https://wodolei.ru/catalog/mebel/shkaf/
Через три-четыре дня по тайным тропам в Когир двинутся обозы с провиантом и оружием, пойдут войска, крепкие опытные солдаты, которым страсть как охота поквитаться с агадейцами за Лафатскую долину и Бусару, за поруганную честь государя.
В замках пока всего вдоволь, и еды, и фуража, и оружия, но война в когирских лесах и холмах ожидается долгая, на измор, враг невероятно силен и хитрости ему не занимать. Помощь нехремского царя обязательно сгодится, в этом мало кто сомневается. А взамен Токтыгай просит, чтобы все пошло по-старому, когда агадейский медведь уберется в свою берлогу зализывать укусы разъяренных пчел. Что ж, быть посему, решили Зивилла и когирские дворяне, в том числе двое почтенных мужей из разогнанного совета нотаблей, которые примкнули к отряду Конана.
Дворяне, надо отдать должное их чутью и боевому опыту, сразу смирились с тем, что ими командует чужеземец. Никто не сравнится с могучим киммерийцем в отваге и сметке; он знает тысячи военных хитростей и умеет добиваться беспрекословного подчинения. Если бы сегодня агадейцы не выступили на Даис, послезавтра мятежные дворяне свергли бы Лжезивиллу и выбрали нового губернатора.
– Возвращаемся в замок Парро, – Конан ухмыльнулся, взглянув на печальную даму Когира, заключенную в тело изменника. – Надо подготовить теплую встречу.
* * *
Коня пришлось оставить убийственной жаре и хищникам – загноился ожог на ноге, с каждым шагом скакун хромал все сильнее. Южная оконечность гряды, за которой лежало родное Междугорье, уже виднелась на горизонте, но было ясно: конь не дойдет. У Бен-Саифа не поднялась рука на верного друга. Шагая по знойной степи, он нещадно корил себя: почему не собрался с духом, почему не выпустил из «жала Мушхуша» в израненный храп порцию яда, который убивает мгновенно даже при попадании на кожу?
Путь Бен-Саифа отмечали вехи, диковинные для этих мест: панцирь из легкого серого металла, кольчуга, напоминающая рыбью чешую, наплечники и поножи необычной формы, странного вида оружие. В конце концов, у сотника из доспехов остался только шишак с золотой совиной головой, а из оружия – увесистое «жало Мушхуша», которое он то и дело перекладывал с плеча на плечо. На поясе всхлипывала нагретая солнцем жестяная баклага, рейтузы были в дырах и засохшей крови, сапоги просили каши. Из-под шлема торчали грязнющие патлы, месячная щетина поблескивала потом. Он возвращался домой.
Не все сладилось, как задумывалось, но ведь он – всего-навсего первая ласточка. Хлопотливая пичуга, предвестница весны. Мыслимое ли дело, подумал он, весна сразу за летом? Э, господа хорошие, погодите, еще не то увидите. Лун, где ты, дружище, жив ли? А если жив, дотянешь ли до нашей весны?
На горных вершинах искрились вечные льды, а пласты розового мрамора рождали зарю в разгаре дня. Бен-Саиф возвращался домой.
Часть вторая
ТАВРО ДРАКОНА
Глава 1
Тень лиственного леса растворяла полуденную жару, крошила в янтарные дребезги лучи неистощимого солнца. Томный ветерок шевелил блеклые стебли орляка, колючие ветки акации и дикой сливы, усыпанной незрелыми ягодами; над зарослями ежевики тучами роились мелкие серокрылые бабочки. Отряд пробирался оленьей тропой, не опасаясь погони. Когирцы и их предводитель понимали: хоть и удалось вражескому обозу вырваться из западни с малыми потерями, всадники в серых латах не отважатся на преследование. Агадейцы еще не освоились в этих лесах.
В отряде трое были тяжело ранены, двоих копейщиков пришлось оставить там, где их сразили враги. Близкие друзья погибших горевали об утрате, но никто не винил в ней Конана, ибо враг потерял убитыми не меньше. Лучше всех поработали арбалетчики, сразу уложив наповал двух агадейцев, – не ожидая нападения, те ехали по лесу с поднятыми забралами. Потом когирцы с устрашающими криками ринулись в конную атаку, – как выяснилось вскоре, напрасно.
Противнику было не занимать ловкости и отваги, а его колдовское оружие убивало мгновенно или причиняло страшные раны. Еще один горногвардеец погиб случайно, не успев метнуть в атакующих глиняную бутыль с горючей жидкостью; едва он плюнул в горлышко, струя пламени ударила ему в лицо, по всей видимости, оружие было неисправным. Обезумевший от боли и страха конь унес седока, превратившегося в живой факел, в гущу леса, а Конан, видя, как падают замертво его люди, как мечи и копья отскакивают от непробиваемых серых доспехов, вовремя спохватился и дал команду отступить.
Вожделенный неприятельский обоз и малочисленная, но чрезвычайно опасная охрана остались на узкой лесной дороге. Конан уводил отряд к владениям графа Парро – тайной базе когирских партизан.
– Полтораста против тридцати, и драпаем, – проворчал на бивуаке Сонго, когда ему перевязывали обожженный локоть. – Этак целый век можно провоевать.
Конан в том скоротечном бою так и не успел скрестить меч ни с кем из агадейцев. Но он и не ставил себе такой задачи. Он наблюдал и мотал на ус. Помимо всего прочего, он заметил, что горногвардейцы, с ног до головы увешанные всякими волшебными снастями, в близком бою отдают предпочтение мечам и булавам. Наверное, сказывалась привычка. Впрочем, они и новым оружием дрались превосходно, видать, их здорово натренировали на родине. Отличная боевая машина. Конан не сомневался, что сумел бы основательно ее покорежить, а то и вовсе сломать – ценой гибели всего отряда. Он предпочел отойти.
– Пропустим гадов к оборотням – наплачемся, – раздраженно добавил Сонго.
Обоз с агадейским оружием пробирался к замку барона Морго, одному из когирских дворян, присягнувших самозваной королеве. И барон, и все обитатели соседних имений, несколько тысяч человек, называли себя Лунами. Не зараженные «лунной болезнью» когирцы страшились их пуще чумы, а партизаны Конана и Зивиллы не знали, что делать с десятками безумцев, выловленных в лесах графа Парро и запертых в подземной тюрьме вместе с хозяином замка и виновником их умопомрачения, израненным агадейским воином по имени Лун. Их охраняли трое слепцов, которые ходили по подземным коридорам ощупью и не боялись заразиться одержимостью. Несколько раз Конан спускался в ту темницу, беседуя с узниками, он ни в коем случае не поднимал глаз. Среди них только Лун упрямо отказывался отвечать на вопросы. Даже граф Парро – его «первая копия», как он себя называл – был куда более откровенен.
– Думаешь, они настолько осмелеют, что начнут гоняться за нами по лесам? – спросил Конан у светловолосого когирского рыцаря.
– А то как же? – Сонго несколько раз согнул и разогнул обожженную руку и удовлетворенно кивнул. – Они теперь те же горногвардейцы. Даже женщины и дети. Умеют воевать. Вооружи их как следует, и не понадобится слать сюда регулярную армию.
Так-то оно так, подумал Конан, да вот только «копии», уже начиная со «вторых», не очень надежны. Среди пленных есть даже буйнопомешанные, а иные просто сидят день-деньской на грязном каменном полу, смотрят в одну точку и пускают слюни. И лишь изредка в них просыпается разум Луна, точнее, его ущербное подобие. Если Ангдольфо всерьез надеется извести партизан руками этих убогих, то как бы ему не просчитаться.
Другое дело, если у агадейского короля найдется еще хоть десяток таких, как Лун. В этом случае когирское восстание обречено. Конан допытывался у графа Парро, есть ли в Междугорье подобные Луну, и тот с гордостью ответил: «Тьма тьмущая!» – «А коли так, – поинтересовался киммериец, – отчего же мы их здесь не видим?» – «Всякому овощу, мням, свое время», – только и ответил ухмыляющийся старец.
– Куда ни кинь, всюду клин, так получается? – сказал Конан и, видя недоумение на лице Сонго, пояснил: – Возиться тут с оборотнями – только время терять. И агадейцев всерьез щипать рискованно. Нагрянут три-четыре тысячи серых, прочешут леса, и останутся от нас лишь трогательные воспоминания.
– Значит, надо во что бы то ни стало взять этот обоз, – решительно произнес Сонго. – И бить врага его же оружием.
«Вот ведь упрямец!» – с одобрением подумал Конан, а вслух сказал:
– Ну, раз надо – возьмем.
* * *
В обитой медью створке крепостных ворот отворилась узкая калитка, с внутреннего двора потянуло фекалиями и тухлятиной. Трое грязных, как демоны болот, и растрепанных стражников вышли навстречу пришельцу с мечами в руках. Из проема калитки высунулось длинное копье, все в навозной корке и с двумя-тремя прилипшими к наконечнику соломинами. За воротами истерически хохотала женщина, грубый мужской голос сыпал нечленераздельной бранью. В замке барона Морго свирепствовала «лунная болезнь».
– Что вам угодно, почтенный странник? – спросил крепко сбитый страж в рваных штанах и короткой кольчуге на голое тело. – Судя по облику, вы проделали долгий путь? – Учтивость в его голосе никак не вязалась с чертами лица типичного деревенского увальня. Должно быть, природа настолько обделила крепыша умом, что Лун, проникший в его голову, помирал там от скуки.
Согбенный путник опирался на толстую уродливую клюку, которая при необходимости сошла бы за добрую дубину. Его облик и впрямь наводил на мысль о долгих скитаниях: густые курчавые волосы свалялись колтуном, в бороде запутались сосновые иголки и хлебные крошки, громадная котомка за широкой спиной была вся в дырах.
– Ты прав, сынок, не день и не два брел я стезею скорби, – уныло ответил путник, – брел и ронял кровавые слезы в дорожную пыль. Я оставил пылающую Бусару и пришел в униженный Самрак, и принес владыке моему весть горестную и весть радостную. И великий государь заключил меня в объятья, а после, терзаемый жаждой мести, отправился я на восток, в рощи славного Когира, и там повстречал варвара, коего считал своим заклятым врагом. Он сам подошел ко мне, жалкому калеке, опустил ладони на мои плечи и рек: «Сафар, твой враг – не я. Не по моей вине ты познал вечную мглу». И столько искренности было в его словах, что я поверил ему.
Скиталец поднял голову, и стражник, слегка озадаченный его речью, уставился в багровые провалы глазниц.
– Зачем ты изувечил меня, Лун?
Когирец открыл рот, но не успел произнести ни слова. Из котомки за спиной слепца вынырнула смуглая голова и узкие мальчишеские плечи, а мгновением позже тонкая рука метнулась вперед, и острие кинжала ужалило стражника в правый глаз. Он с визгом отскочил назад и схватился за лицо, а рядом вскрикнул его приятель – тяжелая клюка сломала ему бедро, как сухой прут.
Третий стражник успел вовремя отпрянуть, и блестящая сталь рассекла лишь воздух перед его горлом. Он выставил перед собой меч и вдруг заметил, что копье, торчащее из калитки, вываливается из рук четвертого воина, пронзенного длинной стрелой, которая прилетела неведомо откуда. Он услышал дробный топот, повернул голову вправо и заметил в двух третях полета стрелы конную лаву, несущуюся от опушки густого леса прямо к воротам замка. Кони мчались во весь опор, всадники нахлестывали их что было мочи.
Стражник взглянул на слепца и мальчишку, который уже выбрался из котомки. Слепой уронил клюку на доски подъемного моста, спокойно снял котомку, мальчишка проворно нагнулся к ней и достал знакомый стражнику металлический предмет, короткую трубку с отверстием на одном конце и небольшим шаром с торчащей из него рукоятью на другом. Трубка нацелилась на когирца, и тот подумал, что сейчас умрет, если не бросится на подростка и не раскроит ему череп.
«Погоди! – приказал ему Лун. – Остынь. Он может нам пригодиться. Взгляни-ка лучше ему в глаза». Разум стражника не осмелился перечить, когирец посмотрел мальчику в глаза и похолодел – черные зрачки были недосягаемы, они глядели вниз, на доски. «Но с такого расстояния ему никак не промахнуться!» – пробилась сквозь оторопь жуткая мысль.
Раздался щелчок. Стражник крякнул от боли и тоже опустил глаза. На его босой ступне пузырилась черная жидкость. За три удара его сердца яд разъел кожу и попал в кровь.
Слух Сафара, обострившийся после утраты глаз, не улавливал скрипа петель. Никто не пытался затворить калитку изнутри. Сафар знал, что стрелы Конана добили раненых оборотней, что поводырь держит под прицелом калитку, а партизаны уже совсем рядом. Неужели им так повезло? Неужели крики погибающих стражников не услышаны в замке?
Он двинулся к человеку, сраженному ядом, и ногой нашарил его меч. Нагнулся, поднял и направился к воротам.
– Сто-ой! – закричал ему Сонго во всю силу легких. – Сафа-ар! Стой!
Сафар остановился и обернулся. Мальчик, полуприсев, настороженно смотрел за калитку. По дощатому настилу моста прогрохотали копыта.
– Сафар, уходим! – Молодой когирский дворянин свесился с седла, ухватил слепого воина за широкое запястье. – В крепости засада! Садись, живо!
Сафар отшвырнул меч и торопливо забрался на коня позади Сонго. Юный поводырь с кошачьей ловкостью вскарабкался на другого скакуна, и лава хлынула назад, к спасительному лесу.
Чуть позже ворота замка Морго распахнулись настежь, и мост задрожал под десятками бегущих ног.
* * *
– Да, старик, ты не солгал. – Прячась в листве колючей акации, рослый командир партизан хмуро разглядывал толпу, что бесновалась подле моста. – Их тут не меньше тысячи, и почти у всех агадейские игрушки. Они бы нас как вшей передавили. Выходит, ты нам жизни спас. – Он повесил длинный лук на плечо и посмотрел на темнокожего старика, сидящего рядом на корточках.
– Не жизни, а души, – гнусаво ответил стигиец. – Они бы вас не прикончили. Такие, как вы, удальцы им позарез нужны. Забыл, как тебя Лун уламывал?
Конан ничего не забыл. Стигиец косился, словно угрюмый ворон, и киммериец подумал, что посланник Сеула Выжиги еще ни разу не посмотрел на него в упор. С темного морщинистого лица не сходила гримаса недовольства.
– Ты очень хорошо осведомлен, старик, – сказал Конан. – Кто тебе рассказал о засаде?
Стигиец протянул руку и разжал кулак. Конан увидел на его ладони жирную муху. Старик не боялся, что она улетит. Он ей оторвал крылья, как только поймал.
– В ней Лун, – кратко пояснил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
В замках пока всего вдоволь, и еды, и фуража, и оружия, но война в когирских лесах и холмах ожидается долгая, на измор, враг невероятно силен и хитрости ему не занимать. Помощь нехремского царя обязательно сгодится, в этом мало кто сомневается. А взамен Токтыгай просит, чтобы все пошло по-старому, когда агадейский медведь уберется в свою берлогу зализывать укусы разъяренных пчел. Что ж, быть посему, решили Зивилла и когирские дворяне, в том числе двое почтенных мужей из разогнанного совета нотаблей, которые примкнули к отряду Конана.
Дворяне, надо отдать должное их чутью и боевому опыту, сразу смирились с тем, что ими командует чужеземец. Никто не сравнится с могучим киммерийцем в отваге и сметке; он знает тысячи военных хитростей и умеет добиваться беспрекословного подчинения. Если бы сегодня агадейцы не выступили на Даис, послезавтра мятежные дворяне свергли бы Лжезивиллу и выбрали нового губернатора.
– Возвращаемся в замок Парро, – Конан ухмыльнулся, взглянув на печальную даму Когира, заключенную в тело изменника. – Надо подготовить теплую встречу.
* * *
Коня пришлось оставить убийственной жаре и хищникам – загноился ожог на ноге, с каждым шагом скакун хромал все сильнее. Южная оконечность гряды, за которой лежало родное Междугорье, уже виднелась на горизонте, но было ясно: конь не дойдет. У Бен-Саифа не поднялась рука на верного друга. Шагая по знойной степи, он нещадно корил себя: почему не собрался с духом, почему не выпустил из «жала Мушхуша» в израненный храп порцию яда, который убивает мгновенно даже при попадании на кожу?
Путь Бен-Саифа отмечали вехи, диковинные для этих мест: панцирь из легкого серого металла, кольчуга, напоминающая рыбью чешую, наплечники и поножи необычной формы, странного вида оружие. В конце концов, у сотника из доспехов остался только шишак с золотой совиной головой, а из оружия – увесистое «жало Мушхуша», которое он то и дело перекладывал с плеча на плечо. На поясе всхлипывала нагретая солнцем жестяная баклага, рейтузы были в дырах и засохшей крови, сапоги просили каши. Из-под шлема торчали грязнющие патлы, месячная щетина поблескивала потом. Он возвращался домой.
Не все сладилось, как задумывалось, но ведь он – всего-навсего первая ласточка. Хлопотливая пичуга, предвестница весны. Мыслимое ли дело, подумал он, весна сразу за летом? Э, господа хорошие, погодите, еще не то увидите. Лун, где ты, дружище, жив ли? А если жив, дотянешь ли до нашей весны?
На горных вершинах искрились вечные льды, а пласты розового мрамора рождали зарю в разгаре дня. Бен-Саиф возвращался домой.
Часть вторая
ТАВРО ДРАКОНА
Глава 1
Тень лиственного леса растворяла полуденную жару, крошила в янтарные дребезги лучи неистощимого солнца. Томный ветерок шевелил блеклые стебли орляка, колючие ветки акации и дикой сливы, усыпанной незрелыми ягодами; над зарослями ежевики тучами роились мелкие серокрылые бабочки. Отряд пробирался оленьей тропой, не опасаясь погони. Когирцы и их предводитель понимали: хоть и удалось вражескому обозу вырваться из западни с малыми потерями, всадники в серых латах не отважатся на преследование. Агадейцы еще не освоились в этих лесах.
В отряде трое были тяжело ранены, двоих копейщиков пришлось оставить там, где их сразили враги. Близкие друзья погибших горевали об утрате, но никто не винил в ней Конана, ибо враг потерял убитыми не меньше. Лучше всех поработали арбалетчики, сразу уложив наповал двух агадейцев, – не ожидая нападения, те ехали по лесу с поднятыми забралами. Потом когирцы с устрашающими криками ринулись в конную атаку, – как выяснилось вскоре, напрасно.
Противнику было не занимать ловкости и отваги, а его колдовское оружие убивало мгновенно или причиняло страшные раны. Еще один горногвардеец погиб случайно, не успев метнуть в атакующих глиняную бутыль с горючей жидкостью; едва он плюнул в горлышко, струя пламени ударила ему в лицо, по всей видимости, оружие было неисправным. Обезумевший от боли и страха конь унес седока, превратившегося в живой факел, в гущу леса, а Конан, видя, как падают замертво его люди, как мечи и копья отскакивают от непробиваемых серых доспехов, вовремя спохватился и дал команду отступить.
Вожделенный неприятельский обоз и малочисленная, но чрезвычайно опасная охрана остались на узкой лесной дороге. Конан уводил отряд к владениям графа Парро – тайной базе когирских партизан.
– Полтораста против тридцати, и драпаем, – проворчал на бивуаке Сонго, когда ему перевязывали обожженный локоть. – Этак целый век можно провоевать.
Конан в том скоротечном бою так и не успел скрестить меч ни с кем из агадейцев. Но он и не ставил себе такой задачи. Он наблюдал и мотал на ус. Помимо всего прочего, он заметил, что горногвардейцы, с ног до головы увешанные всякими волшебными снастями, в близком бою отдают предпочтение мечам и булавам. Наверное, сказывалась привычка. Впрочем, они и новым оружием дрались превосходно, видать, их здорово натренировали на родине. Отличная боевая машина. Конан не сомневался, что сумел бы основательно ее покорежить, а то и вовсе сломать – ценой гибели всего отряда. Он предпочел отойти.
– Пропустим гадов к оборотням – наплачемся, – раздраженно добавил Сонго.
Обоз с агадейским оружием пробирался к замку барона Морго, одному из когирских дворян, присягнувших самозваной королеве. И барон, и все обитатели соседних имений, несколько тысяч человек, называли себя Лунами. Не зараженные «лунной болезнью» когирцы страшились их пуще чумы, а партизаны Конана и Зивиллы не знали, что делать с десятками безумцев, выловленных в лесах графа Парро и запертых в подземной тюрьме вместе с хозяином замка и виновником их умопомрачения, израненным агадейским воином по имени Лун. Их охраняли трое слепцов, которые ходили по подземным коридорам ощупью и не боялись заразиться одержимостью. Несколько раз Конан спускался в ту темницу, беседуя с узниками, он ни в коем случае не поднимал глаз. Среди них только Лун упрямо отказывался отвечать на вопросы. Даже граф Парро – его «первая копия», как он себя называл – был куда более откровенен.
– Думаешь, они настолько осмелеют, что начнут гоняться за нами по лесам? – спросил Конан у светловолосого когирского рыцаря.
– А то как же? – Сонго несколько раз согнул и разогнул обожженную руку и удовлетворенно кивнул. – Они теперь те же горногвардейцы. Даже женщины и дети. Умеют воевать. Вооружи их как следует, и не понадобится слать сюда регулярную армию.
Так-то оно так, подумал Конан, да вот только «копии», уже начиная со «вторых», не очень надежны. Среди пленных есть даже буйнопомешанные, а иные просто сидят день-деньской на грязном каменном полу, смотрят в одну точку и пускают слюни. И лишь изредка в них просыпается разум Луна, точнее, его ущербное подобие. Если Ангдольфо всерьез надеется извести партизан руками этих убогих, то как бы ему не просчитаться.
Другое дело, если у агадейского короля найдется еще хоть десяток таких, как Лун. В этом случае когирское восстание обречено. Конан допытывался у графа Парро, есть ли в Междугорье подобные Луну, и тот с гордостью ответил: «Тьма тьмущая!» – «А коли так, – поинтересовался киммериец, – отчего же мы их здесь не видим?» – «Всякому овощу, мням, свое время», – только и ответил ухмыляющийся старец.
– Куда ни кинь, всюду клин, так получается? – сказал Конан и, видя недоумение на лице Сонго, пояснил: – Возиться тут с оборотнями – только время терять. И агадейцев всерьез щипать рискованно. Нагрянут три-четыре тысячи серых, прочешут леса, и останутся от нас лишь трогательные воспоминания.
– Значит, надо во что бы то ни стало взять этот обоз, – решительно произнес Сонго. – И бить врага его же оружием.
«Вот ведь упрямец!» – с одобрением подумал Конан, а вслух сказал:
– Ну, раз надо – возьмем.
* * *
В обитой медью створке крепостных ворот отворилась узкая калитка, с внутреннего двора потянуло фекалиями и тухлятиной. Трое грязных, как демоны болот, и растрепанных стражников вышли навстречу пришельцу с мечами в руках. Из проема калитки высунулось длинное копье, все в навозной корке и с двумя-тремя прилипшими к наконечнику соломинами. За воротами истерически хохотала женщина, грубый мужской голос сыпал нечленераздельной бранью. В замке барона Морго свирепствовала «лунная болезнь».
– Что вам угодно, почтенный странник? – спросил крепко сбитый страж в рваных штанах и короткой кольчуге на голое тело. – Судя по облику, вы проделали долгий путь? – Учтивость в его голосе никак не вязалась с чертами лица типичного деревенского увальня. Должно быть, природа настолько обделила крепыша умом, что Лун, проникший в его голову, помирал там от скуки.
Согбенный путник опирался на толстую уродливую клюку, которая при необходимости сошла бы за добрую дубину. Его облик и впрямь наводил на мысль о долгих скитаниях: густые курчавые волосы свалялись колтуном, в бороде запутались сосновые иголки и хлебные крошки, громадная котомка за широкой спиной была вся в дырах.
– Ты прав, сынок, не день и не два брел я стезею скорби, – уныло ответил путник, – брел и ронял кровавые слезы в дорожную пыль. Я оставил пылающую Бусару и пришел в униженный Самрак, и принес владыке моему весть горестную и весть радостную. И великий государь заключил меня в объятья, а после, терзаемый жаждой мести, отправился я на восток, в рощи славного Когира, и там повстречал варвара, коего считал своим заклятым врагом. Он сам подошел ко мне, жалкому калеке, опустил ладони на мои плечи и рек: «Сафар, твой враг – не я. Не по моей вине ты познал вечную мглу». И столько искренности было в его словах, что я поверил ему.
Скиталец поднял голову, и стражник, слегка озадаченный его речью, уставился в багровые провалы глазниц.
– Зачем ты изувечил меня, Лун?
Когирец открыл рот, но не успел произнести ни слова. Из котомки за спиной слепца вынырнула смуглая голова и узкие мальчишеские плечи, а мгновением позже тонкая рука метнулась вперед, и острие кинжала ужалило стражника в правый глаз. Он с визгом отскочил назад и схватился за лицо, а рядом вскрикнул его приятель – тяжелая клюка сломала ему бедро, как сухой прут.
Третий стражник успел вовремя отпрянуть, и блестящая сталь рассекла лишь воздух перед его горлом. Он выставил перед собой меч и вдруг заметил, что копье, торчащее из калитки, вываливается из рук четвертого воина, пронзенного длинной стрелой, которая прилетела неведомо откуда. Он услышал дробный топот, повернул голову вправо и заметил в двух третях полета стрелы конную лаву, несущуюся от опушки густого леса прямо к воротам замка. Кони мчались во весь опор, всадники нахлестывали их что было мочи.
Стражник взглянул на слепца и мальчишку, который уже выбрался из котомки. Слепой уронил клюку на доски подъемного моста, спокойно снял котомку, мальчишка проворно нагнулся к ней и достал знакомый стражнику металлический предмет, короткую трубку с отверстием на одном конце и небольшим шаром с торчащей из него рукоятью на другом. Трубка нацелилась на когирца, и тот подумал, что сейчас умрет, если не бросится на подростка и не раскроит ему череп.
«Погоди! – приказал ему Лун. – Остынь. Он может нам пригодиться. Взгляни-ка лучше ему в глаза». Разум стражника не осмелился перечить, когирец посмотрел мальчику в глаза и похолодел – черные зрачки были недосягаемы, они глядели вниз, на доски. «Но с такого расстояния ему никак не промахнуться!» – пробилась сквозь оторопь жуткая мысль.
Раздался щелчок. Стражник крякнул от боли и тоже опустил глаза. На его босой ступне пузырилась черная жидкость. За три удара его сердца яд разъел кожу и попал в кровь.
Слух Сафара, обострившийся после утраты глаз, не улавливал скрипа петель. Никто не пытался затворить калитку изнутри. Сафар знал, что стрелы Конана добили раненых оборотней, что поводырь держит под прицелом калитку, а партизаны уже совсем рядом. Неужели им так повезло? Неужели крики погибающих стражников не услышаны в замке?
Он двинулся к человеку, сраженному ядом, и ногой нашарил его меч. Нагнулся, поднял и направился к воротам.
– Сто-ой! – закричал ему Сонго во всю силу легких. – Сафа-ар! Стой!
Сафар остановился и обернулся. Мальчик, полуприсев, настороженно смотрел за калитку. По дощатому настилу моста прогрохотали копыта.
– Сафар, уходим! – Молодой когирский дворянин свесился с седла, ухватил слепого воина за широкое запястье. – В крепости засада! Садись, живо!
Сафар отшвырнул меч и торопливо забрался на коня позади Сонго. Юный поводырь с кошачьей ловкостью вскарабкался на другого скакуна, и лава хлынула назад, к спасительному лесу.
Чуть позже ворота замка Морго распахнулись настежь, и мост задрожал под десятками бегущих ног.
* * *
– Да, старик, ты не солгал. – Прячась в листве колючей акации, рослый командир партизан хмуро разглядывал толпу, что бесновалась подле моста. – Их тут не меньше тысячи, и почти у всех агадейские игрушки. Они бы нас как вшей передавили. Выходит, ты нам жизни спас. – Он повесил длинный лук на плечо и посмотрел на темнокожего старика, сидящего рядом на корточках.
– Не жизни, а души, – гнусаво ответил стигиец. – Они бы вас не прикончили. Такие, как вы, удальцы им позарез нужны. Забыл, как тебя Лун уламывал?
Конан ничего не забыл. Стигиец косился, словно угрюмый ворон, и киммериец подумал, что посланник Сеула Выжиги еще ни разу не посмотрел на него в упор. С темного морщинистого лица не сходила гримаса недовольства.
– Ты очень хорошо осведомлен, старик, – сказал Конан. – Кто тебе рассказал о засаде?
Стигиец протянул руку и разжал кулак. Конан увидел на его ладони жирную муху. Старик не боялся, что она улетит. Он ей оторвал крылья, как только поймал.
– В ней Лун, – кратко пояснил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45