Непонятно только одно: за каким демоном губернатор Собутана полез на агадейский рожон? Тут одно из двух: либо его подвела неусыпная честность, либо непомерная алчность. Скорее всего, второе – Раджай мало-мальски знал этого человека. Видимо, щедрая взятка Бен-Саифа только распалила его аппетит, и он перегнул палку.
Раджай наспех подсчитал в уме: до продажи Собутана у губернатора были отряды личной и полевой стражи, тысячи три благородных кшатриев и не меньше десяти тысяч пеших копейщиков из простонародья (в северных приграничных землях законы каст не столь суровы, как на юге, и людям низших сословий, кроме париев, не возбраняется служить в пеших войсках). По настоянию Сеула, не желавшего кормить столько солдатских ртов, пехота была распущена, но кшатрии, конечно, остались в строю – кто ж распустит военную касту? И теперь эти три тысячи всадников, с материнским молоком впитавшие военную науку, не могут одолеть жалкую сотню агадейских горногвардейцев… Слухи о непобедимости таинственных воинов Междугорья все множатся, и выходит, они отнюдь не беспочвенны, если крошечному отряду гвардейцев Абакомо удалось разгромить многочисленную охрану сеуловых владений и даже надрать задницу вендийской регулярной армии.
А ведь неспроста Бен-Саиф так задирист… Ой, неспроста! Уж не разведка ли это боем, помимо всего прочего? У Раджая мороз пошел по коже, едва он представил пять-шесть тысяч непобедимых горногвардейцев перед фронтом вендийской армии, огромной и бесстрашной, но, увы, сражающейся традиционным оружием, безо всякой магии. Грозные вести прилетают из-за восточных кряжей Химелии. Неужели и правда близок конец света, напророченный древними оракулами? Неужели грядет царствие Нергала, свирепого и коварного божества, таящегося в подземном царстве в ожидании своего часа?
– Что еще? – Отогнав несвоевременные раздумья, Раджай взглянул на ординарца.
– Еще? Вооруженное вторжение на нашу территорию, ваша доблесть.
– Что-о?! Ах ты!.. – возмутился командир гарнизона. – Каналья! Что ж ты сразу не доложил?
– Счел это известие второстепенным, ваша доблесть. Отрад нарушителей границы невелик, от силы три сотни всадников. Они прошли через наш перевал на северо-востоке, который афгульские кочевники считают своим.
– Афгульские конокрады? На равнине? С чего это вдруг они так осмелели?
– Когирцы, ваша доблесть.
– Когирцы? О, все демоны преисподней! Этого нам только не хватало! Надеюсь, не регулярные войска?
Ординарец развел руками.
– Не могу сказать наверняка, ваша доблесть. Судя по экипировке, это войска когирского губернатора, но ведут они себя, как самые настоящие бандиты с большой дороги. За один день успели разграбить и сжечь две наши деревни, перебили много ни в чем не повинных жителей. Пытают, насилуют, казнят, – такое впечатление, ваша доблесть, что не нажиться они хотят, а как можно сильнее напакостить. Их атамана зовут Конан…
– Конан? – взревел Раджай. – Вожак афгульских банд? Опять он здесь?
– По донесениям пограничной стражи, – сказал ординарец, – в пути у Конана была стычка с шайкой вашего старого знакомого, военного вождя Хагафи. Похоже, никто из парящих соколов не ушел живым.
– И поделом мерзавцам! – Раджай искренне обрадовался. – Я бы и сам давно передавил этих захребетников, если бы афгульские кланы не вставали горой друг за дружку, когда у иноземцев возникают к ним справедливые претензии. У меня маловато войск, не с руки ввязываться в кровопролитную войну с горцами. Ладно, раз уж Конан разделался с Хагафи, я ему прощаю половину грехов. А за вторую половину, конечно, я его распну в лучшем виде. Сначала прикончу, а уж потом сообщу в столицу, чтобы у друзей Конана не возникло искушения выгородить негодяя.
«Да, – подумал он, – Жазмина, наверное, помилует бродягу-варвара в память о прежних заслугах. Темной ночью его выпустят из тюрьмы, посадят на коня, проводят до границы и накажут исчезнуть и никогда не возвращаться. И закоренелый преступник, нагло бросивший мне, Раджаю, вызов, уйдет от заслуженного возмездия. Может, я и не прав, – сказал он себе, – может, я переоцениваю женское милосердие. Но и в этом случае не моя рука покарает злодея. Нет. В соседних провинциях и столице никто ничего не узнает. До них будут доходить самые дикие слухи, подчас на грани абсурда, а мои гонцы будут их опровергать. С Конаном я разберусь сам».
– Это ты поднял гарнизон по тревоге? – хмуро спросил Раджай ординарца.
– Да, ваша доблесть. – Солдат потупился, ожидая разноса за своеволие.
– Молодец, правильно сделал. Со мной пойдут полторы тысячи кшатриев. Одвуконь, запасы съестного – на неделю. Иди, прикажи им построиться у крепостных ворот в походную колонну.
Ординарец скрылся за дверью. Раджай подошел к высокому бронзовому зеркалу. Цвет лица, конечно, не ахти после всенощных любовных упражнений с пылкой туранкой, да и выправка знавала лучшие времена, ну, да не беда. Три-четыре дня в походе, одна-две стычки с супостатами, и даже писаные красавцы из его гарнизона будут выглядеть ничуть не лучше. Он ухмыльнулся.
Под окном суетились кшатрии, многие торопились с глиняными плошками к двум полевым кухням – громадным медным котлам на стальных колесах. Кухни придется оставить в крепости, для погони за конными шайками они совершенно не годятся. Ничего, подумал Раджай, глядя на своих солдат. Как-нибудь проживут неделю без плова с изюмом и пряностями.
Он подошел к столу, где стояла наготове тушечница и лежала стопка квадратиков, нарезанных из папируса. Только один человек из приближенных его величества узнает не по слухам, а из депеши от коменданта пограничного форта, что Кован снова в Вендии. Старший брат Раджая, губернатор провинции Саханта.
* * *
Хмурый взгляд Конана скользнул вдоль деревенской улицы. Хлипкие лачуги из тростника и глины смотрели на него сумрачными проемами дверей и окон. Над крышами не вилось ни дымка, из хлевов не доносилось ни звука, – а ведь он, повидавший немало вендийских селений, не мог их вообразить без неумолчной разноголосицы домашней скотины.
Такую же картину его отряд увидел в двух предыдущих деревнях, с той лишь разницей, что там на улицах, во дворах и домах лежали трупы жителей. Во множестве. В обеих деревнях Конан без труда узнал «почерк» Тарка. Шайка нападала с первыми лучами рассвета, заблаговременно выставляя оцепление вдоль околицы, чтобы никто из селян не ушел. И если мужчин, старух и детей убивали где попало, то девушек и молодых женщин сначала собирали на деревенской площади и устраивали оргию.
Среди крестьян находились смельчаки, бросались на бандитов с кетменями и вилами. С ними жестоко расправлялись, но зато на кровавом пути Тарка оставались трупы его людей. Когирцы Конана уже обнаружили восемь брошенных бандитов; ни у кого даже мысли не возникло предать их разлагающиеся тела земле.
– Они ушли, – сказал киммериец Юйсары, подразумевая крестьян.
Девушка из нехремской степи кивнула.
– И Тарк тут не появлялся.
– Не появлялся? – Она недоверчиво посмотрела на него. – Почем ты знаешь?
– Нет следов. – Он указал глазами на пыльную дорогу. – Ни одной шипастой подковы.
– Куда же они запропастились? – встревожилась дочь пастуха.
– Повернули на запад. Решили обойти эту деревню. Узнали, наверное, что отсюда все сбежали.
Девушка недоверчиво смотрела ему в лицо.
– А с чего ты взял, что они повернули на запад?
Конану это казалось настолько очевидным, что он даже слегка рассердился.
– Помнишь, – он указал большим пальцем назад, – мы проезжали через широкую каменную осыпь? Там довольно пологий склон, можно провести коней на поводу до самого гребня. За осыпью на дороге следов Тарка не было. Я думал, ты заметила.
Девушка покраснела и холодно спросила:
– Значит, возвращаемся?
– Зачем?
– Как зачем? Чтобы поймать Тарка.
Конан снисходительно улыбнулся.
– Юйсары, сердце мое! У нас в отряде меньше сотни бойцов. А у Тарка все триста. Ему легче нас поймать, чем нам его. Это во-первых. А во-вторых, разве мы по его душу сюда пришли? Я, конечно, не спорю, Тарк и его свора – мерзавцы, каких поискать, и давно заслужили веревку. Но для нас сейчас гораздо важнее добраться до Собутана и…
– Конан! – воскликнула смуглая девушка. – Да ты что? Или ты не видел своими глазами, что они творят в здешних деревнях? Неужели ты с легким сердцем позволишь этому головорезу истязать ни в чем не повинных людей?
Конан нахмурился. Взбалмошная девчонка! Не понимает простейших вещей.
– Юйсары, мне жаль бедных крестьян, – сказал он твердо, – но у меня есть дело поважнее, чем игра в салочки с бандой дезертиров. Разве ты забыла, что на кону судьба Когира и твоей родины, Нехрема? Сеул поставил четкое условие. Если мы ему поможем, он поможет нам. И это перевесит чашу весов в нашу пользу. По крайней мере, есть шанс. Нам сейчас нельзя гоняться за двумя зайцами. Надо сделать то, что важнее. Между прочим, мы с тобой не в пустыне, где только змеи да тарантулы. Это, – повел он рукой вокруг, – Вендия, богатая и густонаселенная страна. Здесь водятся кшатрии, зверушки, которых лучше не задирать. Рано или поздно Тарк попадется к ним в лапы.
– Нет. – Дочь пастуха решительно помотала головой. – Не попадется. Я с ним разделаюсь раньше.
Она дернула повод вправо и вонзила пятки в конские бока. От неожиданности скакун запрокинул храп и жалобно заржал, но тотчас оправился от испуга, развернулся и понес наездницу к околице.
– Юйсары! – растерянно крикнул Конан. – Куда? А, Кром! Стой, дура!
Девушка припала к пепельно-серой гриве и пустила коня в карьер. Над ухабистой дорогой вздыбилась пыль.
Рослый всадник не бросился за ней вдогон, зато он долго сыпал проклятьями на глазах у изумленных воинов. Никто не решился приблизиться к нему и спросить, в чем дело. Наконец он обвел мутным от бешенства взглядом своих людей и указал плетью на юг. – Строиться!
* * *
Едва перевалив через низкий гребень, Юйсары поняла, что Тарк повернул на запад не случайно. Вдоль гряды невысоких холмов вилась глубокая тропа, усеянная козьим и овечьим пометом. Тропа наверняка вела к селенью, наверное, разбойники понадеялись застигнуть ее жителей врасплох.
Серый в яблоках нехремский скакун нес Юйсары неторопливой рысью, и она его не погоняла, – как знать, может, еще придется уходить от погони. Впереди появилась темно-зеленая полоска – лес. Вскоре она уже могла различить отдельные пирамидальные тополя, кипарисы и пальмы с широкими и вислыми, как слоновьи уши, листьями. В тенях перелеска ютились хижины, колыхались папоротники и лопухи на берегах неширокой реки.
В деревне были бандиты. Несколько человек. Остановив коня в перелеске, Юйсары увидела вдалеке, на вершине холма, большой отряд. Он уходил на юго-запад, и девушку вдруг осенило, что бандиты так и будут забирать южнее, пока снова не окажутся на пути у Конана. А их товарищи, задержавшиеся в деревне, догонят их, когда закончат свое черное дело.
С тесных улочек и дворов долетали ужасные женские крики – там убивали. Всем заправлял рослый хохочущий негр, он носился по деревне в чем мать родила, сверкал белыми зубами и размахивал окровавленным ножом, а его приятели, десятка два отъявленных негодяев в когирских доспехах, по двое и по трое насиловали женщин. На глазах у Юйсары кушит перескочил через поваленный тын, растолкал группу насильников и оседлал вопящую благим матом криками жертву; в следующий миг его лоснящийся зад отвратительно задергался. Очень скоро он выгнул спину, запрокинув голову и зарычал от наслаждения, а потом вскинул руку и медленно всадил вендийке нож под левую грудь. Столь эгоистичная выходка не могла не возмутить приятелей кушита, его осыпали проклятьями, а один верзила с руками, что кузнечные молоты, даже отвесил наглецу увесистую оплеуху. Но кушит только расхохотался, вскочил и убежал на другой двор, где под остервенелыми толчками насильника билась на земле другая несчастная крестьянка.
Коптский арбалет уперся в сырой дерн, со скрипом поднялся рычаг. Поперек черного серпа, таящего грозную силу, легла короткая стальная стрела. Накинув поводья на куст акации, Юйсары бесшумно двинулась к околице крошечной деревни.
Смерть настигла Юмбу, когда он выскочил на порог убогой халупы с горшком вареного риса. Его разобрал голод. Тарк не позволил шайке задержаться в деревне, он спешил, хотел опередить Конана. Только Юмбе, скрепя сердце, он разрешил приотстать с десятком бандитов, но при условия, что к вечеру они нагонят отряд. А перед отъездом упрекнул старого товарища по оружию: «Совсем охренел, бабник сучий! На тебя уже все парни косо смотрят. Учти, будешь дурить, свои же прирежут». – «Да нешто я виноват, командир? – заголосил кушит. – Эта все они, вендианки-искусницы! Их же с малолетства приучают мужиков ублажать, религия такая! А мы с тобой, как дураки, день-деньской яйца в седлах высиживаем. Не знаю, командир, как у тебя, а у меня точно скоро цыплята черные повылуплятся».
Кушит завес над разинутым ртом пригоршню риса, но ни одна разваренная крупица, сдобренная хлопковым маслом, красным перцем и солью, не успела свалиться ему на язык. Наконечник арбалетной стрелы раскрошил два верхних резца и вышел из верхнего края затылочной кости, пронзив по пути мозг. Юмба умер почти мгновенно.
Никто из приятелей негра не заметил, как он медленно повернулся кругом и рухнул навзничь. Он лежал в неестественной, даже непристойной позе – полусогнутые в коленях ноги растопырены, полусогнуты в коленях, правый кулак, сведенный предсмертной судорогой, на ляжке у паха.
А девушка, принесшая ему возмездие из мехремских степей, бесшумно подкрадывалась к другому негодяю.
Судя по обличью, этот человек родился в полупустыне Шема: окладистая вьющаяся борода, густая шевелюра цвета воронова крыла, крупный нос и полные чувственные губы. Он умывался на крыльце прохладной водой из кадки, блаженно покряхтывал, ополаскивая дряблые волосатые подмышки. Он опустил голову, замотал ею под водой, по-детски пуская пузыри, а когда выпрямился и разлепил веки, у него отвисла челюсть от изумления и ужаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45