— По сути.— Как по-твоему, что Гранди собирается делать с этим могуществом?— От этого мира он уже получил все, что хотел. Я склонен предположить, что дальше он намеревается распространить свое влияние и на ваш мир. Простите меня за столь поспешные выводы, но ведь вы из того, другого Манхэттена, не так ли?— Да.— Вот я и думал, что вы бывали там не только для того, чтобы играть на бегах.— Почему?— Потому что вы тут только и разглагольствуете, что о волшебстве, как будто средства важнее, чем результат. На самом деле существенно только, что Гранди сделает с камнем Лютика, а не как он это сделает.— Поддерживаю, — согласился Мэллори, направляясь к двери. — Я лучше пойду.— Куда же вы пойдете? — спросил Эогиппус. — Даже если единорог, которого вы преследовали, и в самом деле Лютик, вы все равно не сможете отыскать его след в такую пургу.— Знаю. Думаю, мне остался лишь один возможный способ действий — найти телефонную книгу.— Зачем?— Мне надо разыскать полковника Каррутерса, если он живет в Манхэттене.— А какое отношение Каррутерс имеет к Лютику? — осведомился Эогиппус.— Ни малейшего. Но поблизости он вроде бы единственный эксперт по единорогам — во всяком случае, единственный из тех, о ком я знаю. — Мэллори на миг задумался. — Если объявится Мюргенштюрм, скажите ему, пусть выяснит адрес Каррутерса и нагонит меня там.— Я с вами, — решительно заявил Эогиппус. — Вы тут чужак, вы рискуете потерять не один час на одни лишь поиски телефонной книги, не говоря уж о том, чтобы отыскать этого полковника Каррутерса.— Мне придется тебя понести, — сказал Мэллори, наклоняясь, чтобы взять крохотное животное на руки. — Снег тебе выше головы.— Но мне-то он не выше головы! — возразила рослая гнедая лошадь в дальнем конце конюшни. — Я могу везти вас обоих.— Нет, — возразил сивый мерин. — Их повезу я.— Тихо! — гаркнул вороной, наклоняя голову, чтобы зубами открыть щеколду двери своего стойла. — Их повезу я.— Я думал, ты меня ненавидишь, — заметил Мэллори, когда конь приблизился к ним.— Так и есть, — холодно откликнулся тот.— Тогда почему?..— Чтобы распалить свой гнев. Кроме ненависти, у меня ничего не осталось, а ненависть, как и любовь, нуждается в постоянном подкреплении.— Что ж, если начнешь скользить и спотыкаться, неустанно тверди себе, что ненавидишь Гранди еще больше.Мэллори открыл дверь, поставил Эогиппуса на возвышение, вскарабкался туда сам и осторожно уселся на вороного.— Что ж, на радость или на беду, пора в дорогу, — молвил Мэллори, и вороной вышел на улицу, где хлесткий ветер и вихрящийся снег мгновенно ослепили их.— Держись за мою гриву, — сказал вороной, переступая порог.— Но ты ведь не собираешься бежать в этом месиве, а? — с опаской поинтересовался Мэллори.— Тебе ведь важно выиграть время, разве не так?— Добраться до места целым и невредимым не менее важно, а я еще ни разу не ездил на неоседланной лошади.— Тогда тебе придется научиться, не так ли? — с нотками удовлетворения в голосе заявил вороной.— Земля совсем обледенела. Ты опять повредишь себе ноги.— Я буду лелеять свою боль. Она будет напоминать мне о тебе.— А твое имя, часом, не Пролет? — саркастически полюбопытствовал Мэллори.— Имя мне, — отрезал вороной, — легион. И сорвался на бег. Мэллори, держа Эогиппуса под мышкой, отчаянно вцепился закоченевшими пальцами в заснеженную вороную гриву, а его черный плащ развевался на ветру, как громадная крылатая тварь. Глава 6 Полночь — 00.27 Дрожащий Эогиппус стоял в снегу, пока Мэллори, привалившись к стенке будки, поспешно перелистывал телефонную книгу.— Ну как, есть Каррутерс в списке? — поинтересовался конек.— Полковник В. Каррутерс, — зачитал Мэллори. — Вряд ли их может быть двое.Выудив из кармана монету, детектив опустил ее в щель автомата и набрал номер, но через несколько секунд объявил:— Не отвечает.— Наверное, празднует Новый год, — предположил Эогиппус. — Как там насчет адреса?Мэллори снова заглянул в книгу.— Улица Уныния, 124, — сообщил он, нахмурившись. — Что-то я о такой не слыхал.— Это между Леностью и Отчаянием, — сказал вороной.— Это такие улицы? — уточнил Мэллори.— Да, в этом Манхэттене.— А ты бывал на улице Уныния?— Я таскал похоронные дроги, — кивнул вороной, — после одной из устроенных Гранди эпидемий чумы.— Похоронные дроги?— Гранди ставит на большие числа, — угрюмо бросил Эогиппус.— Да уж, пожалуй, — согласился Мэллори, положил Эогиппуса на холку вороного и неуклюже вскарабкался следом, затем прижал Эогиппуса к груди и обвил черную гриву вокруг пальцев правой руки. — Ладно, поехали.Вороной затрусил через бескрайнее белое поле, в которое превратился Центральный парк, словно светившееся во мраке мерцающим, переливчатым светом. Проехав четверть мили, Мэллори обратил внимание, что по белому полю там и тут расставлены странные фигуры.— Это что еще за черт? — спросил он, указывая на самую крупную.— Это не черт, а снежная баба, — ответил Эогиппус.— Ни разу в жизни не видел ничего подобного!— Вернее, на самом-то деле это снежная горгона.— У какого-то ребенка чертовски буйное воображение, — прокомментировал детектив.— Да, — согласился миниатюрный конь. — Ступни должны быть гораздо крупнее.— Ты хочешь сказать, что в этом мире действительно существует нечто подобное?— Разумеется, — подтвердил Эогиппус.Снежные творения становились все более и более замысловатыми, достигнув кульминации в снежной крепости, которая вполне могла бы приютить целый батальон.— Чудесная работа, — отметил Эогиппус. — Обратите внимание, что все кирпичи сделаны изо льда. Держу пари, что подъемный мост работает по-настоящему.— А кто мог их построить? — полюбопытствовал Мэллори, озираясь в поисках хоть одного живого существа. — Снег-то идет всего минут двадцать — тридцать.— Кто знает? — тряхнул гривой конек. — Не лучше ли наслаждаться их красотой, пока они не растаяли?— Пребывание в неизвестности для меня мучительно, — признался Мэллори. — Наверно, потому-то я и стал детективом.— Они не станут менее прекрасными оттого, что вы не знаете, кто их сотворил.— Нет, для меня станут, — заупрямился Мэллори.— Филистер! — проворчал вороной.Мэллори решил больше не углубляться в тему и вновь сосредоточил внимание на снежных скульптурах — частью изящных и кристально-ясных, частью явившихся прямиком из его ужаснейших кошмаров. Тут и там предприимчивые работники рекламы бросались в снег, чтобы потешить свои творческие инстинкты: детальнейшим образом сработанные снежные мужчины и женщины демонстрировали тщательно скроенные смокинги, халаты, бюстгальтеры и туфли, причем каждый предмет одежды был снабжен выставленным на первый план ярлыком с указанием цены и адресом магазина, а торговец антикварными автомобилями даже воспроизвел «Дюзенберг» и «Такер» во всех деталях, вплоть до водителей, облаченных в костюмы соответствующих периодов.— Ну, каково ваше мнение? — спросил Эогиппус, когда они миновали еще один замок.— Пока не решил. Никак не разберусь в себе. Половина моего рассудка твердит, что это обворожительно. — Мэллори выдержал паузу. — А вторая, принадлежащая детективу, твердит, что эти штуки обеспечивают грабителям ужасно много укрытий.— У нас в Центральном парке нет ни одного грабителя.— А вот на это не рассчитывайте. Я только что видел движение вон за тем снежным сфинксом.Эогиппус посмотрел в указанном направлении и почти тотчас же сообщил:— Это всего лишь кукольный театр.— Под открытым небом, в полночь, в метель? — не поверил Мэллори.— А разве найдешь более подходящее время или место? — парировал Эогиппус. — В эту ночь множеству детей разрешают засиживаться допоздна ради встречи Нового года, а благодаря кукольному театру они не надоедают родителям.Подъехав поближе, Мэллори увидел толпу детишек, одетых в такие же накидки, как он, сидевших на земле скрестив ноги по-турецки и радостно смеявшихся над накатанным представлением о Панче и Джуди, разыгрываемых мужчиной и женщиной, покрытых снегом от макушек до пят. Приглядевшись к детям попристальнее, Мэллори обнаружил, что из-под половины накидок торчат мохнатые или покрытые чешуей хвосты. По разные стороны от группы с безмерно скучающим видом стояла пара девушек-старшеклассниц, явно приставленных присматривать за детьми, — одна вполне нормальная, а вторая с парой огромных кожистых крыльев.— А они не замерзнут? — поинтересовался Мэллори.— Они одеты в защитные плащи и накидки, — ответил Эогиппус.— Я об актерах.— А с какой стати им мерзнуть?— Но ведь они покрыты снегом, — указал Мэллори.— Естественно. У них снег не только снаружи, но и внутри.— Ты что, хочешь мне сказать, что под снегом людей и вовсе нет?— Совершенно верно, — подтвердил Эогиппус.— Не верю!— Но это правда. Всякий раз, когда выпадает достаточно солидный слой снега, дети бегут сюда, чтобы посмотреть представление о Панче и Джуди. Не представляю, каким образом, но снеговики ухитряются помнить свои роли от зимы до зимы.Как раз тут Джуди ударила Панча по голове сделанной из снега скалкой, и Панч, вопя и рыдая, повалился на землю под смех и радостные возгласы детей.— Вот видите? — указал Эогиппус. — Настоящего человека такой удар прикончил бы.— Согласен. — Мэллори сделал паузу. — Пожалуй, я просто привык к своему Центральному парку.— Отсюда не следует, что в этом Манхэттене нет своих опасностей, — продолжал крохотный конек. — Но исходят они из иных источников.— Таких, как Гранди?Эогиппус кивнул.К тому времени сценическая площадка уже осталась позади. Они приехали в унылое голое место, где единообразие пейзажа лишь изредка нарушалось случайной снежной скульптурой. Наконец вороной добрался до конца парка и свернул на узкую, покрытую свежими колеями улицу.— Где это мы? — осведомился Мэллори.— На улице Раскаяния, — сообщил Эогиппус.— Ни разу о такой не слыхал.— Она всего квартал длиной, идет от Чревоугодия до Похоти.— В моем Манхэттене их нет.— Конечно есть, только называются по-другому. Они вышли к перекрестку, и вороной остановился на красный свет. Воспользовавшись случаем, Мэллори оглядел поперечную улицу.Перед всеми дверями стояли швейцары, одетые один экзотичнее другого. Интерьеры зданий, тонущие в приятном полумраке, являли взгляду сплошной плюш да бархат, холодный ночной воздух далеко разносил визгливое хихиканье. Швейцар ближайшего к углу здания — высокий, бронзовокожий человек в тюрбане, золотом блестящем жилете, бархатных панталонах и туфлях с загнутыми кверху носами — убедительно расписывал достоинства заведения прилично одетому господину, казавшемуся нормальным во всех отношениях, если бы не пара крыльев за спиной; в конце концов он кивнул, дал швейцару немного денег и вошел в здание, где воздушная, полуодетая девушка тотчас взяла его под руку и повлекла прочь.— Улица Похоти? — предположил Мэллори. Эогиппус кивнул. — А почему она примыкает к улице Раскаяния? Что, в этих заведениях клиентов обирают до нитки?— Нет, они дают клиентам в точности то, что обещают; разнузданный разгул плоти при полном отсутствии неприятных эмоциональных последствий.— Похоже, они отрабатывают свои денежки, — заметил Мэллори.— Верно. И все равно большинство посетителей рано или поздно заканчивают на улице Раскаяния.— Как я понимаю, улица Чревоугодия сплошь состоит из ресторанов?— И все они до единого — четырехзвездочные.— Они тоже дают клиенту все, что он хочет?— Больше, — мрачно бросил Эогиппус.Красный свет сменился зеленым, они проехали короткий квартал, свернули налево, проехали еще квартал и свернули направо. И снова облик окружающих строений разительно изменился: неоштукатуренные здания из красного кирпича ухитрялись выглядеть пыльными даже под снегом, вдоль обочин стояли ржавые «нэши», «студебекеры» и «паккарды», не трогавшиеся с места уже много лет, под каждым фонарем приткнулся истощенный бродяга, а на дверях большинства магазинов висели таблички «НЕ РАБОТАЕТ».— Улица Уныния? — догадался Мэллори.Эогиппус кивнул, а вороной остановился.Мэллори поглядел на черные плотные гардины за окнами.— Тут какая-то ошибка.— Это улица Уныния, 124, — ответил вороной.— Но ведь это похоронная контора!— Тут уж не моя вина.Спешившись, Мэллори поставил Эогиппуса на тротуар, затем обернулся к вороному:— Побудь здесь. У меня есть подозрение, что в телефонной книге какая-то ошибка.— Тебе нужен был транспорт до улицы Уныния. Я его обеспечил. Мои обязательства перед тобой выполнены. — С тем конь развернулся и затрусил вдоль по улице.— Отличный у тебя друг, верный — дальше некуда, — язвительно заметил Мэллори.— Он испытывает ужасные муки, — ответил Эогиппус. — У него больные ноги, а под нашим весом, да на снегу…— Знаю. Просто у меня сложилось впечатление, что вину за все свои несчастья он возлагает лично на меня.— Он возлагает вину на все человечество, — возразил Эогиппус.— Что ж, по-моему, небольшая толика молчаливых страданий подействует на него весьма благотворно. — Мэллори вновь обернулся к зданию, секунд пять молча разглядывал его, потом подошел к парадной двери, нажал на ручку и пробормотал:— Любопытно.— Что? — поинтересовался Эогиппус.— Открыто.В сопровождении крохотного конька он вошел в здание и оказался в круглом фойе, озаренном светом свечей. В дальней стене виднелись три двери, все до единой украшенные траурными венками. Слева перед элегантным столом красного дерева в ряд выстроились четыре позолоченных стула.За столом, делая какие-то записи гусиным пером в книге в черном кожаном переплете, сидел старик, одетый в темный двубортный костюм в узенькую полоску, с галстуком мрачной расцветки — невероятно изможденный, с ввалившимися щеками и глубоко посаженными глазами. В его серо-стальных от проседи волосах зияли глубокие залысины прямо над тонкими бровями.— Вы пришли получить тело? — осведомился он гулким, утробным голосом.— Нет, — ответил Мэллори, — я ищу полковника Каррутерса.Мужчина улыбнулся, показав ряд желтых кривых зубов.— А! Значит, вам нужен Патологиум.— В самом деле?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34