«Плюй на всех! Думай только о себе! Хватай все, что идет в руки». А ты думаешь о себе в последнюю очередь. Странно, что именно тебе я дважды обязан жизнью и должен отплатить по счету.
— Жизнь тебя изуродовала, Билл. Поэтому ты в каждом не похожем на тебя человеке видишь урода. Не святоша я, я просто хочу, чтобы было хорошо не только мне, но и другим. А. за спасенную тебе жизнь никакого счета не представляю. Мы не бизнесмены, и здесь не Америка. Мы солдаты. А теперь скажи: кто был третий предатель?
Алекс смотрел прямо в глаза американцу. Билл щурился, жмурился, пытаясь скрыть правду за короткими светлыми ресницами, под тяжелыми надбровьями.
— Дан,— буркнул сквозь зубы, съеживаясь.
— На мертвого валишь?
Не веришь? Клянусь матерыо, это был Даниэль. Мне приказали сопровождать Гаро, а он прогнал меня еще в де-ревне тилое.
— Почему? Что произошло между вами?
— Я просил его вернуться, мне показалось, что дело нечисто. Он обозвал меня трусом и прогнал. Клянусь матерью, это правда!
— А жива мать у тебя, Билл?
— Увы, ее уже нет на этом свете,— вздохнул американец.—Ей досталось. Она не знала ни минуты отдыха, работала ночами. Надо ж было прокормить нас, ораву в восемь гавриков! Отец потерял работу, запил. Напивался до бесчувствия и бил всех. А мать защищала нас, и ей доставалось больше всех. Так и умерла, от побоев. В тот же день отец утопился. Мы остались сиротами. А кому сироты нужны? Эх, почему все так несправедливо устроено, Ал?
Что-то светлое появилось в выражении вечно угрюмого лица Билла. Глаза погрустнели, расширились. Он был искренним сейчас, может быть, впервые за много лет. Вопросительно смотрел на Алекса.
Но что мог ответить ему Алекс, когда сам вспомнил свою мать, свой дом. До боли отчетливо вспомнил, как провожали его. Молодые лейтенанты уезжали в полк. Немного хмельные и грустные, они прощались с родными и товарищами, целовали девушек, обещая скоро вернуться за ними.
Уже стоя на подножке уносившего их вагона, Саня бросил прощальный взгляд на своих «стариков». Отец, высокий, прямой, с непокрытой седой головой, сжав губы, не отрываясь смотрел на сына. Рядом с ним притулилась черненькая сухонькая мама. Она все старалась выпрямиться и улыбнуться своему первенцу.
Эти прощальные взгляды до сих пор жгли сердце Алекса.Ему нестерпимо захотелось хоть бы на несколько минут оказаться в Ташкенте. Крепко прижать маму к груди и поцелуями осушить ее слезы, увидеть улыбку на усатом лице отца, пройти по скверу, взглянуть на куранты, броситься в студеные воды Чорсу. Мама, мама! Когда же, наконец, попадет он на родину? Когда?!
Алекс застонал и откинулся на спину. Закат окрасил часть неба во все цвета радуги. Фиолетовые, синие, зеленые, оранжевые волны отходили от алой, пламенеющей на самом горизонте полосы и таяли в начинавшем сереть небе. Сумерки сгустились. Сразу высыпали звезды. Чужие холодные звезды.
Шелестит тростник, клонясь метелками к земле. Перешептываются вверху деревья. Бесшумно проносятся над водой Летучие лисицы. Говорит и говорит неумолчно Чипдвин, словно спешит выговориться перед пришедшими на его берега людьми, поведать им тайны джунглей, обременивших его непомерным грузом ужаса и отчаяния. Захлебывается, торопится успеть. Ведь люди в джунглях стали непоседами. Уйдут, и не расскажешь всего.
Тихо льется песня. Алекс встряхнулся, пошел по лагерю. После купания в ледяной воде тело горело. Он остановился у группы поющих воинов. В середине сидел пожилой крепкий воин в короткой, туго перепоясанной патронташем куртке нараспашку. Закрыв глаза и раскачиваясь, глухим грудным голосом он запевал:
Древняя наша земля, Годы тянутся чередой. Зреет золотом урожай. Люди гордятся собой. Это плоды их труда.
Воины сосредоточенно смотрели ему в рот, хором заканчивали куплет:
— Гей, нага трудяга!
Алекс не мог без волнения слушать песни нага. Простые, бесхитростные, они полны любви к природе и безотчетного страда перед ее могучими силами, тихой печали и великой радости бытия.
Ночь прошла спокойно. Утром они переправились по висячему мосту и напали на страшный след Сатэ.Вышли к первому селению аборс. Ни души. Одно лишь жаркое солнце в небе. Хижины безмолвны, как стога сена.
— Куда все подевались?— сказал воин, заглядывая в одну из хижин.
— И там никого нет,— откликнулся другой.
— Смотрите, смотрите! — закричал кто-то в смятении. Алекс взглянул и дрогнул. За большим домом-морунгом торчал ряд высоких шестов. На конце каждого — отрезанная человеческая голова. Их много. Целая цепь, десятка три-четыре. Длинная цепь голов. Весь отряд — восемьсот воинов, замер перед страшным частоколом,
— Не-ет! — истошный крик вонзился прямо в небо.— Не-ет! Нет!
Кто-то бросился из строя. Воины смешались, заволновались, загудели. Маунг Джи кинулся в хижину и исчез внутри.
— Вот, сорвал с шеста. Что это? — подошел Нгамба и протянул Алексу рваный белый лоскут.
— «Смерть всем, кто не со мной! Алиссандербонг», — перевел Алекс надпись, сделанную кровью. Вынул скомканную тряпку, найденную на месте расправы с Гаро.— Одна рука.
— Я ничего не понимаю, брат. Почему твое имя здесь?
— Бандиты хотят показать, что это зверствуем мы, партизаны. Пытаются восстановить против нас всех нага. Понял?
— Даже дьявол не придумает такое! — схватился за голову Нгамба.
— Они хуже дьяволов. Сохрани на память! Мы еще припомним им это.
Вступили на земли ао. И здесь пепелища сожженных деревень. Уцелевшие селения обезлюдели, жители попрятались в горных убежищах. Беглецы присоединялись к отряду.У селения Бонгья партизаны настигли крупный японский отряд. Банда Сатэ несомненно укрылась под его надежным крылышком. Командиры с трудом сдерживали воинов, рвавшихся в бой.
В лесу царила мертвая тишина. Ночной воздух был недвижим. Казалось, что и деревья погрузились в глубокий сон. Даже вечно досаждавшие москиты притихли. Гаронды крались в высокой траве, зажав концы головного платка в зубах, чтобы заглушить звуки собственного дыхания. Послышались шорохи. Все остановились. Шорохи смолкли, и никто не смог определить, кому они принадлежали — вражеским дозорным или диким свиньям, собиравшим отбросы.
Двинулись дальше. Красный колеблющийся свет костров делался все ярче. Он манил, притягивал к себе. Там враг. Безжалостный, кровожадный.Спокойно спит лагерь и не слышит, как крадутся гаронды. Часовые маются, борясь со сном. Вот один дернулся, всполошился. Всматривается в ночь. Джонни подпрыгнул и метнул нож в него,
— Получай, крыса!
Часовой, схватившись за горло, захрипел и повалился на бок.Пронзительный свист вспорол тишину —гаронды набросились на спящий лагерь. Засвистели пули, сбивая листву и сучья, загрохотали гранаты.
Перед партизанами были опытные солдаты знаменитой восемнадцатой дивизии, прошедшие непролазные дебри и хляби джунглей Индокитая, опаленные огнем штурма Сингапура и Тимора. Бывалые бойцы джунглей, они быстро оправились от неожиданного удара и отошли в чащу. Шквальными залпами в упор встретили они атакующих гарондов. Зеленая трава сразу окрасилась алой кровью.
— Назад, назад! —закричал что есть силы Алекс, видя, как Нгамба и Зониг собирают роты для новой атаки.
Партизаны медленно отступали в спасительные заросли, укрываясь за деревьями и кустами, в корневищах и ямах. Противников разделяла теперь широкая поляна, где все еще дымились тлеющие костры. Занимался рассвет. Тронулись, поплыли над землей рваные космы тумана. Японцы затаились. Стояла гнетущая тишина.
«Что делать? Отступить и рассеяться в джунглях? Ночью это бы удалось. А сейчас только начался день,— мучительно думал Алекс.— Джапы прицепятся, окружат, уничтожат всех. Их больше, они лучше вооружены. Чу! Заурчали моторы бронемашин. Готовят атаку. Что же делать, черт побери?»
Он огляделся. Вокруг командиры и телохранители: Нгамба, Зониг, Массанг, Рики Рам, Маунг Джи, Билл. Смотрят на него, своего вождя н командующего, и ждут. Ждут его решения, его приказа.
«А что если побить джапа его же хитростью?»— осенило вдруг Алекса. Он послал Джонни за командирами, и когда те собрались, объяснил свой план.
— У тебя не голова, а совет старейшин,— улыбнулся Нгамба.
— Довольно разговоров. По местам! Стрелять по команде!
Командиры скрылись в густой листве. Алекс выждал еще немного. Потом взобрался на дерево. Большие рыжие муравьи накинулись на него. Смахнул с рук, с шеи. Они полезли снова. Делать нечего, придется терпеть: дорога каждая минута. Не выбирать же другое дерево! Он сложил рупором боевую карту и закричал во всю силу легких по-японски:
— Вперед, храбрые солдаты Ниппон! Бейте дьяволов! Вперед, вперед!
Тихо. Неужто не клюнули! А муравьи ожесточенно грызут его, впиваются в тело. Что это там? Браво! Клюнули! И он опять закричал:
— Вперед, вперед! Бейте трусливых собак! Колите их штыком!
Заросли расступились, и показались фигурки, юркие, как мыши. Первая волна, вторая, третья покатились через поляну. Уже совсем близко. Грянуло «банзай». Сверкающие лезвия штыков, перекошенные яростью скулы, орущие провалы ртов.
Пора! Алекс сунул два пальца в рот и пронзительно засвистел. С оглушительным треском лопнул липкий воздух джунглей. Взахлест ударили пулеметы и автоматы, смели передние ряды вопящих солдат.
— Вперед, доблестные самураи! Бейте лесных дьяволов! Вперед!— подбадривал Алекс атакующих.
И все новые цепи солдат спешили в свинцовую круговерть, слепо повинуясь зычной команде, и падали замертво. Наконец кто-то опомнился там.
— Назад, назад, идиоты!— взвыл отчаянно истошный голос.
Наступающие смешались: одни все еще бежали вперед, другие повернули назад, третьи топтались на месте.
Алекс спрыгнул с дерева. Крикнул, обращаясь уже к своим:
— В атаку, гаронды! Вперед, братья! Смерть джапам, свобода народу!— Размахивая дахами, копьями и карабинами, партизаны с яростью врубились в эту мешанину, рассекая ее на мелкие кучки. Однако японцы сопротивлялись упорно, их буквально приходилось выковыривать из каждой щели. Некоторые притворялись ранеными и призывали по-английски на помощь, а когда воины приближались, закалывали их ножами.
Алекс двумя гранатами вывел из строя бронемашину.Другой броневик захватили Билл и Маунг Джи. Грозная колесница врезалась в свалку, изрыгая огонь и свинец.
Партизаны штурмом взяли высоту, куда отступили остатки японцев. Алекс шел с автоматчиками. И тут неожиданно из какой-то ямки в упор хлестнул пулемет. Джонни прыгнул вперед, заслонил Алекса, приняв за него всю увесистую порцию свинца на свою широкую грудь. Задело и Громова, у него подкосились ноги, потемнело в глазах. Уже падая, успел он бросить ручную гранату, и пулемет замолк.
Воины ринулись вперед. В ярости хватали они японцев и швыряли их с вершины. Один богатырь подскочил к минометам и голыми руками срывал прицелы, разбивал трубы о камень.
Рассвет занимался багрово-алый, словно окрашенный обильно пролитой кровью. Тяжелым знаменем поднималась заря над джунглями, над расстрелянной землей многострадальной Бирмы. Она возвещала рождение нового дня. Свобода рождалась в крови.
ЗАПРЕЩЕННЫЙ ПРИЕМ
Следующей ночью партизаны разгромили штаб пятьдесят пятого полка восемнадцатой дивизии и тыловое ее хозяйство. Бурей промчались по тылам других частей, устраивая засады и перерезая коммуникации. За несколько дней боев и засад гаронды уничтожили около четырех сот вражеских солдат, разрушили ряд складов, опорных пунктов в японском тылу. На переднем крае японцев поднялась паника: окружены.
Но Сатэ тоже не дремал. Воспользовавшись тем, что ударные группы партизан были в рейдах, он ночью напал на деревню, где находился раненый Громов. Колдун Зеди провел тайным ходом больных, раненых, детей и стариков. С отвесного обрыва спустили их по веревочным лестницам в ущелье. Штабные гурки Рики Рама и жители, способные носить оружие, прикрывали отход. Зеди остался последним. Он уничтожил все следы отступления и сдался головорезам Сатэ, чтобы повести их в ложном направлении. Позднее партизаны нашли Зеди распятым на баньяне. Узнали его по лохмотьям одежды — труп был обглодан хищниками.
Дней через пять в башу старосты ворвался Рамзимба. Он был очень красив, как кавказец: продолговатое с правильными чертами лицо, энергичный рот, черные дуги бровей, широкие плечи, осиная талия. Горячий, стремительный, подско-чил он к топчану, на котором лежал Алекс. Тонкие нозд'ри Рамзимбы раздувались от возбуждения. Он поднял руку, словно отдавая воинскую честь, но приложил пальцы не к виску, а к губам, потом рывком их отдернул и широко развел рукой, приветствуя Алекса по обычаю нага.
— Мои воины беспокоятся о твоем здоровье, кадонги.
— Спасибо! Все в порядке,— Алекс медленно встал, Голова, еще тяжелая, клонилась вниз. Ему повезло: пуля лишь скользнула по черепу, отхватив край уха.
— Как поживает малыш и жена?
— Хорошо. Ты не тяни. Выкладывай! Но таков уж обычай нага — лишь вождям можно начинать разговор без предварительного вступления.
— Предатель не ушел от меня. Давай!— крикнул Рамзимба, оборачиваясь назад.— Он навел на вас джапони, крыса поганая!
Вперед вытолкнули человека среднего роста. Губы и реденькая бородка его тряслись от страха.
— Как ты смеешь,— пробормотал он не совсем уверенно.— Я глава рода, староста, кадепеб.
— Ты предатель. Надо б голову твою принести сюда, а не возиться с тобой.
— Ты еще пожалеешь об этом! Это твоя голова будет болтаться на моей пике,— повысил голос староста.— Племя встанет на мою защиту. И ты, кадонги, не имеешь права судить меня. Я наследный глава рода и делаю, что хочу!
— Ах ты, негодяй!— вспылил Рамзимба, хватая старосту за грудки.— Дай я покажу ему, кадонги!
— Оставь его!— махнул рукой Алекс.— Пусть предателя судит совет племени. Уведи! Только чтобы не убежал.
— Я за ним послежу. Никуда не денется от меня!
Алекс знал уже этого старосту. Он запрещал воинам своей деревни вступать в партизаны. Зато охотно давал проводников японцам, получая взамен ром и оружие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32