горел примерно триста лет назад, когда они с Родри проживали другую жизнь, – поскольку все души имеют много жизней, столько, сколько Луна, и кружат, переходя из света в тень, и возвращаются на свет, и падают в тень, и опять возвращаются, снова и снова.
ДЭВЕРРИ, 733
«Все мужчины видели два улыбающихся лика Богини – Той, что дает хорошие урожаи, и Той, что приносит любовь в сердца людей. Некоторым Она являет суровое лицо матери, которой иногда приходится наказывать за ошибки своих неразумных детей. Но сколько мужчин когда-либо зрели четвертый лик Богини, скрытый даже от большинства живущих на Земле женщин?»
«Трактат жрицы Камиллы»
Всадник умирал. Он соскользнул с лошади на булыжники, покачнулся и упал на колени. Гвенивер бросилась к нему и схватила его за плечи, пока он не успел рухнуть лицом вниз. Теплая кровь просочилась сквозь рубашку ей на руки.
– Все потеряно, госпожа, – выдохнул он. – Ваш брат мертв.
Его рот наполнился кровью, она пошла пузырями. Когда Гвенивер положила его на землю, охромевшая лошадь тряхнула головой и сильно задрожала. По ее серым бокам бежали струйки пота. Когда Гвенивер поднималась на ноги, прибежал конюх.
– Сделай, что можешь, для лошади, – приказала она. – Затем скажи слугам, чтобы паковали вещи и бежали. Вы должны уйти отсюда или не переживете эту ночь.
Гвенивер вытерла руки о платье и торопливо пошла через открытый двор к высокому броху клана Волка, который сгорит этой ночью.
Не в ее власти спасти его. Внутри, в большом зале, сжавшись у очага для почетных гостей и господ, сидели ее мать Долиан, младшая сестра Макла и Маб, их престарелая служанка.
– Люди клана Вепря перехватили наш боевой отряд на дороге, – просто проговорила Гвенивер. – Авоик мертв, вражда закончилась.
Долиан откинула голову, из ее горла вырвался вопль. Она оплакивала мужа и трех сыновей. Макла разрыдалась и прижалась к Маб.
– О, попридержите языки! – прикрикнула на них Гвенивер. – Боевой отряд Вепря, несомненно, прямо сейчас едет сюда, чтобы забрать нас. Вы хотите оказаться у них в руках?
– Гвен! – взвыла Макла. – Как ты можешь быть такой бесчувственной?
– Лучше быть бесчувственной, чем изнасилованной. А теперь поторопитесь, вы все. Соберите вещи, которые можно унести на одной лошади. Мы поедем в Храм Луны. Если мы проживем достаточно долго, чтобы добраться до него, то жрицы предоставят нам убежище. Ты слышишь меня, мама? Или тебе хочется, чтобы нас с Макки отдали на потеху боевому отряду?
Намеренная жестокость и грубость заставили Долиан замолчать.
– Так, хорошо, – сказала Гвенивер. – А теперь поторопитесь!
Она последовала за остальными, когда они, тяжело дыша, стали подниматься по винтовой лестнице. Однако Гвенивер отправилась в комнату брата, а не в свою. Из резного комода она достала старые бригги и одну из рубашек Авоика. Когда Гвенивер переодевалась в одежду погибшего брата, у нее на глаза нахлынули слезы – она любила Авоика, которому только исполнилось четырнадцать. А времени оплакать погибшего не было. Гвенивер пристегнула меч и старый кинжал. Не самое лучшее из оружия, но уж какое осталось. Хотя Гвенивер не могла похвалиться воинским мастерством, братья научили ее обращаться с мечом. Наконец Гвенивер распустила длинные светлые волосы и коротко обрезала их кинжалом. Ночью она будет выглядеть, как мужчина, а это заставит остановиться любого одинокого мародера, который захочет напасть на одиноких странниц.
Поскольку им предстояло преодолеть более тридцати миль, чтобы добраться до безопасного места, Гвенивер заставляла других женщин ехать быстро. То и дело они пускали лошадей в галоп. Время от времени она поворачивалась в седле и осматривала дорогу, не проявилось ли облако пыли, что означало бы одно: их преследует смерть. Вскоре после заката поднялась полная луна. Ее священный свет направлял путниц. К тому времени мать уже качалась в седле от усталости. Гвенивер приметила на одной стороне дороги заросли ольхи и повела туда остальных для короткого отдыха. Долиан и Маб пришлось помогать спешиться.
Устроив женщин, Гвенивер отправилась назад к дороге – нести дозор. Далеко на горизонте, в том направлении, откуда они приехали, взметнулось золотое свечение, подобное крошечной луне. Вероятнее всего, это горел дан. Гвенивер достала меч и сжала рукоять. Ни о чем не думая, она неотрывно смотрела на свечение.
Внезапно она услышала стук копыт и увидела, как всадник галопом несется по дороге. За ее спиной, в роще лошади приветственно заржали. Невольные предатели.
– Садитесь в седло! – закричала она своим спутницам. – Готовьтесь трогаться в путь!
Всадник подъехал, затем спешился и достал меч. Пока он направлялся к ней – широким, размашистым шагом, – Гвенивер увидела бронзовую пряжку, скрепляющую плащ. Она поблескивала в лунном свете. Судя по узору, это был человек из клана Вепря.
– Кто ты, парень? – спросил он.
Гвенивер безмолвно приняла боевую стойку.
– Паж из клана Волка, судя по твоему молчанию. И что ты так преданно охраняешь? Ненавижу убивать таких малышей, как ты, но приказ есть приказ, поэтому давай, передавай мне женщин.
В полном отчаянии Гвенивер сделала выпад и ударила. Пойманный врасплох, Вепрь поскользнулся и судорожно взмахнул мечом. Гвенивер снова сделала выпад и сильно порезала ему шею с одной стороны, затем ударила с другой, так, как учил ее старший брат Беноик. Вепрь застонал, все еще не веря случившемуся. У него подкосились колени, и он умер прямо у ее ног. Гвенивер чуть не вырвало. В лунном свете лезвие меча выглядело темным от крови, а не блестящим и чистым, как во время тренировочных занятий.
В чувство ее вернул крик ужаса – мать увидела и все поняла. Гвенивер подбежала к коню Вепря и схватила его за поводья как раз в тот момент, когда животное собиралось рвануть с места. Она повела его в рощу.
– Неужели до этого дошло? – рыдала Маб. – Девочка, которую я растила, превратилась в воина, в убийцу на дороге! О, боги, когда вы проявите милость к королевству?
– Когда это им понадобится и ни минутой раньше, – сказала Гвенивер. – А теперь быстро залезайте в седло! Нам нужно убираться отсюда.
Глубокой ночью они добрались до Храма Луны, который находился на вершине горы. Территорию храма окружала каменная стена. Вместе со своими друзьями и вассалами отец Гвенивер выделил средства для строительства стены. С его стороны это была дальновидная щедрость, поскольку теперь она спасет его жену и дочерей. Если какой-нибудь опьяненный битвой воин окажется достаточно сумасшедшим, чтобы нарушить гейс и рискнуть гневом Богини, потребовав впустить его, стена задержит любого, пока он не придет в чувство.
У закрытых ворот Гвенивер кричала, не переставая, пока наконец не услышала испуганный голос, который сообщил, что верховная жрица сейчас придет. Закутанная в покрывало жрица чуть-чуть приоткрыла ворота и выглянула в щелочку, затем, узнав Долиан, распахнула их пошире.
– О, госпожа, с вашим кланом случилось самое худшее?
– Да. Вы приютите нас?
– С радостью. Но я не знаю, что делать с этим парнем, который приехал с вами.
– Это только Гвен, переодетая в одежду брата, – вставила сама Гвенивер. – Я подумала, нам лучше притвориться, будто с нами мужчина.
– Быстро заезжайте!
Обширная территория храма была погружена во мрак и освещалась только лунным светом. Там имелось много различных зданий, некоторые были каменными, другие наскоро собраны из дерева. Жрицы в наброшенных поверх ночных рубашек плащах собрались вокруг беженок. Одни отвели лошадей в конюшни; другие проводили Гвенивер и ее спутниц в длинный деревянный гостевой дом. Когда-то это было красивое место для паломниц благородного происхождения, но теперь его заставили кроватями и сундуками, и размещали там женщин всех сословий. Кровная вражда, которая только что сократила численность клана Волка до трех женщин, была лишь одной нитью в страшной ткани гражданской войны.
Освещая путь свечами, жрицы нашли для вновь прибывших пустые кровати в углу. Не обращая внимания на перешептывания и царящую вокруг тихую суматоху, Гвенивер повалилась на ближайшую постель и заснула, не сняв с себя даже сапог и пояса с мечом.
Проснувшись, она обнаружила пустую, погруженную в тишину спальню, наполненную светом, который проникал из узких окон, расположенных под крышей. Раньше Гвенивер так часто приходила в этот храм, что мгновение не могла даже вспомнить, для чего она здесь на сей раз: пришла, чтобы молиться о своем призвании, или представляет свой клан во время обряда, проводимого перед сбором урожая? Затем воспоминания вернулись – резко, как удар мечом.
– Авоик, – прошептала она. – О, Авоик!
Но слезы так и не пришли.
У Гвенивер все болело. Она встала, потянулась и прошла в трапезную, узкую комнату, заставленную столами для просящих убежища. Новообращенная в белом платье и зеленом апостольнике при виде Гвенивер вскрикнула, а потом рассмеялась.
– Прости, Гвен. На мгновение я подумала, что ты – парень. Садись и я принесу тебе каши.
Гвенивер расстегнула пояс с ножнами и положила его на стол. Потом провела пальцем по ножнам Авоика, окованным матовым серебром и украшенным спиралями и переплетающимися волками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58