Неудачник, бездарь! Тряпка! Малодушный чистоплюй! Он бы мог завоевать власть над миром, все сокровища земли! А выбрал пещеру и собачью цепь! Скажи, ануннак, чего ему не хватило, чтобы довести удачно начатое дело до конца? Молчишь? Заурядного упорства, вот чего! А теперь эта мумия с окостеневшими мозгами завидует мне! Да, завидует! Потому что я иду ее путем, и мне хватит упорства дойти до цели!
Он отвернулся от Ибн-Мухура и несколько мгновений молчал – подавлял гнев. Затем перетек в физическое тело, встал с кресла и заявил с угрозой в голосе:
– Что-то мне слабо верится в его святость. Мы почитали Ну-Ги, пока он поступал соответственно им же самим выбранному прозвищу. То есть, пока он не возвращался. Но теперь он снова проявляет нездоровый интерес к миру живых. Как бы пожалеть не пришлось. Если он не уймется, я соберу всех жрецов Империи, и мы обратимся к самому Нергалу, чтобы рассудил нас. И тогда посмотрим, не слишком ли много старичок на себя берет.
Ибн-Мухур, успевший по примеру короля вернуться в свое огромное тело, внутренне содрогнулся. В Агадее, почитавшей грозное божество, давным-давно никто не решался обратиться к нему напрямик. Нергал славился крутым нравом. Если легенды не лгали, достаточно было сущего пустяка, чтобы прогневить его и вмиг очутиться в непроглядном вечном мраке жуткого Кура. Видимо, странная выходка покойного отшельника задела монарха за живое.
– Будем надеяться, что к нему вернется здравомыслие, – успокоительно произнес анунвак. – Мы на дороге величайших перемен, ваше величество. Не хотелось бы отвлекаться на нелепые тяжбы с потусторонним созданием, для которого все наши хитроумные ловушки просто-напросто не существуют.
– Понимаю. – Абакомо недобро ухмыльнулся. – Советуешь поджать хвост и не тявкать, когда меня макают носом в дерьмо. Мне не по душе такие советы, ануннак.
«О боги! – взмолился про себя Ибн-Мухур. – Да что сегодня за день такой? Все кругом точно белены объелись!»
– Ну что вы, ваше величество. – Он смиренно потупился. – Я этого и в мыслях не имел.
– А коли в мыслях не имел, – сверкнул глазами Абакомо, – так нечего и языком молоть.
Он повернулся и вышел из зала, оставив незаслуженно оскорбленного царедворца в обществе измученных жрецов.
* * *
Тахем взвизгнул и присел, закрывая голову руками. Короткая плеть обожгла предплечья и левую щеку.
– Вонючий пес, недостойный даже своих блох!
Стигиец упал и скорчился. Опять взметнулась нагайка, свистнула, рассекая воздух, и Тахем закричал от невыносимой боли.
– Ничтожный катых из-под хвоста околевшей овцы! Не надейся, что я заварю тебя насмерть. Мы для тебя припасли другую смерть. Не такую легкую и приятную!
Вождь афгулов выпрямился и опустил нагайку. Тахем осмелился приподнять локоть и посмотреть на него одним глазом.
– Чем же я прогневил тебя, храбрый вождь!
– Ха? Ты еще спрашиваешь, ядовитое насекомое? Ты думаешь, перед тобой круглый дурак? Да Махмуд насквозь видит твои гнилые потроха! Ему не удалось продырявить глотку тому лицемерному щенку, но уж тебя-то он ни за что не отпустит живым. И твоих дружков-бандитов! Если кто-нибудь из них попадет в плен и захочет легкой смерти, ему придется жрать твой растерзанный труп!
– О милосердные небеса! – застоная стигиец в непритворном страхе. – Почему ты решил, что мои друзья – разбойники?
– Потому, – афгул свои наклонился ж нему и хищно оскалил зубы, – что в твоем отряде я заметил одного здоровенного негра.
«Проклятье! – выругался про себя Тахем. – Ну, конечно! Где это видано, чтобы у черномазого кушита – голубые глаза?»
– Да, у нас есть один наемник из далекой южной страны. И что с того? Королева щедро платит опытным воинам. Я, между прочим, стигиец, я тоже служу ей верой и…
– Ха! Тьфу на тебя, изворотливая змея! Я почти полвека кочую в этих горах, а чернокожего война вижу впервые. Купцов встречал, а наемных солдат – ни разу. Куш отсюда очень далеко, и дорога от него к нашим перевалам ой как трудна и опасна.
– Все это истинная правда, о мудрый вождь, но…
– Молчать, кизяк! Не гневи меня лестью, пожалеешь! – Вспыльчивый афгул умел мгновенно успокаиваться. Его голос внезапно перерастал в крик и столь же внезапно падал до зловещего шепота.
– Прежде чем умереть на моих руках, – процедил он сквозь зубы, – несчастная малютка Фагья рассказана, что ее насиловал и мучил огромный веселый воин с черной кожей и тонкими косичками. Не слишком ли много шастает во нашим горам черномазых шутников с бабьими косячками, а, старик?
«О Сет! – Теперь Тахем испугался по-настоящему. – Я погиб!»
– Но человека, похожего на Конана, я не увидел, – сказал Махмуд. – Где вы его прячете?
– Ты ошибаешься, Махмуд, – проникновенно заговорил стигиец. – Конан – преступник, нам приказано положить конец его разбою и привезти его в Даис живым или мертвым. Мы шли по следу его шайки, пока не встретили вас. Если вы не уступите дорогу, мои товарищи пойдут на прорыв. Они лягут костьми, но не отступят. Ты же знаешь когирских рыцарей. Твое племя почем зря потеряет уйму людей.
Махмуд заморгал под неотрывным взглядом смуглого пленника. В голосе Тахема появился чарующий тембр.
– В моих словах нет лжи. Кушитский воин, которого ты видел, вполне порядочный человек, я никогда не поверю, что он способен надругаться над ребенком. Если и есть в шайке Конана чернокожий бандит, то это чистой воды совпадение.
Вождь афгулов пошатнулся и поднес к глазам руку с нагайкой. И тотчас опустил.
– Зачем нам сражаться, кто от этого выиграет? Только Конан. Для него наша гибель будет настоящим подарком. Давай разойдемся мирно, Махмуд. Погляди, как прекрасна эта земля, как прозрачен звонкоголосый ручей. Зачем обагрять его нашей кровью? Давай сядем на коней, поедем к моим друзьям и скажем, что случилось недоразумение, никто никому не желает зла. Поехали, Махмуд, время не ждет. – Стигиец медленно поднялся и бочком двинулся к своему коню, не сводя глаз с Махмуда. Под беспокойный гул голосов Махмуд приблизился к своему жеребцу, спокойно уселся в седло и взялся за поводья.
– Ждите здесь, – хрипло приказал он своим родичам. – Случилось недоразумение, но теперь все в порядке. Эти люди не виноваты.
Стигиец одобрительно кивал. Ничего не понимающие воины переглядывались и ворчали.
Два коня тронулись рысью. Тахем преодолевал искушение гикнуть и пустить лошать в карьер. Махмуд смотрел в пустоту, казалось, он начисто утратил память, а вместе с ней привычку наездника чуть привставать на стременах, чтобы не слишком трясло; его обвислые щеки смешно подскакивали.
– Вот видишь, Махмуд, – заговаривал его Тахем, как вендийский факир королевскую кобру, – все хорошо, что хорошо кончается. Мало ли на свете черных верзил с нелепыми косичками, стоит ли из-за них выпускать друг другу кишки? Конечно, не стоит. Лучше догнать Конана и отомстить за Хагафи, за парящих соколов. Ты не заметил, как Конан проскочил на равнину, вот и принял нас за его банду. Но ты же сам видел: среди нас нет киммерийского разбойника. Он уже в Вендии, и мы знаем, куда он идет, и обязательно его догоним. И тогда он заплатит за все. Ты хочешь его правую руку? Получишь непременно. А нашей королеве мы привезем голову, чтобы украсить стену славного Даиса, где не любят предателей и коварных убийц.
– Тахем! – крикнул ему из когирских шеренг чернокожий воин. – Осторожно! Он чуть не прирезал Сонго.
– Он наш друг! – закричал в ответ стигиец с торжествующей ухмылкой. – Он пропустит нас на равнину. А у Сонго он хочет попросить прощения. Правда, Махмуд? Ты ведь не хотел обидеть Сонго?
– Сонго? – оторопело переспросил Махмуд. – Я хотел зарезать Тарка.
– Сонго – это его прозвище, – соврал, не моргнув глазом, стигиец. – Так звали любимого мастифа нашей королевы. Когда она назначила Тарка стражем ее покоев, песик от расстройства отдал Митре душу. Зивилла очень горевала и по забывчивости все звала мастифа: «Сонго! Сонго! Где же ты, дурашка?», а наш будущий командир всякий раз бежал ее утешить. Вот дворцовая стража и прозвала его Сонго, а потом кличка перекочевала за ним в гвардию.
– Понятно, – глухо сказал Махмуд. – Я прошу прощения у Сонго. Я не хотел зарезать королевского мастифа.
– Тарка, – поправил Тахем, улыбаясь до ушей. – Ты не хотел зарезать Тарка.
– Да, Тарка, – уступил афгул. Он тупо посмотрел на когирских воинов. – Вы нам не враги. Можете пройти на равнину. Принесите нам руку Конана.
– Вот и поладили. – Тахем ухватил его кисть, энергично пожал. – Надеюсь, ты нам не откажешь в последней пустяковой услуге.
– В какой услуге? – осведомился Махмуд голосом ожившего мертвеца.
– Проводить нас до равнины. Приятная конная прогулка. К сумеркам вернешься в стан.
Казалось, эта просьба ввергла афгула в глубокую задумчивость. Когда Тахем потеребил его за рукав, он вздрогнул и поднял голову.
– А?
– Ну, так как насчет прогулки?
– А-а! Да, конечно. О чем разговор.
Грязные, оборванные всадники расступились перед когирским отрядом и не стали преследовать, лишь проводили угрюмыми взорами. Во главе кавалькады ехал Махмуд, двое молодых воинов держались рядом, готовые при малейшем признаке опасности схватить его и приставить кинжалы к горлу. Конан и Тахем держались в середине отряда. Узнав, что Махмуд принял его за бандита по кличке Евнух, Конан цветисто выругался, а потом расхохотался и сказал:
– Надо же, чуть не погибли из-за этого бабника! Ну, кто бы мог подумать? Кром! Ты прав, старче: все хорошо, что хорошо кончается. Но скажи, как тебе удалось уломать этого афгульского демона?
Стигиец горделиво улыбнулся.
– Ну, я, конечно, не Лун, но тоже знаю кое-какие фокусы.
– Уж эти мне проклятые колдуны! – беззлобно выругался Конан. – Учти, старик, со мной такие штучки не проходят. Не веришь – спроси у твоего земляка, покойного чародея Хемсы.
– Так это ты убил Хемсу? – невинным тоном поинтересовался Тахем и сказал, не дождавшись ответа: – А мне говорили, отступника покарали его учителя, аколиты Имша.
– Твоя правда, – буркнул киммериец. – А тебе не говорили, кто потом разделался с аколитами и самим властелином Имша?
Тахем промолчал. Его веселье улетучилось, он снова уподобился нахохленной вороне. Впереди обрывались крутые склоны. За ними стелилась равнина вендийской провинции Саханты.
Глава 4
В маленьком форте Якафья-Гход, стерегущем переправу через полноводную реку Якафья, тревожно запели медные фанфары. Солдаты охапками выносили из казарм сбрую, доспехи и оружие, другие выводили из конюшен лошадей. Благородный Раджай, командир гарнизона крепости, младший брат губернатора провинции Саханта, согнал со своего широкого ложа распаленную его ласками юную туранку и дернул за шнурок колокольчика. Бесшумно растворилась высокая двустворчатая дверь, вошел слуга в фиолетовом парчовом халате (сплошь бисер и золотые фестоны) и малиновом тюрбане с павлиньим пером.
– Мой походный мундир, – кратко распорядился вендийский военачальник. – А потом – ординарца с докладом.
От привычного мундира попахивало дымком костра и конским потом. Юная одалиска помогла Раджаю опоясаться широким синим камербандом, а когда он надевал потертую кожаную перевязь с испытанной в боях саблей, снова отворилась дверь, пропуская в спальню озабоченного ординарца.
– Дурные новости, ваша доблесть, – сообщил он, поприветствовав командира глубоким поклоном.
Небрежным взмахом руки Раджай выпроводил туранку из покоев. Девушка обиженно выпятила губки и не удержалась от соблазна негромко хлопнуть на прощанье дверью.
– Дурные новости? – переспросил Раджай с полуулыбкой. – Я рад любым новостям, лишь бы отдохнуть от притязаний этой ненасытной милашки. – Он поднял со стола сверкающий островерхий шлем с плюмажем и чеканным фамильным гербом, водрузил на голову и огорченно вздохнул – за недели, проведенные в неге и праздности гарнизонной жизни, он успел отвыкнуть от тяжести доспехов. А значит, в первые дни похода он будет изрядно уставать. – Ну, излагай, солдат. Начни с самой неприятной.
– Слушаюсь, ваша доблесть. – Ординарец щелкнув шпорами на сафьяновых сапогах. – Самая неприятная новость такова: сотня агадейцев, пропущенная нами по приказу губернатора, добралась до провинции Собутан…
– Так они же туда и направлялись. – Раджай удивился. – Что же в этом неприятного?
– Мы получили почтового голубя от губернатора Собутана. Сейчас там полыхает война, агадейцы штурмом взяли дворец Сеула и сокровищницу, перебив несметное множество пандрских солдат. Губернатор счел необходимым вмешаться, и теперь его войска, коих в провинции оставалось немного после того, как ее уступили царю Сеулу, несут серьезные потери. Пришельцы не трогают мирных жителей, но любое сопротивление подавляют беспощадно.
Раджай внутренне усмехнулся. Он не услышал ничего неожиданного, но ординарцу знать об этом не полагалось. За беспрепятственный проход в Собутан агадейцы уплатили губернатору Самантхи громадную мзду, кое-что из этих денег перепало и Раджаю. Ведь это через его участок границы прошла сотня горногвардейцев, в его форте она пополнила запасы продовольствия и фуража. И в своем поступке Раджай не видел ничего постыдного. Какая ему разница, из-за чего Абакомо повздорил с Сеулом Выжигой? Если они не нашли лучшего места, чтобы квасить друг дружке носы, – исполать. Лишь бы деньги платили.
К Сеулу Выжиге, ободравшему, как липку, своих подданных, Раджай не питал ни малейших симпатий. И ему совсем не нравилось, что король Вендии отдал в аренду на сто лет целую провинцию вместе с лесами, полями и законопослушным населением. И ведь кому отдал? Пандрскому мироеду! Сеул понастроил там дворцов, и теперь даже грудному младенцу ясно, что через век потомки Выжиги не захотят уйти подобру-поздорову из живописной и плодородной долины. Хуже того, за столетие сеуловы родичи расползутся по всей Вендии, что твои таракалы, заберутся на лучшие государственные посты, чтобы интриговать и хапать, – подлая кровь узурпатора обязательно проявится в любом поколении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45