В дверях в это время появилась маленькая женщина с бледным лицом и удивленными глазами.
— Вы меня спрашивали?
Хаиткулы, пристроившийся у края стола, кивнул ей:
— Да, я Вас спрашивал, Аймерет Ишчиевна.
Когда Аймерет, девушке, которую когда-то давным-давно, любил Довлетгельды Довханов, сказали, что ее ждет инспектор угрозыска, она думала увидеть сурового пожилого работника милиции в форме, но, увидев этого молодого человека в джемпере, и элегантном пиджаке, удивилась. Закрыла за собой дверь, взяла стул и села на почтительном расстоянии от Хаиткулы. Вздохнула. Вдруг заметила, что полы ее халата распахнулись, поскорее потянула их вниз и густо покраснела оттого, что молодой инспектор мог увидеть ее коленки.
Хаиткулы, не обращая на нее внимания, перелистывал блокнот. Он так и не заметил ее смущения, и, пока нашел нужную страницу, она успела прийти в себя и даже почувствовала, что совсем не боится инспектора. Зачем она опять понадобилась?
— Не удивляйтесь и не обижайтесь, что вас тревожат все по тому же делу. Вы можете прямо заявить: «Перестаньте меня беспокоить». Это ваше право, признаю. До меня вам тоже задавали вопросы, а вы все, что знали, уже рассказали другим. И. я собираюсь вам .задавать те же вопросы. Если у вас нет времени, я и правда не буду вас беспокоить. Отложим встречу. Могу только одно, сказать: я... мы делаем это не ради собственного удовольствия.
— Не стоит откладывать. Спрашивайте,
— Если так...— Хаиткулы повертел в руках блокнот, потом сунул его в боковой карман.— Извините, но мне придется задать вам личный вопрос. Если бы он сейчас вернулся к вам и попросил простить его вы простили бы?
— Он не вернется.
— Вы так уверенно это говорите...
— Он убил мою веру.
— Убил... веру? Но у вас еще нет семьи?!
— Нет. Наверно, я выйду замуж, когда моя вера... убитая вера... переплавится в презрение к нему.
— Вы все еще ждете его... Или я не понимаю вас...
— Не поверите — не жду. А вы не понимаете меня.
— Простите... Понимаю, когда вера убита...
— Да! Но если хотите знать, рана может зажить, а рубец-то остается. Ведь никто лучше меня не знает Довлетгельды. Его характер. Его. поступки. Он же слабовольный человек. Не поверите. Слово родителей для него всегда было законом. Неважно, правы они или нет. Он слушал их беспрекословно...
Аймерет будто не говорила, а пела, голос у нее был мелодичным, слова произносила быстро, увлеченно, без запинки, и каждое слово находило подтверждение в ее мимике, лицо
отражало все ее чувства и мысли. Хаиткулы внимательно слушал, но все-таки решился перебить:
— Если глубоко вникнуть в причины разлада у молодых, почти всегда оказывается, что виноваты оба, у каждого своя доля вины... Вам не пришлось сделать такого открытия? Если не тогда,, то, может быть, позднее?
— Не поверите, на Довлетгельды всегда влияла его семья... Вы намекаете на мою вину. Что же намекать... И я была виновата. Но разве это сразу почувствуешь? В первые дни нашего знакомства, я еще не понимала, что у него нет воли. Его готовность выполнять мою любую прихоть принимала как что-то обычное в таких случаях. Каждый парень, когда увлечен девушкой, готов для нее разбиться в лепешку. Это скрывает многие недостатки. Он очень хотел понравиться мне и соглашался на все. Не поверите, но если я ему говорила «приходи» — приходил, скажу «не приходи» — не приходил, «идем в кино» — безропотно шел, «не пойдем» — даже не пытался уговорить, что кино интересное. Он любил меня,, но воли у него не было. Если бы мы поженились, привыкли друг к другу, он бы не стал потом таким послушным, вышел бы из-под контроля. С такими людьми обычно это и происходит. Не знаю, что вы имеете в виду, намекая на мою вину. Я себя часто ругала за то, что не переломала характер Довлетгельды. А в нем можно было воспитать волю. Только опоздала я... Когда была девчонкой, любила командовать. Девушки все немного эгоистичны. Не командовать надо было, а переделывать парня... Не поверите, тогда происходили ужасные вещи: его обвиняли в убийстве...
— Подозрение с него не снято, поэтому я и пришел к вам.
— Не надо делать из мухи слона. Не поверите, он в институт не стал поступать, потому что боялся анатомички. Медик, а боялся трупов. Не поверите, он даже на похороны не ходил. Тоже от слабоволия...
— Тогда в марте... ночью...
— Я это уже рассказывала другим... В тот вечер, когда было совсем темно, он приехал ко мне в больницу на мотоцикле. Потом отвез меня домой. Знаете, о чем мы говорили в тот вечер? Не поверите... Жениться ему или нет... Не на мне, хотя он любил меня. Он тогда и приехал мрачнее тучи, потому что привез эту новость: родители вздумали его женить. Перед этим клялся: «Всегда будем вместе...» — и вдруг такое! Терзался, плакал весь вечер. Кто по-настоящему любит, тот... Я не стала унижаться, не спросила, что же будет
со мной, когда он меня бросит. До сих пор радуюсь, что не унизилась, не жаловалась, ни о чем его не просила. Мне была очень горько, что все у нас кончается, но нашла силы не позволить ему о.статься у меня до утра. Я сказала: «Уходи»,— и он во втором часу уехал, такой жалкий весь.
— После этого вы перестали встречаться?
— Нет, встречались... До самой его женитьбы... видно, и у меня слабая воля...
— Понимаю... Вы отказались от борьбы за него, но думали: вдруг не все потеряно... кто знает...
— Вашими бы устами... товарищ инспектор. Очень просто, знаете ли, превратить дрова в золу, но вот из золы никогда не сделать поленьев.
...Хаиткулы вернулся из Халача в тот момент, когда Пал-та Ачилович, напялив очки на свою толстую переносицу, зачитывал протокол долговязому молодому человеку в кирзовых сапогах — Довлетгельды Довханову. Весь бледный, тот стоял у стола, за которым сидел следователь, и нервно, постукивал пальцами правой руки о крышку стола.
Палта Ачилович замолчал, подождав, когда Хаиткулы разденется, потом стал продолжать читать, тяжело вздыхая после каждой фразы не то от обычной своей одышки, не то от усталости. Хаиткулы, стоя спиной к стене, молча наблюдал за Довлетгельды.
Закончив читать, Палта Ачилович предложил Довлетгельды расписаться, после него подписал протокол сам. Довлетгельды, опустив голову, стоял у стола все в той же позе. Очистив серединку стола и наведя на нем порядок, Палта Ачилович встал, показал Хаиткулы знаками из-за спины допрашиваемого, что проголодался, и быстро пошел к двери.
После того как следователь вышел, Довлетгельды немного расслабился, плечи его опустились, рука перестала выстукивать дробь, но Хаиткулы видел, что он подавлен. Довлетгельды по-прежнему смотрел в одну точку — туда, где только что сидел Палта Ачилович. Как. будто бы на него все еще смотрел следователь, смотрел своими бесцветными глазами. Или же он ждал, когда новый инспектор займет то же место?
Хаиткулы подождал, когда из коридора перестанут доноситься шаги Палты Ачиловича, потом сказал:
— Чего здесь париться, пойдем на свежий воздух.— Он первым шагнул к двери.
Довханов вышел за ним.
Солнце разогнало утреннюю дымку, и все вокруг было залито светом. Но с одного края неба уже собирались густые тучи, словно там, наверху, кто-то хотел накрыть кишлак гигантской черной кошмой. Хаиткулы посмотрел в ту сторону и пошел к беседке, стоявшей прямо против входа в гостиницу и увитою еще сухими виноградными стеблями. Никакие звуки сюда не доходили, разве что громкие голоса из столовой. В беседке в это время года чай не пили, никто сюда не заглядывал, и им не могли помешать, тем более не мог помешать администратор гостиницы, услужливый, но глуховатый однорукий старик. Удивительный человек! Он ни минуты не сидел без дела! Всегда находил себе занятие. Если его просили принести в комнату чай или воды, он без задержки исполнял просьбу, отвечал охотно на любые вопросы и при этом делал все ненавязчиво и деликатно.
Он шел им навстречу с вязанкой хвороста — надо протопить печь, чтобы приезжие не мерзли,— задержался, увидев Хаиткулы и его спутника.
— Как дела, ребята, как настроение? Как себя чувствуешь, еген? — Он ласково улыбнулся Хаиткулы.— Если хотите, ребята, настоящего гёк-чая, идемте со мной... Есть слоеные лепешки и домашний сарган... Приходите.
Он пошел дальше.
— Интересный старик.— Хаиткулы посмотрел ему вслед. — Всегда при деле, что-то не видел я, чтобы он сиднем сидел или просто отдыхал. Шустрый. Видел бы ты, как он по этим ступенькам бегает.., вверх-вниз, туда-сюда...
— Да, он такой...— Довлетгельды сказал это так тихо, что Хаиткулы едва расслышал.
— Сердце у яшулы железное.— Хаиткулы сказал это, когда они дошли к беседке, и сразу же без перехода спросил: — Довлетгельды, скажи мне правду: ты любил Аймерет?
— Да...— Он отвечал так же тихо.
— Если «да», то почему женился на другой?
Довлетгельды до этого плелся за Хаиткулы как стреноженный верблюд, а после вопроса инспектора он не мог и ногой пошевелить, застыл на месте.
Хаиткулы ждал. - Родители сказали: или женишься на той девушке, какую мы просватали, или никогда больше не будем звать тебя сыном...
- Что же, и они женили тебя, не спросив твоего согласия?
— Да.
— Ты уже отец?
— Да.
— А если они тебе завтра скажут: невестка нам не понравилась, пусть уходит из этого дома или же мы уйдем,— ты что тогда сделаешь?
Довлетгельды поднял опущенную голову и впервые посмотрел Хаиткулы в лицо:
— Разве они скажут так?
— А если скажут?
— Если скажут? — Довлетгельды опять опустил голову.— Если скажут... Ну... из-за жены нельзя рвать с родителями..,
Гнев вспыхнул у Хаиткулы в душе, но он и виду не подал, толькосжал кулаки. Прикусил губу, покачал головой, глядя на совсем поникшего Довлетгельды.
— Жаль, ты мне не родня...— Хаиткулы сделал паузу, потом резко, сказал: — Уходи, чем быстрее, тем лучше!
В это время, из столовой вышел Палта Ачилович. Он увидел, как Довлетгельды быстрым шагом пересекает двор; ничего не понимая, подошел к Хаиткулы.
— На вас лица нет, Хаиткулы Мовлямбердыевич. Или парень и у вас вызвал лодозрения? Ну, какое впечатление?
Хаиткулы поднялся в беседку, Палта Ачилович прошел за ним.
— Это не „тот, кого ищу я, и не тот, кого ищете вы, Палта Ачилович. Рохля он и больше ничего. К счастью, он не способен убить человека, мухи не обидит. Если это не так, считайте, что я не разбираюсь в людях. У таких, как Довлетгельды, не „бывает ни друзей, ни врагов.
Палта Ачилович слушал его, ковыряя спичкой в зубах, сплюнул на пол.
— Кто знает, что за душой у таких типов. Смотрит всегда в землю, закрытый он... А. что нового привезли из Халача, Хаиткулы Мовлямбердыевич?
— В Халаче его девушка, та, с которой он встречался десять лет назад, будто слово в слово прочитала мне протокол самого первого допроса. Аймерет твердит одно: не смотрите, что он медик и что здоровый такой парень,— мертвецов боится, на „похороны никогда не ходил... Какой он преступник! Говорит: из мухи слона делают... Пожалуй, я бы поручился за ее слова.
Палта Ачилович, признаться, ждал от Хаиткулы новых фактов, которые, как он думал, Аймерет могла сообщить под влиянием разрыва с Довлетгельды. Выслушав Хаиткулы, он вздохнул:
— Да, да, так и бывает. Ошибка природы. Его отец энергичный, деятельный, иногда крутой даже, а сын — ни рыба ни мясо. Можно поверить Аймерет.
— Жалеете, что Довлетгельды оказался невиновным?
— Хаиткулы Мовлямбепдыевич, если вы сейчас решили, что я человек честолюбивый и гонюсь за легкой победой, вы ошиблись. Просто я жалею, что чутье подвело меня... А больше всего, знаете, меня мучает вот что...
Он сжал в кулаке толстую лозу, вьющуюся по краю беседки, сделал усилие — лоза обломилась,, в кулаке остался кусок стебля. Он попробовал один конец на язык и отбросил обломок в сторону. Переломил другую ветку, надкусил кончик, тоже бросил... Хаиткулы молча следил за ним, а Палта Ачилович перешел на другой конец беседки и сломал еще один стебель. Потом вышел во двор, отломал несколько сухих веточек от яблони и от абрикосового дерева, вернулся к Хаиткулы.
— Видите, что это такое! Дрова! Зима нас обманула, и мы остались без фруктов. А если бы мы заранее побеспокоились о наших насаждениях, этого бы не случилось... Вот что меня мучает больше всего, вот отчего болит душа!
Пиримкулы Абдуллаев, как от него потребовали, вернулся в гостиницу в два часа. Все сведения о Ялкабове были частично записаны им на листке бумаги, частично он запомнил их со слов тех, кого успел расспросить.
Втроем они сели вокруг того же письменного стола, и участковый, заглядывая в листок, стал рассказывать все, что узнал об интересовавшем следствие человеке. Палта Ачилович записывал за ним.
«Худайберды Ялкабов. 1939 года рождения. Десятилетку закончил вместе с Бекджаном Веллековым. В 1956—57 годах учился на шоферских курсах в г. Керки. В ноябре 1957 года устроился шофером в колхоз. Его отец, Ялкаб Джума, был бригадиром колхозной бригады № 1, умер в 1957-м. В начале февраля 1958 года Худайберды женился на дочери Най-мираба — Назлы. Но на другой же день после свадьбы ее отвезли домой, и с тех пор он не женат. (Уто-
чнить: почему? — Примечание П. А. Ачилова.) В 1959—62 годах служил в рядах Советской Армии. После демобилизации вернулся на прежнюю работу. Должность — шофер 1 класса. Дело знает хорошо.
Характер очень вспыльчивый. Не так давно бросился на заведующего гаражом с гаечным ключом. Это рассказали работники гаража. По словам его бывшего учителя, он часто дрался с товарищами.
Хемейное положение: мать и трое младших братьев. Двое женаты и живут отдельно. Самый младший, Овлякулы, учится в Ашхабаде в сельхозинституте,
Худайберды Ялкабов сейчас повез груз на отгонные пастбища. Должен вернуться через пять-шесть дней...»
Палта Ачилович, кончив писать, передал составленный им документ Хаиткулы. Тот, не читая, сунул его в ящик стола.
— Как только вернется, вы его сразу вызовете сюда, ладно, Пиримкулы-ага?.. Впрочем, поглядим. Может быть, сходим к нему домой...
Хаиткулы прочитал все протоколы допросов, проведенных Палтой Ачиловичем, .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21