https://wodolei.ru/catalog/vanni/Radomir/
Многое зависит от капризов судьбы. Во всяком случае, раз ты принимаешь это так близко к сердцу, я тебе укажу очень падежный и оперативный источник информации. Обратись к начальнику управления министерства внутренних дел Модряну... Скажи, что я тебя прислал от газеты. Сейчас у него сосредоточиваются все сообщения, конечно, официальные. Он получил особое задание. Человек он симпатичный, интеллигентный и жаждет популярности. Я тебе сообщаю все эти подробности, чтобы ты знал, как к нему подойти...
Титу растроганно поблагодарил. Он был счастлив оказать услугу Григоре Юге, который с первой же встречи и по сей день принимал горячее участие в его судьбе, а заодно и Гогу Ионеску, который так волновался из-за Надины.
Дверь директорского кабинета вдруг приоткрылась, и оттуда высунулась голова Деличану:
— Есть что-нибудь новое, Рошу?
— Ничего... Может, к полудню что-нибудь узнаю. Я позвоню и сообщу вам! — ответил секретарь, не отрывая глаз от газет.
Как только дверь закрылась, Титу изумленно спросил:
— Он уже пришел?
— А как же! Даже раньше меня! — иронически усмехнулся Рошу.— Уходит почва из-под ног, уходит.
— У кого, у правительства? — не понял Титу.
— И у правительства, и у всей банды,— язвительно, как всегда, пояснил Рошу.— Не сегодня-завтра полетим все к чертовой матери...
— В оппозиции мы, по крайней мере, получим большую свободу действий! — наивно улыбнулся Титу.
— Ну, переходу в оппозицию ты не очень-то радуйся, малыш, это грозит нам большими неприятностями...— пробормотал секретарь, нервно протирая очки, без которых его физиономия выглядела еще более беспомощной и кислой.— Разве ты не видишь, какая у нас несметная армия редакторов, псевдоредакторов, помощников редакторов и репортеров? Причем все они почти ничего не делают, а лишь получают жалованье. Так вот, может случиться, что завтра я останусь здесь в одиночестве с одними этими ножницами, да и то если меня самого не уволят! Ведь это партийная газета, малыш! Кто может, выжимает максимальную выгоду, пока находится у власти, так как потом... Но ты, малыш, не огорчайся! — быстро добавил Рошу, надев очки и заметив, как побледнел Титу.— По чистой случайности ты обеспечен еще на несколько месяцев, а до тех пор у тебя с лихвой хватит времени, чтобы устроиться.
В редакции вскоре стало людно. Каждый вновь прибывший сообщал очередную новость, одну другой хуже. Говорили, будто восстание захватывает все новые уезды, будто там-то и там-то мужики убили столько-то арендаторов и помещиков, будто в одном селе разыгралось настоящее сражение между войсками и бунтовщиками и с обеих сторон насчитываются сотни убитых и раненых, а в другой деревне мужики побили камнями и прогнали пехот-вый отряд, будто многие уезды совершенно изолированы от страны, так как крестьяне перерезали телеграфные и телефонные провода, будто повстанцы поймали какую-то помещицу, сорвали с нее одежду и голой, в чем мать родила, водили по селам, будто военный министр, сущий идиот, направляет па подавление восстания в тот или иной уезд мобилизованных оттуда же солдат, так что солдаты вынуждены стрелять в собственных родителей, братьев и сестер, и какой-то капрал, застрелив родного отца, попросил у своего капитана разрешения похоронить его (капрал был награжден и отмечен приказом по армии), будто в нескольких городках созданы части национальной гвардии для самообороны от возможного нападения банд озверевших мужиков, будто на границе уезда Ильфов этой ночью кавалерийская часть сумела лишь с большим трудом рассеять толпу в несколько тысяч мужиков, двинувшихся на Бухарест...
К одиннадцати часам важно, как министр, в комнату вошел Антимиу, толстый репортер в залоснившейся шубе и шапке под котик. Еще более потный, чем всегда, так как на улице припекало солнце, он равнодушно пожал кому-то руку, буркнул «бонжур, моншер» и плюхнулся на свободный стул рядом с Рошу. Появление Антимиу, обычно черпавшего политическую информацию из весьма высокопоставленных источников, уняло даже самых завзятых болтунов. Увидев, что для пущей важности репортер молчит, Рошу спросил его с иронией, но и с любопытством:
— Принес что-нибудь новенькое, Антимиу?
— Очень важную новость, начальник! — патетически воскликнул репортер.— К несчастью, она не для нашей газеты, хотя касается непосредственно нас всех, ибо речь идет о нашей судьбе...
— Да говори ты наконец толком, прекрати все эти литературные излияния! — с раздражением перебил его секретарь.
— Так вот — правительство пало! — заявил с той же торжественной горечью в голосе репортер.— Самое позднее завтра к вечеру у нас .будет новое правительство! И он рассказал, что премьер-министр только что был принят королем и доложил ему, что крестьянские беспорядки приобрели крайне угрожающий характер и срочно необходимы энергичные репрессии. Затем премьер-министр доказал, оперируя убедительными доводами, что для выполнения этой трагической миссии полностью положиться па румынскую армию нельзя, и попросил призвать на помощь австрийские силы, добавив, что только это может спасти страну от грозящей катастрофы. Но король категорически отказался прибегнуть к вмешательству для усмирения внутренних беспорядков и потребовал от премьер-министра другого решения вопроса, соответствующего обстоятельствам и достоинству страны. Не имея возможности предложить иной выход из положения, тем более что оппозиция даже сейчас не расположена пойти навстречу властям, премьер-министр вручил королю заявление об отставке правительства. Отставка в принципе принята, но, чтобы не усугублять хаоса, не будет объявлена публично, пока не станет ясно, к кому перейдут бразды правления. Так как весьма вероятно, что будущему правительству понадобятся чрезвычайные законы, ему необходимо сразу же заручиться поддержкой нынешнего парламента, что создаст, в столь сложных обстоятельствах, видимость национального единства и облегчит принятие суровых мер. Поэтому глава правительства правящей партии должен проконсультироваться со своими друзьями и единомышленниками и вновь доложить королю. Но все это простые формальности, которые будут выполнены очень быстро.
— Другими словами, скатываемся в безрадостную оппозицию? — кисло спросил Рошу,— Подожди, узнаем, в курсе ли Деличану...
Он зашел в кабинет директора, и через несколько секунд на пороге вырос Деличану. Лицо его чуть раскраснелось.
— Что ты там рассказываешь, Антимиу?..— крикнул он.— А ну-ка, зайди ко мне!
— Мы погорели, шеф! — патетически воскликнул репортер, направляясь нервной походкой в кабинет Деличану.
Титу Херделя выскочил на улицу. Слова Рошу будто вонзили ему нож в сердце. До сих пор он надеялся, что добросовестная работа обеспечит ему прожиточный минимум, и вот он снова точно лист, уносимый потоком. Да, чтобы не оказаться нежданно-негаданно выброшенным на улицу, надо поподробнее выспросить все у Рошу.
Пока он старался не поддаваться мрачным мыслям. Несчастье жестоко терзает, свалившись на тебя, зачем же усугублять его, страдая в ожидании? Так как время приближалось к полудню, Титу пошел в министерство внутренних дел, к Модряну. Там ему пришлось ждать вместе с другими журналистами, которые тоже охотились за новостями. Модряну как раз был на приеме у министра, по-видимому, докладывал ему о телеграммах и сообщениях, полученных ночью и в первой половине дня. Наконец он появился, любезный, улыбающийся, одетый с иголочки, кокетливо оправдываясь, точно женщина, опоздавшая на свидание:
— Господа, дорогие господа... прошу меня извинить... меня задержал министр!.. Мы переживаем тяжелые времена, господа1 Еще минуту, я закончу с этим досье и затем буду полностью в вашем распоряжении!
Он позвонил. Вошел пожилой чиновник с расстроенным ли-цом, взял красную папку, запер ее в ящик и вернул ключ.
Модряну подошел к журналистам и изложпл кое-какие, всем давно известные, новости. Чтобы задобрить газетчиков, он добавил, что после обеда, к пяти часам, он им сообщит самые последние сведения, сообщит дая^е раньше, чем министру.
Журналисты разошлись, как всегда шумно переговариваясь. Титу остался последним, представился Модряну и спросил, нет ли каких-либо сообщений из Арджешского уезда, добавив, что это особенно интересует его из-за Григоре Юги.
— А, из-за господина Юги? — воскликнул Модряну, поправляя галстук.— Я, кажется, как-то имел удовольствие познакомиться с ним в поезде... Пожалуйста, господин Херделя, я всегда рад вас видеть, заходите, когда найдете нужным, и я тотчас же буду в вашем распоряжении. А пока можете заверить своего друга, что в Арджеше все спокойно.
Титу спустился по лестнице радостный, словно узнал бог весть какую сенсационную новость, с удовлетворением думая про себя: «Хоть таким путем я выражу ему свою признательность, ведь неизвестно, что принесет завтрашний день».
4
Улица и двор при мэрии были заполнены крестьянами. Они ждали уже целый час, но префекта все не было. Взволнованный староста собирал народ так ревностно, будто вспыхнул пожар.
— Ничего, братцы! — дружелюбно, словно извиняясь, говорил он то одному, то другому.— Так оно и положено, мы должны поджидать господина префекта, а не он — нас.
Крестьяне ждали со своим обычным долготерпением — в деревне время дорого только в страдную пору. А в ожидании судачили не переставая. Одни говорили, будто префект приезжает, чтобы раздать им землю, так, мол, было и в другом уезде, потом народ там успокоился и взялся за работу. Другие неторопливо рассказывали, что сделали крестьяне в уезде Телеорман, как они там поднялись все, от мала до велика, разогнали помещиков и сами завладели всем их имуществом и землями.
— В тех краях парод совсем другой, стоящий,— уныло пробормотал кто-то.— Не чета нам! Там у мужиков и земля есть, они не такие голодные да нищие, как мы.
— Так ведь счастье только с отважными дружит, а не с теми, у кого от страха душа в пятки уходит.
— Только у нас, по всему видать, в жилах не кровь, а водица!
— Ладно, ладно, будет вам, ребята!
Унтер-офицер Боянджиу тоже ждал вместе со всеми, не сводя глаз с того конца улицы, откуда должен был появиться префект. Впрочем, один из жандармов дежурил у корчмы Бусуйока, на перекрестке дорог, чтобы сразу же, как только увидит начальство, прибежать и доложить унтеру. Пока же Боянджиу болтал с обступившими его крестьянами, соблюдая, правда, необходимую дистанцию, но изредка отпуская шутки, которые, разумеется, вызывали громкий хохот. Один пз крестьян осмелился спросить:
— Как думаете, господин унтер, дадут нам землю или нет? Вы-то ведь должны знать, а земелька нам ох как нужна!
— А мне, думаешь, она бы не пригодилась? — спросил Боянджиу.— Еще как!.. Или, может, думаете, у меня поместье, как у барина?.. Все мое имение — сабля, винтовка да жалованье, а жалованье грошовое!
— Кое-что вам со стороны перепадает, господин унтер! — отозвался какой-то шутник.
Крестьяне рассмеялись, но Боянджиу рассердился.
— Ну и свиньи же вы!.. Кто там охальничает, хоть погляжу на него и запбмшо!.. Все вы одинаковы — ни стыда, ни совести, только грубить умеете, а потом еще возмущаетесь, когда вам намылят холку за дело... Кто этот горлопан, а ну выдь сюда!
— Да простите вы его, господин унтер, пошутил он сдуру...
— Вот, вот, задам я ему шутку...
Но в эту минуту примчался сломя голову жандарм и доложил, что коляска с начальством только что свернула к барской усадьбе. Толпа всколыхнулась и загудела. Староста тут же стат всем объяснять, что префект не мог не заехать к старому барину, с которым они закадычные друзья. Но объяснение это никого не успокоило, а, наоборот, разожгло страсти: что там замышляют префект с барином?
Через четверть часа громоздкая, вместительная коляска префектуры остановилась перед толпой крестьян. Позади, рядом с префектом Боереску, сидел Мирон Юга, а на передней, откидной скамеечке примостился жандармский капитан Тибериу Корбуля-ну, чье смуглое широкоскулое лицо украшали спесиво торчащие усы.
— Здорово, ребята, рад вас видеть! — крикнул Боереску, неторопливо вылезая из коляски.
— Здравия желаю, господин префект! — угодливо ответил Ион Правила, суетливо порываясь помочь начальству.
Боянджиу застыл по стойке «смирно» с рукой у козырька фуражки.
— Ты староста? — спросил префект у Правила.— Да, я тебя знаю!.. Ну, как тут, все спокойно?.. Порядок?..
— Все в полном порядке, господин префект,— слащаво заверил староста, подкрепляя свои слова неуверенной улыбкой.
— Вот это мне по душе, ребята! — воскликнул префект, окидывая взглядом крестьян, так и не снявших с головы шапок и молча разглядывавших его и коляску.— Так вы и должны себя вести, люди добрые, благоразумно да смирно, как подобает истинным румынам.
Вылез из коляски и Мирон Юга. Префект взял его под руку, и они вошли во двор приморий. Капитан приотстал, принимая рапорт Боянджиу и одобрительно кивая головой... Потом все остановились в дверях канцелярии. Люди тесно обступили их. Свободным остался лишь небольшой круг перед префектом, который присматривался к лицам крестьян и особенно к выражению их глаз. Боереску заставлял себя улыбаться, старался держаться с мужиками приветливо и доброжелательно, хотя чувствовал себя смертельно усталым,— он уже второй день разъезжал по уезду, выясняя положение и стремясь унять страсти. Еще больше, чем усталость, его угнетало и почти оскорбляло отношение крестьян, повсюду малоуважительное, а порою просто вызывающее. Он привык, чтобы во время инспекторских поездок его везде встречали дружелюбно, зычно приветствовали возгласами: «Здравия желаем!»— и лишь после этого высказывали всевозможные жалобы и просьбы. На этот раз, однако, мужики повсюду принимали его молча, смотрели хмуро и подозрительно. Префект бы не потерпел такой наглости, не задайся он заранее честолюбивой целью уберечь свой уезд от беспорядков, бушевавших в других уездах. Пока он решил, что проучит своих мужиков позднее, когда в стране будет восстановлен порядок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Титу растроганно поблагодарил. Он был счастлив оказать услугу Григоре Юге, который с первой же встречи и по сей день принимал горячее участие в его судьбе, а заодно и Гогу Ионеску, который так волновался из-за Надины.
Дверь директорского кабинета вдруг приоткрылась, и оттуда высунулась голова Деличану:
— Есть что-нибудь новое, Рошу?
— Ничего... Может, к полудню что-нибудь узнаю. Я позвоню и сообщу вам! — ответил секретарь, не отрывая глаз от газет.
Как только дверь закрылась, Титу изумленно спросил:
— Он уже пришел?
— А как же! Даже раньше меня! — иронически усмехнулся Рошу.— Уходит почва из-под ног, уходит.
— У кого, у правительства? — не понял Титу.
— И у правительства, и у всей банды,— язвительно, как всегда, пояснил Рошу.— Не сегодня-завтра полетим все к чертовой матери...
— В оппозиции мы, по крайней мере, получим большую свободу действий! — наивно улыбнулся Титу.
— Ну, переходу в оппозицию ты не очень-то радуйся, малыш, это грозит нам большими неприятностями...— пробормотал секретарь, нервно протирая очки, без которых его физиономия выглядела еще более беспомощной и кислой.— Разве ты не видишь, какая у нас несметная армия редакторов, псевдоредакторов, помощников редакторов и репортеров? Причем все они почти ничего не делают, а лишь получают жалованье. Так вот, может случиться, что завтра я останусь здесь в одиночестве с одними этими ножницами, да и то если меня самого не уволят! Ведь это партийная газета, малыш! Кто может, выжимает максимальную выгоду, пока находится у власти, так как потом... Но ты, малыш, не огорчайся! — быстро добавил Рошу, надев очки и заметив, как побледнел Титу.— По чистой случайности ты обеспечен еще на несколько месяцев, а до тех пор у тебя с лихвой хватит времени, чтобы устроиться.
В редакции вскоре стало людно. Каждый вновь прибывший сообщал очередную новость, одну другой хуже. Говорили, будто восстание захватывает все новые уезды, будто там-то и там-то мужики убили столько-то арендаторов и помещиков, будто в одном селе разыгралось настоящее сражение между войсками и бунтовщиками и с обеих сторон насчитываются сотни убитых и раненых, а в другой деревне мужики побили камнями и прогнали пехот-вый отряд, будто многие уезды совершенно изолированы от страны, так как крестьяне перерезали телеграфные и телефонные провода, будто повстанцы поймали какую-то помещицу, сорвали с нее одежду и голой, в чем мать родила, водили по селам, будто военный министр, сущий идиот, направляет па подавление восстания в тот или иной уезд мобилизованных оттуда же солдат, так что солдаты вынуждены стрелять в собственных родителей, братьев и сестер, и какой-то капрал, застрелив родного отца, попросил у своего капитана разрешения похоронить его (капрал был награжден и отмечен приказом по армии), будто в нескольких городках созданы части национальной гвардии для самообороны от возможного нападения банд озверевших мужиков, будто на границе уезда Ильфов этой ночью кавалерийская часть сумела лишь с большим трудом рассеять толпу в несколько тысяч мужиков, двинувшихся на Бухарест...
К одиннадцати часам важно, как министр, в комнату вошел Антимиу, толстый репортер в залоснившейся шубе и шапке под котик. Еще более потный, чем всегда, так как на улице припекало солнце, он равнодушно пожал кому-то руку, буркнул «бонжур, моншер» и плюхнулся на свободный стул рядом с Рошу. Появление Антимиу, обычно черпавшего политическую информацию из весьма высокопоставленных источников, уняло даже самых завзятых болтунов. Увидев, что для пущей важности репортер молчит, Рошу спросил его с иронией, но и с любопытством:
— Принес что-нибудь новенькое, Антимиу?
— Очень важную новость, начальник! — патетически воскликнул репортер.— К несчастью, она не для нашей газеты, хотя касается непосредственно нас всех, ибо речь идет о нашей судьбе...
— Да говори ты наконец толком, прекрати все эти литературные излияния! — с раздражением перебил его секретарь.
— Так вот — правительство пало! — заявил с той же торжественной горечью в голосе репортер.— Самое позднее завтра к вечеру у нас .будет новое правительство! И он рассказал, что премьер-министр только что был принят королем и доложил ему, что крестьянские беспорядки приобрели крайне угрожающий характер и срочно необходимы энергичные репрессии. Затем премьер-министр доказал, оперируя убедительными доводами, что для выполнения этой трагической миссии полностью положиться па румынскую армию нельзя, и попросил призвать на помощь австрийские силы, добавив, что только это может спасти страну от грозящей катастрофы. Но король категорически отказался прибегнуть к вмешательству для усмирения внутренних беспорядков и потребовал от премьер-министра другого решения вопроса, соответствующего обстоятельствам и достоинству страны. Не имея возможности предложить иной выход из положения, тем более что оппозиция даже сейчас не расположена пойти навстречу властям, премьер-министр вручил королю заявление об отставке правительства. Отставка в принципе принята, но, чтобы не усугублять хаоса, не будет объявлена публично, пока не станет ясно, к кому перейдут бразды правления. Так как весьма вероятно, что будущему правительству понадобятся чрезвычайные законы, ему необходимо сразу же заручиться поддержкой нынешнего парламента, что создаст, в столь сложных обстоятельствах, видимость национального единства и облегчит принятие суровых мер. Поэтому глава правительства правящей партии должен проконсультироваться со своими друзьями и единомышленниками и вновь доложить королю. Но все это простые формальности, которые будут выполнены очень быстро.
— Другими словами, скатываемся в безрадостную оппозицию? — кисло спросил Рошу,— Подожди, узнаем, в курсе ли Деличану...
Он зашел в кабинет директора, и через несколько секунд на пороге вырос Деличану. Лицо его чуть раскраснелось.
— Что ты там рассказываешь, Антимиу?..— крикнул он.— А ну-ка, зайди ко мне!
— Мы погорели, шеф! — патетически воскликнул репортер, направляясь нервной походкой в кабинет Деличану.
Титу Херделя выскочил на улицу. Слова Рошу будто вонзили ему нож в сердце. До сих пор он надеялся, что добросовестная работа обеспечит ему прожиточный минимум, и вот он снова точно лист, уносимый потоком. Да, чтобы не оказаться нежданно-негаданно выброшенным на улицу, надо поподробнее выспросить все у Рошу.
Пока он старался не поддаваться мрачным мыслям. Несчастье жестоко терзает, свалившись на тебя, зачем же усугублять его, страдая в ожидании? Так как время приближалось к полудню, Титу пошел в министерство внутренних дел, к Модряну. Там ему пришлось ждать вместе с другими журналистами, которые тоже охотились за новостями. Модряну как раз был на приеме у министра, по-видимому, докладывал ему о телеграммах и сообщениях, полученных ночью и в первой половине дня. Наконец он появился, любезный, улыбающийся, одетый с иголочки, кокетливо оправдываясь, точно женщина, опоздавшая на свидание:
— Господа, дорогие господа... прошу меня извинить... меня задержал министр!.. Мы переживаем тяжелые времена, господа1 Еще минуту, я закончу с этим досье и затем буду полностью в вашем распоряжении!
Он позвонил. Вошел пожилой чиновник с расстроенным ли-цом, взял красную папку, запер ее в ящик и вернул ключ.
Модряну подошел к журналистам и изложпл кое-какие, всем давно известные, новости. Чтобы задобрить газетчиков, он добавил, что после обеда, к пяти часам, он им сообщит самые последние сведения, сообщит дая^е раньше, чем министру.
Журналисты разошлись, как всегда шумно переговариваясь. Титу остался последним, представился Модряну и спросил, нет ли каких-либо сообщений из Арджешского уезда, добавив, что это особенно интересует его из-за Григоре Юги.
— А, из-за господина Юги? — воскликнул Модряну, поправляя галстук.— Я, кажется, как-то имел удовольствие познакомиться с ним в поезде... Пожалуйста, господин Херделя, я всегда рад вас видеть, заходите, когда найдете нужным, и я тотчас же буду в вашем распоряжении. А пока можете заверить своего друга, что в Арджеше все спокойно.
Титу спустился по лестнице радостный, словно узнал бог весть какую сенсационную новость, с удовлетворением думая про себя: «Хоть таким путем я выражу ему свою признательность, ведь неизвестно, что принесет завтрашний день».
4
Улица и двор при мэрии были заполнены крестьянами. Они ждали уже целый час, но префекта все не было. Взволнованный староста собирал народ так ревностно, будто вспыхнул пожар.
— Ничего, братцы! — дружелюбно, словно извиняясь, говорил он то одному, то другому.— Так оно и положено, мы должны поджидать господина префекта, а не он — нас.
Крестьяне ждали со своим обычным долготерпением — в деревне время дорого только в страдную пору. А в ожидании судачили не переставая. Одни говорили, будто префект приезжает, чтобы раздать им землю, так, мол, было и в другом уезде, потом народ там успокоился и взялся за работу. Другие неторопливо рассказывали, что сделали крестьяне в уезде Телеорман, как они там поднялись все, от мала до велика, разогнали помещиков и сами завладели всем их имуществом и землями.
— В тех краях парод совсем другой, стоящий,— уныло пробормотал кто-то.— Не чета нам! Там у мужиков и земля есть, они не такие голодные да нищие, как мы.
— Так ведь счастье только с отважными дружит, а не с теми, у кого от страха душа в пятки уходит.
— Только у нас, по всему видать, в жилах не кровь, а водица!
— Ладно, ладно, будет вам, ребята!
Унтер-офицер Боянджиу тоже ждал вместе со всеми, не сводя глаз с того конца улицы, откуда должен был появиться префект. Впрочем, один из жандармов дежурил у корчмы Бусуйока, на перекрестке дорог, чтобы сразу же, как только увидит начальство, прибежать и доложить унтеру. Пока же Боянджиу болтал с обступившими его крестьянами, соблюдая, правда, необходимую дистанцию, но изредка отпуская шутки, которые, разумеется, вызывали громкий хохот. Один пз крестьян осмелился спросить:
— Как думаете, господин унтер, дадут нам землю или нет? Вы-то ведь должны знать, а земелька нам ох как нужна!
— А мне, думаешь, она бы не пригодилась? — спросил Боянджиу.— Еще как!.. Или, может, думаете, у меня поместье, как у барина?.. Все мое имение — сабля, винтовка да жалованье, а жалованье грошовое!
— Кое-что вам со стороны перепадает, господин унтер! — отозвался какой-то шутник.
Крестьяне рассмеялись, но Боянджиу рассердился.
— Ну и свиньи же вы!.. Кто там охальничает, хоть погляжу на него и запбмшо!.. Все вы одинаковы — ни стыда, ни совести, только грубить умеете, а потом еще возмущаетесь, когда вам намылят холку за дело... Кто этот горлопан, а ну выдь сюда!
— Да простите вы его, господин унтер, пошутил он сдуру...
— Вот, вот, задам я ему шутку...
Но в эту минуту примчался сломя голову жандарм и доложил, что коляска с начальством только что свернула к барской усадьбе. Толпа всколыхнулась и загудела. Староста тут же стат всем объяснять, что префект не мог не заехать к старому барину, с которым они закадычные друзья. Но объяснение это никого не успокоило, а, наоборот, разожгло страсти: что там замышляют префект с барином?
Через четверть часа громоздкая, вместительная коляска префектуры остановилась перед толпой крестьян. Позади, рядом с префектом Боереску, сидел Мирон Юга, а на передней, откидной скамеечке примостился жандармский капитан Тибериу Корбуля-ну, чье смуглое широкоскулое лицо украшали спесиво торчащие усы.
— Здорово, ребята, рад вас видеть! — крикнул Боереску, неторопливо вылезая из коляски.
— Здравия желаю, господин префект! — угодливо ответил Ион Правила, суетливо порываясь помочь начальству.
Боянджиу застыл по стойке «смирно» с рукой у козырька фуражки.
— Ты староста? — спросил префект у Правила.— Да, я тебя знаю!.. Ну, как тут, все спокойно?.. Порядок?..
— Все в полном порядке, господин префект,— слащаво заверил староста, подкрепляя свои слова неуверенной улыбкой.
— Вот это мне по душе, ребята! — воскликнул префект, окидывая взглядом крестьян, так и не снявших с головы шапок и молча разглядывавших его и коляску.— Так вы и должны себя вести, люди добрые, благоразумно да смирно, как подобает истинным румынам.
Вылез из коляски и Мирон Юга. Префект взял его под руку, и они вошли во двор приморий. Капитан приотстал, принимая рапорт Боянджиу и одобрительно кивая головой... Потом все остановились в дверях канцелярии. Люди тесно обступили их. Свободным остался лишь небольшой круг перед префектом, который присматривался к лицам крестьян и особенно к выражению их глаз. Боереску заставлял себя улыбаться, старался держаться с мужиками приветливо и доброжелательно, хотя чувствовал себя смертельно усталым,— он уже второй день разъезжал по уезду, выясняя положение и стремясь унять страсти. Еще больше, чем усталость, его угнетало и почти оскорбляло отношение крестьян, повсюду малоуважительное, а порою просто вызывающее. Он привык, чтобы во время инспекторских поездок его везде встречали дружелюбно, зычно приветствовали возгласами: «Здравия желаем!»— и лишь после этого высказывали всевозможные жалобы и просьбы. На этот раз, однако, мужики повсюду принимали его молча, смотрели хмуро и подозрительно. Префект бы не потерпел такой наглости, не задайся он заранее честолюбивой целью уберечь свой уезд от беспорядков, бушевавших в других уездах. Пока он решил, что проучит своих мужиков позднее, когда в стране будет восстановлен порядок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69