.. Хочешь забросить диссертацию... Где тут логика? Ты стал очень непосле-овательным, а это никак тебе не идет.
— Вы поняли совершенно правильно, товарищ подпол-овник. Я хочу, я горю желанием... я прошу дать мне возможность поработать по этому делу! А если говорить о том, кто последователен, кто нет,— признаюсь, сделал логическое открытие: раньше я был дураком. Погнался за модой: во что бы то ни стало стать кандидатом! Вы знаете, мне кажется, все эти звания —.кандидат, доктор — превращаются в такую же расхожую вещь, как импортный гарнитур...
— Врешь! Клевещешь на себя! — Подполковник не выдержал, вскипел, замахал на инспектора руками.— Ты не гонялся за модой, просто хотел стать ученым. Ты этого достоин! А теперь, когда изменил решение, я знаю, что тобой руководит. Знаю! Хочешь быстро стать героем! В обязательном порядке!
— Товарищ подполковник! — Теперь уже Хаиткулы не выдержал. Он. резко поднялся и... снова сел.
Подполковник, делая вид, что не заметил вспышки подчиненного, спокойно пододвинул к себе свой любимый красный чайник, так же спокойно разлил чай в красные пиалы и протянул одну Хаиткулы.
— А как иначе все это понимать? — Подполковник вдруг заговорил почти благодушно: — Ты еще молодой, все у тебя впереди. Куда торопишься? Ты хочешь быстро прославиться, но здесь это так не делается, здесь всего добиваются упорным трудом... Всего, даже славы. Предупреждаю, если решил показать другим, что ты не такой, как они, что ты лучше их, то определенно ошибся дверью...
— Прошу меня выслушать...— Хаиткулы старался говорить спокойно, но теперь это у него ллохо получалось, в голосе зазвучал металл: — Я могу довести это дело до конца. Я обнаружил в материале некоторые слабые места... Я могу...
Подполковник, прихлебывая чай, грустно улыбнулся:
— Я тоже был таким, как ты. В твои годы мы все мечтали стать Чапаевыми. Ходили в кино, а потом долго бредили увиденным, воображали себя такими же героями...— Он встал, заложил руки за спину, прошелся по кабинету.— Но кино — это кино, а жизнь — это жизнь. Их нельзя смешивать.— Он говорил совсем тихо, как бы рассуждая вслух с самим собой.— Соскучился по романтике? А наша работа здесь что, легкая? Разве в ней не бывает ничего похлеще нераскрытых дел?
— Знаю, работа наша трудная и...
— И ответственная...—Ходжа Назарович остановился перед Хаиткулы.
— Ответственная, знаю, но я...
— Хаиткулы, ответь мне прямо: тебе попадались там другие незаконченные дела?
— Встречались.
— Так почему ты как клещ впился именно в это дело? Спрашиваю тебя — обрата на это внимание'— не как начальник, а как старший товарищ, который съел в жизни не один пуд соли, побольше твоего.
— Потому...
— Потому что ты из-за чего-то хочешь насолить Ходже Назаровичу, своему непосредственному руководителю. По-другому на твое желание нельзя смотреть.
Хаиткулы встал, но подполковник, положив ему руку на плечо, усадил снова.
— Я один из самых первых работников туркменской милиции... Тебя еще на свете не было, а я уже таскал на ногах милицейские сапоги... Я себе чуть зубы не обломал об этот орешек. Единственное пятнышко на моей совершенно чистой биографии... Да и пятно ли? Ты так считаешь! Другие убеждены: обычные издержки в работе. В чем я не сомневаюсь, так это в том, что ты ничего, не добьешься. Поскользнешься, как поскользнулся я... в обязательном порядке... Не возьму в толк, чего ты все-таки хочешь: упасть тогда, когда только-только начал твердо ходить по земле, или же насолить другому?! Я для тебя, по-моему, сделал немало: помог получить квартиру, дал отпуск... Я не советую тебе, в конце концов, заниматься этим делом, и ты обязан прислушаться к моим словам.
Ходжа Назарович сел за стол и откинулся на спинку своего удобного мягкого кресла. На лбу у него собрались толстые складки, но тут же разгладились, подполковник увидел, что Хаиткулы сидит опустив голову, словно виноватый. «Неужели наконец этот сумасброд что-то понял? Все-таки нам еще работать вместе, и работать надо в согласии... На него Аннамамед влияет. Но на капитана непохож; тоже упрямый, но не такой, поосмотрительней. Сейчас все станет на свое место, протянет руку и скажет: спасибо за совет...» Хаиткулы посмотрел на- него:
— Я, как коммунист, прежде всего не могу идти против своей совести, а розыск Бекджана считаю делом своей совести... А что касается квартиры, то это вопрос простой. Я думал, мне ее дали не в обход других. Если были нарушены какие-то правила, готов хоть сейчас вернуть ключ... Относительно моей просьбы заняться делом Бекджана, повторяю,— остается в силе. Жаль, что мы так долго и напрасно говорили. Я-то ждал от вас поддержки или, по крайней мере, серьезного совета.
Ходжа Назарович понял, что сегодняшнюю партию он если и не проиграл, то все же с трудом сводит в «ничью». Этот старший лейтенант от своего не отступится. Чего доброго, пойдет в высокие инстанции и добьется своего... Как тогда будет выглядеть он, подполковник Назаров? Потеряет престиж у подчиненных? Утратит доверие вышестоящих руководителей?.. Вот задачка! Пожалуй, все же не стоит .проливать ложками то, что годами собирал по каплям. Он снова вышел из-за стола, подошел к Хаиткулы. — Послушай же, товарищ старший лейтенант! — Он взял Хаиткулы за плечо, изо всех сил сжал его.— Посмотри
на меня! Видишь?! Этот человек, которого вы все знаете как Ходжу Назаровича Назарова, не имеет ни перед кем никаких провинностей! Ни перед кем... Ты должен это усвоить. Я работаю как вол. Руковожу вами, воспитываю вас... Государство меня ценит, ему я обязан своим положением, этими звездочками, всем... Никто не скажет: Назаров халатно относится к своим обязанностям, злоупотребляет служебным положением. Никто! Никто не сможет обвинить меня в подлости... .
Хаиткулы молча слушал горячую тираду Ходжи Назаровича. Он вдруг вспомнил слова Аннамамеда: «Больше всего на свете уверен в своей абсолютной правоте».
— Знаю, и у меня в обязательном порядке есть упущения, но не там, где они тебе мерещатся!.. Я всегда хотел, чтобы ты, как и другие подчиненные, в обязательном порядке чувствовал себя уверенно, работая со мной, в этом винюсь... Чтобы мог с толком применить свою энергию, знания, способности. Виноват и здесь... Когда вы, мои работники, хотите прыгнуть выше головы, злюсь, ругаю вас, хочу остудить ваш пыл, хочу направить вашу энергию в разумное русло. Что ж! Виноват! Много требую, мало хвалю... виноват! Знаю, и после этого разговора окажусь виноватым... в. обязательном порядке! — Ходжа Назарович расстегнул верхние пуговицы кителя, отпил из пиалы, потом взял стул, сел рядом с Хаиткульь— Ты меня прекрасно знаешь. Разве я из тех начальников, которые не вылезают из кабинетов, сидя в кресле нога за ногу? Работаю с вами, молодыми, наравне. У Ходжи Назаровича в твои годы не было времени писать диссертации. День — ночь, надо не надо, в кирзовых сапогах — по пуду грязи на них и столько же песка за голенищами — таскался пешком из колхоза в колхоз, из аула в аул. Мы работали и не жаловались. Работали не покладая рук ради вас, чтобы вы могли сейчас спокойно писать диссертации. Становитесь учеными, кандидатами, докторами, но не смейтесь над нами, стариками... Разве не насмешка — найти десятилетнее дело и обвинить нас, ветеранов, в том, что оно не было раскрыто!
Дверь кабинета открылась, и подполковник увидел Аннамамеда, сделал ему знак рукой: «Иди сюда» —и продолжал так же горячо:
— Пусть и Аннамамед послушает, пусть и он выскажет тебе свое мнение. Ты бросаешь диссертацию, которая принесла бы пользу другим, .и хватаешься за дело явно себе не по плечу! Поражаюсь твоей самонадеянности!
Аннамамед, услышав эти слова, сразу понял, что происходит. Он дружески подмигнул Хаиткулы из-за спины подполковника: «Не сдавайся!» Хаиткулы же не знал, радоваться приходу друга или нет,— тот же считал, что нераскрытое дело годится в первую очередь для диссертации, а там как выйдет... Впрочем, его уже не заботило, будет Аннамамед поддерживать его или же станет на сторону Ходжи Назаровича; он знал, что будет по-прежнему стоять на своем до конца, и готов был спорить с кем угодно...
Ходжа Назарович перевел дух, но Хаиткулы не дал ему продолжать:
— Вы же сами сказали, что дело не прекращено. Но если розыск будет вестись так же, как он велся эти годы, сможете ли вы гарантировать, что оно не протянется еще одно десятилетие? Вы говорите — я самонадеян... Это не так...— Хаиткулы остановился. Можно было понять, что он не закончил какую-то мысль.— Я не самонадеян... Понимаю, вам, может быть, нужны гарантии, что я смогу довести дело до конца. _ Гарантия пока только одна: тревога по заживо ист чезнувшему человеку. Пропал человек! Не в пустыне, не в лесу, а в современном селе„ Человек — не иголка, а село — не стог сена. Все, что я говорю сейчас,— разве это не гарантия, что я берусь за это дело не просто так, не для развле-чения или для того, чтобы двинуть вперед науку?
Звездочки на поголах подполковника сверкали, но по укоренившейся привычке Ходжа Назарович машинально, не теряя нити разговора, стал протирать их носовым платком. Он все еще не знал, какую тактику принять окончательно, мысли путались: «Горячий парень, очень горячий, надо бы остудить его пыл. Здесь же, пока не начал переть на рожон... Или нет, пускай идет, пускай расследует, обломает рога... Нет, надо остановить...»
Наступило, молчание, каждый думал о своем.Подполковник повернулся к Аннамамеду:
— Ты в курсе, о чем печется твой друг?
— В курсе.
— Так вот: если он не уважает меня как своего начальника, как ветерана милиции, как старшего товарища, то, думаю, может уважать тебя как друга. Скажи ему, что он легко может поскользнуться на том деле...
— Я тоже считаю, что дело почти безнадежно. Чтобы начать опять им заниматься, надо иметь стальные нервы и лошадиное здоровье...
Ходжа Назарович обрадовался:
— Слышу умные речи человека, который хорошо знает, что такое милицейский хлеб!
— Да нет, я не кончил, товарищ подполковник, — продолжал Аннамамед, кивнув в сторону Хаиткулы,—если он чувствует, что может, справиться, надо ему разрешить. Старший лейтенант Мовлямбердыев ведь не путевку просит в Сочи.
Подполковник после этих слов почувствовал себя как всадник, сброшенный на землю непослушным конем.
— Ты с ним.заодно?
Аннамамед, вместо того чтобы промолчать, подлил масла в огонь:
— Товарищ подполковник, но он же не выпрашивает у вас награду! Наоборот, идет на рискованное дело без всяких шансов на успех.
Назаров слушал его с непроницаемым лицом. Лицо, лишенное мимики, заставляет теряться собеседника, а Ходже Назаровичу надо было окончательно решить, какую именно занять позицию... Он прошел, большую школу общения с подчиненными. Медленно, .но верно поднимаясь по ступеням карьеры, он перенял от своих собственных начальников всевозможные формы воздействия на младших коллег и всегда мог воспользоваться любой из них: когда нужно, мог вспылить, но и остывал в предусмотренный момент; если надо было рубить сплеча — рубил, мог вполуха слушать собеседника, часто кивая при этом, якобы соглашаясь с его мнением. Он усвоил на сто процентов этот весьма условный, но в то же время довольно эффективный ритуал. С годами он пользовался этими приемами уже автоматически, не задумываясь, когда какой применять, и многим казалось, что ему. от природы были даны способности работать в коллективе и с коллективом.
Авторитет Ходжи Назаровича был весьма высок. Никто не сомневался в чистоте его мыслей и безукоризненности поступков. Не сомневался в них и Хаиткулы. Один только Аннамамед за долгие годы работы под началом Ходжи Назарова понимал, что взаимоотношения с людьми у подполковника часто строились на формальной основе.
Он предчувствовал, что Ходжа Назарович, не переубедив Хаиткулы, попытается отойти на выгодные позиции по возможности без потерь...
На лице подполковника появилась ласковая улыбка, он опять посмотрел на Аннамамеда:
— Ты у нас большой любитель критиковать всех — сверху донизу. Но что-то сегодня ты терпим к некоторым затеям наших сотрудников— Ходжа Назарович взял со стола толстую папку, поставил ее ребром на колено, ладонью оперся на нее. Вид у него теперь был деловой, но в то же время доброжелательный. Он продолжал, обращаясь к Хаиткулы: — Я любил тебя, как сына. Думал, скоро поздравлю с ученой степенью. Думал, благословлю и на защиту докторской. Думал, впереди у нас большие дела. А успешные дела — это в обязательном порядке и новые должности. Не все же время и мне с вами работать, глядишь — и мое кресло освободится. Кто его займет?.. Можешь считать это за шутку, как угодно, но с твоими способностями рано или поздно можно в обязательном порядке и замминистра стать, а потом... кто знает... Твой завтрашний день был ясен мне с самого начала, как ты появился у нас с красным дипломом. Получил ответственную и интересную работу. Все бы и дальше шло как по маслу — именно у тебя, такого целеустремленного, энергичного, нетерпимого к недостаткам. Столько достоинств у одного человека не часто встретишь... Еще не поздно, есть время подумать...— Он говорил совсем тихо, обращаясь к одному Хаиткулы, не обращя внимания на Аннамамеда. — Я тебя понимаю, — продолжал Ходжа Назарович. — Ты создан, чтобы действовать. Твоя энергия ищет выхода. Смотри не разочаруйся потом.
Хаиткулы поднял на него взгляд:
— За житейскую мудрость спасибо, Ходжа Назарович. Но говорю вам прямо: от расследования халачского дела не откажусь ни за что... Не поверите, но мне уже кажется, что призрак Бекджана где-то здесь рядом, он теперь не отпустит меня, будет ходить по пятам, пока не найду самого Бекджана. Как будто, ток высокого напряжения вокруг меня... Если вы не. чувствуете себя должником перед его памятью, то я это чувствую очень сильно.
Подполковник встал, перешел за свой стол, принял вполне официальный вид.
- Ладно. Тебя не переубедишь. Вдвоем вы осилили меня.— Он говорил сухо, как обычно, когда речь шла о каком-то не очень важном и не.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21