Ведь это место отстояло на несколько световых лет от их
обычного маршрута. Неужели кто-то все-таки им подсказал? Тайны не
прекращались, их было столько, что можно было бы загрузить ими тяжеловоз.
Уилкс, ретикулянцы, власти, химера карты Космострады - кто? где? когда?
почему? что? И что общего у этих проблем с политикой?
То, о чем проговорился Петровски, было самой значительной частью
нашей с ним беседы. Разумеется, карта Космострады была бы замечательным
трофеем для любого, кому удалось бы ее захватить.
Но колониальные власти обладали полномочиями только в земном
лабиринте, и только слабая Ассамблея риторически время от времени пыталась
противостоять им. Внутри Ассамблеи тоже были оппозиционные и диссидентские
элементы, верно, но за ними велась тщательная слежка, они постоянно
компрометировались, нейтрализовались, уничтожались и все такое в том же
роде, по крайней мере, так гласили дорожные байки. О, конечно, все
говорили о том, как придет славный день и колонии достигнут какой-никакой
независимости от материнской планеты, но об этом не так много
разговаривали, как о том плачевном факте, что колониальные власти уже
достигли де-факто определенной независимости и правили колониями так,
словно именно они, власти, были колыбелью человечества, а не просто
заместителем и наместником земли в земном лабиринте. Колониальные власти
были обыкновенной бюрократией, раздутой, озабоченной только поддержанием
собственного благополучия, как и Советы, которые ее породили, и они крепко
окопались на всех планетах, которые были поближе к родной планетной
системе, если ехать Космострадой, и хватка властей постепенно ослаблялась,
чем дальше от Космострады находилась планета.
Но я очень мало знал обо всех событиях в последнее время, потому что
поклялся не слушать новости по радио и видео очень давно. Слава богу,
земной лабиринт - очень большой, и пухлые пальцы колониальных властей не
могут дотянуться повсюду, не могут они контролировать и Космостраду, у
которой есть своя собственная жизнь. Там, разумеется, тоже были свои
подводные течения бунта и непокорности, на самых корневых уровнях, но все
дело о карте Космострады пахло чем-то гораздо более глубоким и серьезным.
Шла какая-то борьба за право обладания этой картой, и она простиралась не
только за пределы лабиринта, она шла и в самом лабиринте. Это была охота,
и многие скакали с борзыми собаками.
Кроме того, можно было бы подумать про Дарлу...
Над умывальником было небольшое зеркало. Оно было врезано в стену и
отдавало пустотелым звуком, если по нему постучать. Вне всякого сомнения,
его сюда поставили не с мыслью о косметических потребностях узника. Я
смотрел на слепую сторону наблюдательного окошка, но это меня не
беспокоило. Какое мне дело до отражения моего тридцатипятилетнего лица на
теле пятидесяти трех лет от роду, которое постепенно проигрывает войну,
проигрывает потому, что лекарства от старения оказались не на его стороне.
Лицо слегка постарело. Люди говорят, что я постоянно выгляжу мальчишкой,
но ребенок, о котором шла речь, был папашей того старого джентльмена, на
которого я смотрел сейчас. В уголках глаз - морщинки, черные волосы, пусть
и курчавые, стали суше и реже, щеки немного отвисли и расслабились, кожа
стала напоминать дубленую шкуру, вся в пятнах, линия подбородка - более
определенная, а щетина, двухдневной давности, гораздо менее
привлекательной, чем раньше.
Опять-таки, подумал я, может быть, все, что мне надо - это принять
горячий душ и побриться. Я повернул лицо в профиль.
- Хороший профиль, - всегда говорила мне мама, - сильный.
Но что это за пухлый кусочек вон тут - начало второго подбородка?
Хватит. Я лег на койку. Самокопание - это не мой род невроза, кроме
того, я почувствовал, как у меня начинает болеть голова.
Я подумал, могу ли я себе позволить такую роскошь, как пожалеть о
своей попытке к бегству. Тот мент, в которого я стрелял, вероятно,
выживет, если они направили его вовремя в больницу. Но обвинение
одновременно в сопротивлении властям и попытке к бегству окажется
достаточно трудным, чтобы выкрутиться. Единственное, что я мог сказать в
свое оправдание - это что меня задержали незаконно, но у меня было такое
ощущение, что меня это ни к чему не приведет. Кроме того, у меня еще было
то обвинение, которое они мне уже попробовали предъявить: то, что я сбил
человека и уехал с места происшествия, не оказав ему помощи. Совершенно
верно, вел не я, но водители отвечают за свои системы автопилотирования...
Вот черт, эта головная боль явно торопилась. Я слышал, как из задней
части головы, от самого затылка, идет какое-то странное жужжание, и это
жужжание оставалось там независимо от того, куда я поворачивал голову. Оно
все быстрее становилось все громче и громче. Я сел, чувствуя внезапную
тошноту и головокружение. Я постарался свесить голову между колен, но от
этого мне стало только хуже. Жужжание становилось оглушительным, словно
кто-то пытался прорезать металл вибропилой прямо у меня на шее. Кровь
колотилась у меня в голове, и я словно видел ее пульсацию перед глазами.
Ну что же, ничего не поделаешь. Сердечный приступ или удар. Лечение
от старости имеет свои преимущества, но тело все-таки находит способ
воздать вам по заслугам. Я надеялся, что кто-нибудь смотрит через окошко.
Вроде как Петровски хотел, чтобы я был жив. Может быть, ему удастся
убедить Элмо, что меня стоило бы отвезти в больницу.
Я сполз по стене.
...Оставить меня в живых, ведь Петровски фанатичный профессионал, но
как я буду жить с каким-нибудь изосердцем... понятия не имею. Ладно, я и
так ничего об этом не знаю... они до сих пор не усовершенствовали их, эти
ученые. Сердца время от времени впадали в фибрилляцию без всякого
предупреждения. Они не знали до сей поры, в чем дело: может быть,
какой-нибудь случайный энзим, который не воспроизвелся как следует...
Я был совершенно свеж и бодр. Дверь камеры была открыта.
Я вскочил на ноги. Кто-то только что был здесь и что-то делал со
мной. Что именно? В моем правом плече было жжение, что говорило за то, что
мне сюда вкатили шприц чего-то, какого-то лекарства. Следа не осталось, но
моя куртка была стянута с левого плеча. У меня все еще не было рубашки. Я
не совсем вырубился - состояние было вроде полусна, какому подвергают в
космолетах, но оно сперва очень неприятно: что-то вроде тошнотворной
нирваны. У меня было абсолютно ясное воспоминание о том, как кто-то
наклонился надо мною, пока я сидел тут, а я даже не удостоил его взглядом,
словно это было настолько неважно, что можно было не беспокоить
собственную персону. Но краем глаза я все-таки увидел какой-то частью
своего восприятия очень знакомую личность, знакомое лицо. Очень даже
знакомое, но лицо оставалось белым пятном, дырой в когнитивном поле,
недостающим звеном. Я попытался заполнить этот пробел, но не мог. Сигнал
распознавания был каким-то образом блокирован, застрял в подсознании. Я
знал, черт побери. Я знал, кто это, но не мог сказать.
Но времени теперь не оставалось. Я вышел из камеры.
Возле своего письменного стола сидел вахтенный охранник, но лицо его
было в тарелке рагу, глаза открыты и таращились на стену. Очень тихо я
взял ключ от всех дверей, помахал им перед кодировочной пластиной и
выпустил себя из блока камер.
Все в участке вырубились, кроме меня. Коридоры были завалены телами с
широко раскрытыми глазами, чиновники валялись у панелей управления. Менты
сидели вдоль стен, тупо уставясь на вытащенные пушки, окаменевшие и
неподвижные. В одной из комнат принтер был оставлен включенным, и теперь
непрерывно плевал рулон копий, рассыпая их прямо на пол. Судя по размерам
этой кучи бумаги, все они были без сознания примерно минут тридцать.
Я искал контору Петровски, а если не найду, то такие места, где они
хранят ценности, изъятые у арестованных, или какие-нибудь улики. Мне нужен
был ключ от Сэма. Никто не проявлял пока признаков жизни, но я торопился,
пробегая сквозь лабиринт белых антисептических холлов, заглядывая в
комнаты и снова удирая. Офис Рейли был пуст, и нигде не было никаких
признаков Петровски.
Я попробовал еще полдюжины комнат, наткнулся на комнату отдыха для
персонала, где два мента были расстелены на столе, который просто тонул в
пролитом напитке, нашел коммутатор, архив, набитый картотечными ящиками,
библиотеку, но ничего даже отдаленно похожего на ту грозную комнату под
ключом, где хранятся улики. Может быть. Петровски как раз просматривал мое
имущество, когда их всех вырубили - если бы мне только его найти...
Я нашел его в еще одной комнате, где он сидел за столом прямо и
неподвижно, глаза его остекленели, он смотрел в одну точку, как
рыжеголовый будда, в трансе, фуражка была у него в правой руке, белый
носовой платок - в левой, обе руки протянуты через стол, словно он
собирался о чем-то просить. Голова его склонилась набок, взгляд был
направлен в вечность.
А на полу перед письменным столом лежала Дарла.

9
Она лежала лицом вниз, причем голова покоилась на согнутой руке. Я
перевернул ее, чтобы невидящие глаза уставились на меня. Она переменила
одежду и теперь была в темно-зеленом комбинезоне из эрзац-бархата, а на
ногах были сапоги до колен. Она выглядела совершенно иначе. Я поднял ее,
чтобы она села, и она как бы ответила на это, начав двигаться, словно под
водой, руки и ноги - как мороженое в жаркий день на солнце, но когда я
поднял ее на ноги, она не могла идти, не могла выполнить всю
последовательность движений, которые надо было выполнять. Я прижал ее к
себе, наклонился через стол и впихнул Петровски снова в его кресло. Потом
открыл верхний ящик стола и стал искать ключ к Сэму, но нашел только
"Вальтер" Дарлы. Я взял его, потом протянул руку во внутренний карман
мундира Петровски, чтобы достать его пистолет. Я остановился, подпер
плечом Дарлу в живот, потом резко выпрямился, и она повисла у меня на
плече, как мешок с картошкой. Ее рюкзак был возле перевернутого стула, и я
бросил ее пистолет в рюкзак, а потом подхватил его.
Когда я пронес ее по полицейскому участку, я все время думал, сколько
времени у меня осталось. У меня было такое ощущение, что все очень скоро
начнут приходить в себя. Я не забивал себе голову размышлениями над тем,
что могло вызвать такое странное явление, поскольку я мог назвать сразу
несколько методов для выполнения такого плана, но меня впечатлили
интенсивность и масштаб эффекта. Попозже - если это время для меня вообще
наступит - я напишу торжественное благодарственное письмо на красивой
бумаге и подумаю, кому его послать.
Я добрался до гаража, прошел сквозь маленькую боковую дверцу, думая о
том, как странно, что никто не зашел внутрь, удивляясь тому, что же такое
могло тут произойти - например, полицейские, которые могли возвращаться с
патрулирования, возвращаться с обеда, и все такое прочее. Я приотворил
дверь и выглянул на стоянку. Двое крепких, как сталь, констеблей
развалились в своей патрульной машине неподалеку, их загипнотизированные
пушки целились в никуда. Теперь я действительно находился под глубоким
впечатлением от случившегося. Даже более того, когда снаружи я нашел еще
одного полицейского, который въезжал на стоянку, когда эффект парализовал
всех - или он тоже поддался влиянию парализатора, либо у него была
привычка сворачивать свою машину вокруг пожарного крана, когда он ставил
ее на стоянку.
Это напомнило мне, что нам немедленно нужен был транспорт. Украсть
милицейскую машину? Невозможно. Нет времени, чтобы дезактивировать
отпечатки пальцев полицейских, которые их водят, или выключить наводящий
маяк. Кроме того, они бы прекрасно знали, на какой машине я сбежал, вплоть
до серийного номера. Потом на миг я забыл про эту проблему, обалдев от
того факта, что пешеходы на противоположной стороне улицы тоже поддались
парализующему фактору. Трое лежали и на нашей стороне улицы. Нечего
сказать, здорово. Я бросился в боковой проход, параллельно улице позади
участка.
Дарла вряд ли весила больше шестидесяти килограмм на планете с
обычной силой тяжести, но на Голиафе она была обузой. Ее рюкзак - тоже не
мелочь. Я нашел проход между двумя домами, положил Дарлу и прислонил ее к
стене. Я крепко похлестал ее по щекам несколько раз, аккуратно переходя
болевой барьер, потом потряс ее изо всех своих сил. Щеки ее раскраснелись,
как зимняя заря, глаза затрепетали, и она вздохнула, но все еще никак не
могла прийти в себя и спала на ногах. Ну что же, настало время снова идти.
Я подхватил ее на плечо, взвалил на другое рюкзак и стоял там, думая, куда
же мне идти. Потом я почувствовал позади себя движение и резко
развернулся, чуть не упав.
Два рикксианина стояли в проходе, пялясь на нас, а их тощие птичьи
ноги упирались в асфальт под странным углом. Их страусиные тела еле
выстаивали при почти двойной тяжести по сравнению с той, которая была на
их родной планете. Прозрачные вспомогательные дыхательные маски покрывали
их лица. Лица не соответствовали птичьим телам, кислые старые физиономии,
похожие на морды земных верблюдов, но глаза были гораздо больше, и их было
четыре, два над основанием пятачка-носа, а два в основании тонкой длинной
шеи. Они очень тщательно следили, куда ставят свои тонкие птичьи ножки.
Одеты они были обычным образом, в тесные прилегающие к телу комбинезоны из
цветного материала с богатой золотой вышивкой в тех местах, где прорези
обрамляли вырезы для нижних глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48