да, Худайберды вернулся.
Хаиткулы посмотрел на своих товарищей:
— Еще один свидетель... Как с ним поступим? Палта Ачилович был настроен решительно:
— Вызвать незамедлительно и здесь с ним поговорить! Хаиткулы подождал, что скажет Пиримкулы-ага, но тот, недовольно посмотрев на Палту Ачиловича, только махнул рукой. Хаиткулы не стал его ждать, предложил:
— Мне кажется, чтобы разговор получился, надо ехать к .. Нему. Если он такой вспыльчивый, то здесь будет чувствовать себя обиженным, и, кроме «да» и «нет», мы от него ничего не добьемся. Дома он должен .будет принять нас как гостей, станет посговорчивей. Как вы считаете?
Палта Ачилович пожал плечами, а Пиримкулы-ага, сделав кислую мину,— мол, сомневаюсь в успехе,— сказал:
— Едемте.
Они вышли на веранду, и когда поравнялись с одноруким администратором, тот протянул Хаиткулы конверт. Хаиткулы взглянул на адрес — адресовано ему, обратного адреса не было. Прежде чем вскрыть конверт, Хаиткулы рассмотрел штемпели. Отправлено из Керки, число размазано. Он вскрыл конверт, достал из него небольшой листок, пробежал его глазами, Решил, что содержание листка передаст товарищам после встречи с Ялкабовым, — ведь если сразу поверить автору анонимки, можно прийти к выводу, что преступник у них в руках.
Они приехали к самому плову.Худайберды, увидев входящих, вытер руки о край дастар-хана, что-то тихо сказал сидевшей рядом с ним и разом поб-
ледневшей матери и быстро встал. Гости поздоровались. Худайберды только кивнул им, не сказав ни слова. Потом сделал движение головой — идите за мной— и прошел мимо них наружу.
Они вышли во двор. Худайберды привел их в специальное помещение для гостей на другом конце двора. Пиримкулы-ага шел туда как старый знакомый, ведь его часто приглашали сюда.
Хозяин дома усадил гостей на почетные места, потом подошел к телевизору, снял закрывавшую экран пестро расшитую накидку, включил, подождал, пока появится изображение. Потом, так и не сказав ни слова, опять вышел во двор.
Окинув комнату взглядом, Палта Ачилович вполголоса проговорил:
— Пе отстает товарищ от жизни...— И смешался, почувствовав, что Хаиткулы не одобрил шутки.
А Хаиткулы уставился в телевизор, и было похоже, что его ничто здесь не занимает, кроме танцевавшей на экране гибкой девушки с сорока косичками за плечами.
Пиримкулы-ага, время от времени поглаживая ладонью погоны, проверял, все ли звездочки на них. Он пододвинулся к самому телевизору и сидел теперь почти вплотную к экрану.
Хозяин появился с чайниками и пиалами, поставил их перед гостями и снова вышел. Они не успели допить свои пиалы, как он вошел с миской жареной молодой баранины, посыпанной луком, поставил ее на дастархан. Потом достал из-под кровати бутылку водки, налил всем по полпиалы и, так же не произнеся ни одного слова, стукнул своей пиалой по пиалам гостей, выпил залпом. Пиримкулы-ага посмотрел сначала на Хаиткулы, потом на Палту Ачиловича, которые не притронулись к своим пиалам, подумал-подумал и последовал примеру хозяина дома.
Палта Ачилович, увидев, что он выпил, нахмурился. Запах барашка, видно, щекотал ему ноздри, но он ни к чему не притрагивался. Хаиткулы же стал есть, чтобы не обидеть хозяина.
Худайберды молчал, молчали и они. Хаиткулы за этот очень маленький промежуток времени, пока он был здесь, до мельчайших черточек изучил внешность Худайберды и не сомневался, что запомнил ее на всю жизнь.
Внешность была запоминающейся. Лицо, совершенно не выражающее никаких чувств, непроницаемое, кожа на нем грубая, глаза так глубоко посажены в глазницы, что создавалось впечатление — Ялкабов иначе как исподлобья смотреть не может. Толстый нос, загнутый на конце чуть-чуть в сторону, делал лицо вовсе непривлекательным. В этом словесном портрете надо выделить важную деталь: губы. Тонкие, плотно сжатые, они безошибочно свидетельствовали, что Ялкабов наделен сильной волей, что страсти его спрятаны глубоко внутри, но если они вырвутся — его не остановить. Такой никогда не остановится перед задуманным.
Обычно человеку трудно скрыть, что у него делается в душе. Мимика, нечаянные жесты, тембр голоса обязательно выдадут его внутреннее состояние. Но, конечно, притворство может достичь такого высокого искусства, что прикинувшийся овцой матерый волк обманет самого бдительного человека. Худайберды, как показалось Хаиткулы, старался сохранять спокойствие в этой неожиданной для него ситуации, но никак не притворялся. Чем дольше наблюдал за ним Хаиткулы, тем сильнее росла в нем уверенность, что он старается держать себя естественно, а молчаливость — просто черта его характера.
Худайберды из них троих знал, естественно, Пиримкулы Абдуллаева, знал его еще с детства. Узнал он и Палту Ачи-ловича, однажды приезжавшего в колхоз с лекцией. Он не узнавал только молодого человека в штатском, так свободно чувствовавшего себя за дастарханом. Похож на артиста из кинофильма «Решающий шаг». Худайберды исподтишка поглядывал на Хаиткулы.
Обед закончился быстро. Едва Худайберды пошел выносить посуду, Пиримкулы-ага укоризненно сказал Палте Ачиловичу:
— Зря не поели, товарищ следователь. Не обращайте внимания на Худайберды, он всегда такой. Я же знаю весь их род. Молчуны. Отец какой у него был! В лицо страшно смотреть было, такой свирепый... Или, думаете, плохо приготовлено? Я бы не сказал...
Палта Ачилович зачем-то вынул очки, надел их, как всегда, на кончик носа, повернулся к Хаиткулы, тронул его за руку:
— Да-а-а, слыхали, что сказал участковый? — Он смотрел на Хаиткулы со снисходительной усмешкой.— Кушайте, говорит, на здоровье, не стесняйтесь угрюмого хозяина. Он, мол, всегда такой...— Он резко повернулся к Пиримку-лы-аге: — Товарищ капитан, зря вы мне это говорите. Вы, наверное, забыли, что мы при исполнении служебных обя-
занностей. Мне ничего не стоит забыть о своем аппетите в доме, где предстоит серьезный разговор...— Неожиданно для самого себя он сглотнул слюну.— И с вашей стороны, знаете, негуманно делиться своими наблюдениями после того, как вы вычистили хлебом тарелку! Но пусть будет по-вашему...
Вошел Худайберды с чайниками свежего чая. Щелкнув регулятором, выключил телевизор, кинул каждому гостю по подушке, чтобы они могли лечь, подложив ее под локоть. Сам он остался сидеть, поджав ноги и прижав подушку локтем к правому боку, поник головой над пиалой. Это могло означать только одно: «Говорите, с чем пожаловали».
Хаиткулы кивнул участковому. Тот понял, что первое слово за ним, и коротко объяснил, зачем они пришли, кто такие Хаиткулы и Палта Ачилович.
Худайберды, выслушав, покачал головой; не поднимая ее, помолчал, потом резко бросил:
— Опять та же песня!
И сразу же поднял голову. Теперь он сидел совсем прямо и сверху по очереди посмотрел на каждого из троих. Вид у него был вызывающий, что очень не понравилось Палте Ачиловичу. Он чувствовал себя не в своей тарелке с первой же секунды, как они пришли сюда, поэтому сейчас едва не сорвался. Он распрямился и сел на своем коврике. Хаиткулы, предчувствуя, что может сейчас произойти, опередил Палту Ачиловича:
— Говорят, между вами и Бекджаном была крепкая дружба... Очень важно, чтобы вы это подтвердили. Вы могли бы помочь нам получить ответы на вопросы, крайне нужные следствию, чтобы выйти на правильный путь... Знаем, что не вовремя пришли, вы ведь с дороги, но что поделаешь, у нас тоже срочная работа. Так что не обижайтесь...
Хаиткулы приподнялся с подушки и сел так же, как Палта Ачилович.
Худайберды снова опустил голову, что-то обдумывая. Потом встал, рывком выдвинул из-под кровати покрытый пылью чемодан, достал из него альбом и все так же молча бросил его к ногам Палты Ачиловича. Тот сначала посмотрел на Хаиткулы, лотом на Пиримкулы-агу, посмотрел так, как судья оглядывается на заседателей, чтобы узнать их мнение по тому или иному вопросу, только после этого не спеша раскрыл альбом. Хаиткулы пододвинулся к Палте Ачиловичу, чтобы лучше видеть фотографии, наклеенные в альбом, стал смотреть через его плечо.
Пиримкулы-ага неожиданно поднялся, кое-как нахлобучил фуражку и вышел на улицу. Палта Ачилович посмотрел ему вслед, нахмурился, но ничего не сказал.
Почти все фотографии в этом альбоме были сделаны в школьные годы Худайберды. Это были и обычные групповые снимки, на которых среди множества детей в центре стояли учитель или учительница. На этих фотографиях Бекджан и Худайберды всегда сидели рядом, и не дросто рядом, но так близко друг к другу, что любой человек, посмотрев на них, обязательно сказал бы: друзья! Попадалось много снимков, где они сняты вдвоем. Подписей на обороте фотографий, как правило, не было, поэтому Палта Ачилович подробно расспрашивал о каждой: в каком году снята, в каком классе или в каком месте, кто еще снят, если кроме них двоих на снимке были и другие... Не долистав альбом до конца, сказал:
— Вах-хей, в моем альбоме больше половины снимков таких, где сняты девушки, однокашнйцы и однокурсницы. Когда в классе нет озорных девушек, то уроки проходят скучно. Вижу, в вашем классе учились одни ребята...
Лицо Худайберды просветлело, в уголках губ заиграла улыбка, но он ничего не сказал и сейчас. Палта Ачилович, не дождавшись ответных слов Худайберды, перевернул следующую страницу. На этом развороте красовались девушки, много девушек, снятых и в одиночку и парами. Чтобы скрыть неловкость от того, что поторопился, Палта Ачилович придвинул альбом к Хаиткулы, деланно улыбнулся;
— Да-а-а, каждая достойна стать хозяйкой дома... Ишь какие, с ними не только десять, но все сто лет учиться можно.
— Они, наверное, и стали хозяйками в своих домах,— сдержанно заметил Хаиткулы.
Это замечание, видно, пришлось Худайберды по душе — Хаиткулы сразу заметил, как потеплел взгляд сурового хозяина.
Палта Ачилович спросил:
— Это все девушки, что с вами учились?
— Все. Если не верите, сравните с фотографией всего нашего выпуска...
— Я спрашиваю об этом не потому, что не верю вам, а потому, что следователь должен знать все до конца. Так к этому и отнеситесь!
Тонкие губы Худайберды сжались и стали едва приметны, зрачки сузились, белки, наоборот, расширились. Он едва сдерживался.
Палта Ачилович помедлил со следующим вопросом, давая Худайберды остыть. Потом снова спросил:
— Да-а-а... если вы по-настоящему дружили с Бекджа-ном, вы должны знать девушку, с которой он переписывался, а может быть, даже был в близких отношениях... Короче говоря, ту, которую Бекджан любил! Не спешите говорить «нет», хорошенько подумайте.,. Как-никак прошло столько лет! Он мог никому не говорить об этом, а вам должен был признаться. Ребята, если дружат, никогда тайн друг от друга не держат, особенно когда полюбят девушку..:
Худайберды опустил голову. Он ничего опять не сказал, только покачал отрицательно головой и прищелкнул языком.
— Да-а-а... Как это понимать? Отказываетесь дать показания?. Или хотите что-нибудь уточнить? — Палта Ачилович чувствовал себя обиженным, ведь Худайберды не отвечал ему, но сдерживался, говорил мягко, даже вкрадчиво.— Мы же не попугаи, дорогой, чтобы понимать эти звуки... Прошу ясно отвечать на поставленные мною вопросы. Не забывайте, что, хотя и сидим здесь, за дастарханом, все же это не застольная беседа, а официальный разговор. А?
Палта Ачилович, ругая себя, раскаивался, что послушался Хаиткулы и пришел сюда. Если бы он вызвал Ялкабова туда, в гостиницу, и тот бы увидел, что весь разговор с ним записывают, если бы он собственноручно расписался за точность сказанного, этот желторотый, годившийся ему в сыновья, не издевался бы над ним и не щелкал языком. «Одно то, что ты сидишь в кабинете следователя, действует на тебя. И от тебя всегда можно добиться правдивых показаний, если действовать незаметно и с умом». У Ачилова был большой опыт, и он никогда не прибегал к недозволенным методам — не кричал, не запугивал, не оказывал Никакого давления на того, с кем беседовал. Зачем это нужно? Можно найти общий язык с любым человеком; главное, чтобы он сразу почувствовал, где находится, перед кем сидит... Не дома и не у приятелей!
Хотя они уже несколько дней жили в одной комнате, работали вместе над одним и тем же делом, хотя Палте Ачиловичу нравились характер Хаиткулы, его общительность, умение поддержать разговор, он не был уверен, что Хаиткулы тот человек, которому можно, открыть душу,— слишком молод! Встречаясь в гостинице вечерами, они немного говорили друг о друге, и Палта Ачилович между прочим выспросил у Хаиткулы все о его родне, где они и чем занимаются,
узнал, что в Ашхабаде учится его невеста по имени Марал. О том, что Хаиткулы побывал у матери своей невесты, он, конечно, не догадывался и не имел понятия, что Бекджан приходится братом Марал. Сам же, кроме того, что жена его работает заведующей детским комбинатом в Керки и что у него двое сыновей и две дочери, ничего о себе не рассказал. Хаиткулы же никогда специально не интересовался биографиями своих друзей и знакомых. Когда ему рассказывали о себе, он слушал; если умалчивали, не нак стаивал. То же самое было и в отношении Палты Ачиловича. Дел было так много, что не хватало времени черкнуть пару слов Марал, где там думать о биографии и особенностях характера Палты Ачиловича! Когда было время — не хотелось ни о чем расспрашивать, когда могло возникнуть желание вникнуть во что-то, не было времени. Если выдавалась свободная минутка, все его мысли возвращались к Марал. Но теперь это не были спокойные мысли. Образ Нурмурата Нуралиева всплывал в памяти, и тогда Хаиткулы чувствовал, как острая боль отдается в левой стороне груди. Только одно лекарство помогало ему сейчас, любимое многими средство от житейских невзгод,— работа. Здесь, кстати, он лучше узнавал и Палту Ачиловича.
«Почему в эти минуты между следователем и хозяином дома нет взаимопонимания? — задал себе вопрос Хаиткулы. — Оттого, что Палта Ачилович, только появившись здесь, настроил его против себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21