https://wodolei.ru/catalog/vanni/Bas/
Завтра-послезавтра, когда у каждого цирюльника будет собственный автомобиль, он перестанет меня интересовать.
1 Ну, Гогу, если ты это говоришь серьезно, то ты больше чем смешон! (франц.)
Но сегодня солидный и элегантный «бенц» приносит мне сильные ощущения.
— Спасибо, я от таких сильных ощущений отказываюсь! — завопил Гогу, воздевая руки. Все засмеялись.
Через несколько минут Гогу и Еуджения стали прощаться. Еуджения пригласила Титу в гости, заранее извинившись за то, что в Леспези не так все благоустроено.
— Вы нам доставите большую радость,— добавила она с ласковой улыбкой.— Только не откладывайте, мы здесь пробудем всего несколько дней.
— Я завтра же зайду к вам,— пробормотал осчастливленный Титу.
— Вот и прекрасно... Не так ли, Гогу? — обратилась Еуджения к мужу.
— Ну разумеется! — поддержал ее Гогу.— Твое слово закон.
После их ухода Надина, обращаясь главным образом к свекру, стала рассказывать о своей заграничной поездке. Вдруг она спохватилась и попросила Григоре:
— Родненький мой, позаботься, пожалуйста, о Рауле, распорядись, чтобы ему приготовили удобную комнату. Прошу тебя, дорогой! Ведь он наш гость!
Григоре проводил Брумару, а Титу, боясь оказаться в холле лишним, пошел вместе с ними. Он присмотрелся к Надине, и теперь она казалась ему еще прекраснее, но красота ее была какая-то пугающая, грозная.
Оставшись наедине с Падиной, Мирон Юга посмотрел на невестку долгим, испытующим взглядом, и она, почувствовав это, удивленно спросила:
— Вы хотите мне что-то сказать, папочка?
— Да,— серьезно подтвердил старик.— Я узнал, что ты хочешь продать поместье Бабароагу. Это правда?
— Ах, вот о чем речь,— как-то разочарованно протянула Надина.— А вас это интересует?
— Сама понимаешь, очень интересует,— ответил Мирон.— Я бы, может быть, его купил.
— Хорошо, мы поговорим об этом!—улыбнулась Надина.— Хотя мне не по душе вести дела с родственниками, но для любимого папочки я готова сделать исключение. Хотите получить от меня задаток? Пожалуйста.
Она расцеловала его в обе щеки. Старик взял в руки ее голову и пристально посмотрел в ускользающие глаза:
— Это очень серьезно, Надина!
— Несомненно! — согласилась она с той же равнодушной улыбкой.
13 м. Садовяну, Л. Ребряну 385
Мпрона ответ не удовлетворил. По-видимому, она сочла его предложение шуткой. Возможно, конечно, что продажа поместья не представляется ей серьезной сделкой, но, быть может, она просто уклоняется от ответа... Старик ушел к себе, чтобы дать невестке отдохнуть после утомительной дороги. Когда Григоре вернулся, Надина была одна. Она сидела в кресле с закрытыми глазами и, казалось, дремала.
— Зачем ты привезла сюда этого субъекта? — укоризненно спросил он, заметив, что жена не спит.
— Какого субъекта? — удивилась она и тут же иронически рассмеялась: — Рауля? Ой-ой!.. Ты снова ревнуешь, Григ? Никак не вылечишься от этой противной болезни?
Она встала и широко раскинула руки, словно призывая Григоре в свои объятия. Ее стройное тело трепетало, источая соблазнительную истому. В ласковом взоре, обращенном к Григоре, плясали неугомонные искры. Тонко очерченные губы певуче прошептали:
— Глупыш ты, глупыш... Ты меня больше не любишь?
Григоре вдохнул ее аромат, попытался сопротивляться, но почувствовал, что сдается. Молнией мелькнула горькая мысль, что она над ним насмехается. Но затем все мысли слились в одно властное, всепоглощающее желание. Не опуская широко раскинутых рук, Надина подошла к мужу вплотную и прильнула к пему. Григоре уже не видел ничего, кроме ее глаз, губ, груди. Он грубо обнял жену и, покрывая жадными поцелуями, бросил в кресло.
Надина тем же певучим голосом шепнула ему на ухо:
— Нет, не здесь... Здесь не хочу...— и выскользнула из объятий Григоре. Взяла его за руку, и он пошел за ней, как верный пес.
6
На второй день, сразу после завтрака, Титу Херделя ушел к себе, чтобы подготовиться к посещению усадьбы в Леспези. Всю ночь он строил всевозможные планы, но утром отбросил их как бесполезные. От Гогу Ионеску ждать нечего, раз он его даже не узнал.
Титу запомнил еще со дня приезда, что село Леспезь где-то совсем недалеко. Приблизительно такое же расстояние разделяло его родное село Припас от Жидовицы, куда он ходил по два-три раза в день. На всякий случай он хотел спросить приказчика, но во дворе усадьбы встретил парня, который показался ему знакомым. Парень, улыбаясь, снял шляпу.
— А ты что здесь делаешь, господин капрал? — удивился Титу, вспомнив, что встречал Петре у сапожника Мендельсона.
— Да вот вернулся вчера домой и явился теперь на барскую усадьбу,— ответил Петре.
Титу пожал ему руку, и Петре, сказав, что делать ему все равно нечего, охотно вызвался проводить его в Леспезъ. На усадьбу он зашел под тем предлогом, что хочет, мол, узнать, выплатят ли их семье обещанное старым барином возмещение за прошлогодний несчастный случай в лесу. На самом деле ему просто хотелось повидаться с Мариоарой. Однако из-за приезда гостей, а главное Надины, в усадьбе царила несусветная суматоха, прислуга металась как угорелая, и ему удалось обменяться с нареченной лишь несколькими словами. Но Петре был доволен и этим. Кроме того, он попался на глаза старому барину, который похвалил его за примерное поведение в армии.
По дороге, толкуя о всякой всячине, Петре отвел душу, пожаловавшись Херделе, что тоже хотел бы зажить своим домом, бедная Мариоара совсем извелась — целых два года ждет его, но он до сих пор не знает, сумеет ли справить свадьбу этой зимой; ведь для свадьбы нужна куча денег, а денег нет ни у него, ни у девушки. Титу невольно вспомнил, что в его родном селе Ион Гланеташу так же жаловался ему на бедность. Чтобы не молчать, он попытался утешить парня ничего не значащими словами.
— А может, господа смилостивятся и дадут нам землю? Ходят такие слухи,— вздохнул Петре, вопросительно глядя на Херделю, словно цепляясь за соломинку.
— Как так господа дадут? — удивился Титу.— Даром, что ли? Поделят с вами свои поместья?
— Так ведь у них земли слишком много, а у нас ее совсем нет,— ответил парень.— Я и в Бухаресте слыхал от господ, что надо разделить поместья между крестьянами, потому как не по справедливости это, когда земли нет как раз у тех, кто на ней работает.
Титу покачал головой:
— Хорошо, если бы вышло по-твоему, только, по правде говоря, мне не верится. Никто своим состоянием добровольно с другим не делится. Ты бы вот поделился, скажи по совести?
— Так-то оно так, ничего не скажешь...— подавленно пробормотал Петре.— Только без земли нам конец, нет у нас больше мочи терпеть.
Некоторое время они шагали молча, но вскоре Петре, которого, видимо, мучила все та же мысль, воскликнул:
— Но коли они не заходят по-хорошему, кто их заставит?.. У нас никакой силы нет...
Титу, увидев, как удручен его спутник, пожалел, что разрушил его надежды, но как утешить парня, не знал. К счастью, они дошли до Леспези, и он заговорил о другом:
— Это совсем близко... Не успеешь выйти, как уже на месте! Вдруг из какой-то калитки навстречу им торопливо, но в то же
время с важным видом, вышел человек с непокрытой головой, длинными спутанными космами, каштановой реденькой бородкой и большими черными, горящими глазами. Он был бос, в просторной серой сермяге, доходившей до колен. Через плечо, на палке, у него висела полосатая сума. Он тут же обратился к Титу, будто давно его поджидал, и заговорил, чеканя слова:
— Не проходи безучастно, барин, ибо приближается день Страшного суда, и тогда ты пожалеешь, что не прислушался к гласу небесному. Трубы справедливости грянули, а люди, заложив уши свои грязью и мерзостью греховной, их не слышат. Прискачут на белых конях всадники с мечами огненными, а люди дивиться будут и не уразумеют, что всемогущий господь бог прислал их, дабы покарать мир, погрязший в грехах и скверне!
Титу застыл на месте, ошеломленный этим потоком слов и в особенности внешностью незнакомца.
— Ладно, ладно, дядюшка Антон,— вмешался Петре,— хватит, у них нет времени слушать твои выдумки.
— Это не выдумки, Петре,— возразил человек.— Только неразумные не сподобятся понять слово божье, ибо я не от себя говорю, не по своему разумению, а выполняю повеление сил небесных, которым ведомо все, что есть и чего нет.
— Ладно/ладно, дай тебе бог здоровья! — отмахнулся от него Петре и зашагал дальше.
Чуть отойдя, он пояснил Херделе, что убогий Антон был когда-то монахом, потом свихнулся, бежал из монастыря и вот уже много лет как несет всякую чушь п околесицу, а крестьяне его подкармливают.
Старое здание усадьбы в Леспези выглядело скромно, но гостеприимно. В обширном дворе, окруженном хозяйственными постройками, одиноко стоял кабриолет, в который была запряжена черная лошадь. В кабриолете сидел сын арендатора Платамону, с которым Титу познакомился, когда ходил по селу с учителем Драгошем. Юноша сообщил, что он здесь вместе с отцом, приехавшим по делам к Гогу Ионеску, владельцу поместья. Только он не захотел идти в дом, потому что деловые разговоры нагоняют на него скуку. Тем временем Петре попросил служанку доложить хозяевам, что к ним пожаловал гость из Амары. Девушка сразу же вернулась и пригласила Титу в комнаты. Еуджения приняла его ласково: — Это вы?.. Очень, очень рада!
Ее радость была неподдельной. Еуджении было двадцать пять лет, она вышла замуж четыре года назад. Гогу Ионеску любил жену так же горячо, как в первые дни, и беспрекословно выполнял все ее желания, но он был почти в два раза старше Еуджении. Она не позволяла себе даже думать о других мужчинах, считая, что обязана быть мужу не только верной, но и бесконечно благодарной за его безграничную преданность. И все-таки порой ею овладевала странная тоска, которую не могли рассеять никакие светские удовольствия. Надина всегда над ней подшучивала и никак не могла взять в толк, как это такая красавица может быть счастлива с Гогу, который в последнее время даже стал красить волосы, лишь бы выглядеть моложе. Сама же Еуджения, хоть и усвоила повадки и манеры общества, в котором сейчас вращалась, в душе осталась дочерью сельского священника Пипти из Лекин-ци. Поэтому приход Титу будто возвратил ее на несколько минут в родной дом. Они поболтали о сестре Титу — Лауре и ее муже, брате Еуджении,— Джеордже, вспомнили Сынджеорз и множество людей и событий, связанных с родной Трансильванией. Затем, вернувшись к действительности, Еуджения грустно улыбнулась:
— Не понимаю, почему Гогу так долго задерживается со своим арендатором... Скажу ему, что вы пришли!
Она приоткрыла дверь. Из соседней комнаты сразу же раздался голос Гогу:
— Иду, иду, душепька...— Оп вошел, еще в дверях заметил Титу и укоризненно продолжал: — Почему же ты мне ничего не сказала, птенчик мой? Я давно закончил расчеты с арендатором, и мы там болтали о политике!..
Гогу выглядел моложе, чем накапуне, и был в прекрасном настроении. Он горячо пожал руку гостю, тут же попросил Плата-мону еще посидеть, пожурил его за какой-то обсчет и сказал, что, хотя тот заслуживает пожизненного заключения, он все-таки предлагает ему выпить чашечку черного кофе. Арендатор от души рассмеялся, но от кофе отказался, сославшись на то, что занят — у пего еще дела в деревне. Кроме того, он обязан явиться к молодой барыне Надине, своей помещице. Титу он предложил подвезти его обратно в Амару.
— В таком случае задержитесь еще в деревне,— весело перебил его Гогу.— И не смейте соблазнять моих гостей своей таратайкой. Впрочем, уверяю вас, что Надина ничуть не жаждет любоваться вашей физиономией, она прекрасно знает, как вы ее обсчитываете.
Гогу проводил Платамону и сразу же возвратился, удовлетворенно потирая руки.
— Ну, теперь послушаем, что расскажет наш поэт!
Он подробно расспросил Титу о том, когда тот переехал в Румынию, чем он здесь занимается, как устроился. Выслушав рассказ гостя, Гогу возмутился, попросил извинить его и воскликнул:
— Что ж это такое — трансильванский поэт не находит себе в Румынии пристанища? Безобразие!.. Бедный юноша!..
Горячее сочувствие хозяев растрогало Титу, тем более что под конец Гогу патетически заявил:
— Прежде всего я прошу вас не расстраиваться. А во-вторых, заверяю вас, что лично приму все необходимые меры, чтобы поэт, принадлежащий к нашей семье, чувствовал себя в Румынии как у себя дома!.. Не так ли, душенька?..— повернулся он к жене.
— Конечно! — прощебетала Еуджения.— Мы непременно должны что-нибудь для него сделать.
Когда Платамону вернулся за Титу, Гогу нашел новый предлог, чтобы поддеть арендатора:
— За то, что вы похищаете нашего гостя, я потребую с вас более высокую арендную плату. А госпоже Надине передайте, что завтра мы приедем к ним обедать и я ее надоумлю тоже потребовать с вас больше денег. Вот так-то, Эфиальт!
7
Платамону погонял лошадь, болтая с Титу Херделей и с сыном, но мысли его были далеко. Он не хотел показать даже своему ненаглядному Аристиде, которого любил больше жизни, сколько волнений причиняет ему теперешняя поездка в Амару. От результатов поездки зависело все будущее семьи Платамону. Арендатор любил землю и не только из-за тех доходов, которые она приносит, когда ее трудолюбиво и разумно обрабатывают, а главным образом потому, что она дает своему владельцу ощущение устойчивости. Платамону казалось, что быть помещиком — это верх счастья, и он мечтал об этом с тех пор, как стал арендатором. Теперь наконец его мечта была близка к осуществлению. Поместья прекраснее, чем Бабароага, он и представить себе не мог. Лишь бы сойтись в цене. Надина, как он знал, всегда нуждалась в деньгах. Платамону частенько приходилось выплачивать ей аренду вперед. Владеть поместьем не доставляет ей никакой радости, наоборот — она считает это тяжелой обузой. Сама спрашивала его весной, не смог ли бы он подыскать ей серьезного покупателя, и добавила, что они обстоятельно обсудят это осенью; тогда он скромно ответил, что желающие, вероятно, найдутся, если она не запросит слишком высокую цену, так как в последнее время денег ни у кого нет, а земля не приносит таких доходов, как прежде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
1 Ну, Гогу, если ты это говоришь серьезно, то ты больше чем смешон! (франц.)
Но сегодня солидный и элегантный «бенц» приносит мне сильные ощущения.
— Спасибо, я от таких сильных ощущений отказываюсь! — завопил Гогу, воздевая руки. Все засмеялись.
Через несколько минут Гогу и Еуджения стали прощаться. Еуджения пригласила Титу в гости, заранее извинившись за то, что в Леспези не так все благоустроено.
— Вы нам доставите большую радость,— добавила она с ласковой улыбкой.— Только не откладывайте, мы здесь пробудем всего несколько дней.
— Я завтра же зайду к вам,— пробормотал осчастливленный Титу.
— Вот и прекрасно... Не так ли, Гогу? — обратилась Еуджения к мужу.
— Ну разумеется! — поддержал ее Гогу.— Твое слово закон.
После их ухода Надина, обращаясь главным образом к свекру, стала рассказывать о своей заграничной поездке. Вдруг она спохватилась и попросила Григоре:
— Родненький мой, позаботься, пожалуйста, о Рауле, распорядись, чтобы ему приготовили удобную комнату. Прошу тебя, дорогой! Ведь он наш гость!
Григоре проводил Брумару, а Титу, боясь оказаться в холле лишним, пошел вместе с ними. Он присмотрелся к Надине, и теперь она казалась ему еще прекраснее, но красота ее была какая-то пугающая, грозная.
Оставшись наедине с Падиной, Мирон Юга посмотрел на невестку долгим, испытующим взглядом, и она, почувствовав это, удивленно спросила:
— Вы хотите мне что-то сказать, папочка?
— Да,— серьезно подтвердил старик.— Я узнал, что ты хочешь продать поместье Бабароагу. Это правда?
— Ах, вот о чем речь,— как-то разочарованно протянула Надина.— А вас это интересует?
— Сама понимаешь, очень интересует,— ответил Мирон.— Я бы, может быть, его купил.
— Хорошо, мы поговорим об этом!—улыбнулась Надина.— Хотя мне не по душе вести дела с родственниками, но для любимого папочки я готова сделать исключение. Хотите получить от меня задаток? Пожалуйста.
Она расцеловала его в обе щеки. Старик взял в руки ее голову и пристально посмотрел в ускользающие глаза:
— Это очень серьезно, Надина!
— Несомненно! — согласилась она с той же равнодушной улыбкой.
13 м. Садовяну, Л. Ребряну 385
Мпрона ответ не удовлетворил. По-видимому, она сочла его предложение шуткой. Возможно, конечно, что продажа поместья не представляется ей серьезной сделкой, но, быть может, она просто уклоняется от ответа... Старик ушел к себе, чтобы дать невестке отдохнуть после утомительной дороги. Когда Григоре вернулся, Надина была одна. Она сидела в кресле с закрытыми глазами и, казалось, дремала.
— Зачем ты привезла сюда этого субъекта? — укоризненно спросил он, заметив, что жена не спит.
— Какого субъекта? — удивилась она и тут же иронически рассмеялась: — Рауля? Ой-ой!.. Ты снова ревнуешь, Григ? Никак не вылечишься от этой противной болезни?
Она встала и широко раскинула руки, словно призывая Григоре в свои объятия. Ее стройное тело трепетало, источая соблазнительную истому. В ласковом взоре, обращенном к Григоре, плясали неугомонные искры. Тонко очерченные губы певуче прошептали:
— Глупыш ты, глупыш... Ты меня больше не любишь?
Григоре вдохнул ее аромат, попытался сопротивляться, но почувствовал, что сдается. Молнией мелькнула горькая мысль, что она над ним насмехается. Но затем все мысли слились в одно властное, всепоглощающее желание. Не опуская широко раскинутых рук, Надина подошла к мужу вплотную и прильнула к пему. Григоре уже не видел ничего, кроме ее глаз, губ, груди. Он грубо обнял жену и, покрывая жадными поцелуями, бросил в кресло.
Надина тем же певучим голосом шепнула ему на ухо:
— Нет, не здесь... Здесь не хочу...— и выскользнула из объятий Григоре. Взяла его за руку, и он пошел за ней, как верный пес.
6
На второй день, сразу после завтрака, Титу Херделя ушел к себе, чтобы подготовиться к посещению усадьбы в Леспези. Всю ночь он строил всевозможные планы, но утром отбросил их как бесполезные. От Гогу Ионеску ждать нечего, раз он его даже не узнал.
Титу запомнил еще со дня приезда, что село Леспезь где-то совсем недалеко. Приблизительно такое же расстояние разделяло его родное село Припас от Жидовицы, куда он ходил по два-три раза в день. На всякий случай он хотел спросить приказчика, но во дворе усадьбы встретил парня, который показался ему знакомым. Парень, улыбаясь, снял шляпу.
— А ты что здесь делаешь, господин капрал? — удивился Титу, вспомнив, что встречал Петре у сапожника Мендельсона.
— Да вот вернулся вчера домой и явился теперь на барскую усадьбу,— ответил Петре.
Титу пожал ему руку, и Петре, сказав, что делать ему все равно нечего, охотно вызвался проводить его в Леспезъ. На усадьбу он зашел под тем предлогом, что хочет, мол, узнать, выплатят ли их семье обещанное старым барином возмещение за прошлогодний несчастный случай в лесу. На самом деле ему просто хотелось повидаться с Мариоарой. Однако из-за приезда гостей, а главное Надины, в усадьбе царила несусветная суматоха, прислуга металась как угорелая, и ему удалось обменяться с нареченной лишь несколькими словами. Но Петре был доволен и этим. Кроме того, он попался на глаза старому барину, который похвалил его за примерное поведение в армии.
По дороге, толкуя о всякой всячине, Петре отвел душу, пожаловавшись Херделе, что тоже хотел бы зажить своим домом, бедная Мариоара совсем извелась — целых два года ждет его, но он до сих пор не знает, сумеет ли справить свадьбу этой зимой; ведь для свадьбы нужна куча денег, а денег нет ни у него, ни у девушки. Титу невольно вспомнил, что в его родном селе Ион Гланеташу так же жаловался ему на бедность. Чтобы не молчать, он попытался утешить парня ничего не значащими словами.
— А может, господа смилостивятся и дадут нам землю? Ходят такие слухи,— вздохнул Петре, вопросительно глядя на Херделю, словно цепляясь за соломинку.
— Как так господа дадут? — удивился Титу.— Даром, что ли? Поделят с вами свои поместья?
— Так ведь у них земли слишком много, а у нас ее совсем нет,— ответил парень.— Я и в Бухаресте слыхал от господ, что надо разделить поместья между крестьянами, потому как не по справедливости это, когда земли нет как раз у тех, кто на ней работает.
Титу покачал головой:
— Хорошо, если бы вышло по-твоему, только, по правде говоря, мне не верится. Никто своим состоянием добровольно с другим не делится. Ты бы вот поделился, скажи по совести?
— Так-то оно так, ничего не скажешь...— подавленно пробормотал Петре.— Только без земли нам конец, нет у нас больше мочи терпеть.
Некоторое время они шагали молча, но вскоре Петре, которого, видимо, мучила все та же мысль, воскликнул:
— Но коли они не заходят по-хорошему, кто их заставит?.. У нас никакой силы нет...
Титу, увидев, как удручен его спутник, пожалел, что разрушил его надежды, но как утешить парня, не знал. К счастью, они дошли до Леспези, и он заговорил о другом:
— Это совсем близко... Не успеешь выйти, как уже на месте! Вдруг из какой-то калитки навстречу им торопливо, но в то же
время с важным видом, вышел человек с непокрытой головой, длинными спутанными космами, каштановой реденькой бородкой и большими черными, горящими глазами. Он был бос, в просторной серой сермяге, доходившей до колен. Через плечо, на палке, у него висела полосатая сума. Он тут же обратился к Титу, будто давно его поджидал, и заговорил, чеканя слова:
— Не проходи безучастно, барин, ибо приближается день Страшного суда, и тогда ты пожалеешь, что не прислушался к гласу небесному. Трубы справедливости грянули, а люди, заложив уши свои грязью и мерзостью греховной, их не слышат. Прискачут на белых конях всадники с мечами огненными, а люди дивиться будут и не уразумеют, что всемогущий господь бог прислал их, дабы покарать мир, погрязший в грехах и скверне!
Титу застыл на месте, ошеломленный этим потоком слов и в особенности внешностью незнакомца.
— Ладно, ладно, дядюшка Антон,— вмешался Петре,— хватит, у них нет времени слушать твои выдумки.
— Это не выдумки, Петре,— возразил человек.— Только неразумные не сподобятся понять слово божье, ибо я не от себя говорю, не по своему разумению, а выполняю повеление сил небесных, которым ведомо все, что есть и чего нет.
— Ладно/ладно, дай тебе бог здоровья! — отмахнулся от него Петре и зашагал дальше.
Чуть отойдя, он пояснил Херделе, что убогий Антон был когда-то монахом, потом свихнулся, бежал из монастыря и вот уже много лет как несет всякую чушь п околесицу, а крестьяне его подкармливают.
Старое здание усадьбы в Леспези выглядело скромно, но гостеприимно. В обширном дворе, окруженном хозяйственными постройками, одиноко стоял кабриолет, в который была запряжена черная лошадь. В кабриолете сидел сын арендатора Платамону, с которым Титу познакомился, когда ходил по селу с учителем Драгошем. Юноша сообщил, что он здесь вместе с отцом, приехавшим по делам к Гогу Ионеску, владельцу поместья. Только он не захотел идти в дом, потому что деловые разговоры нагоняют на него скуку. Тем временем Петре попросил служанку доложить хозяевам, что к ним пожаловал гость из Амары. Девушка сразу же вернулась и пригласила Титу в комнаты. Еуджения приняла его ласково: — Это вы?.. Очень, очень рада!
Ее радость была неподдельной. Еуджении было двадцать пять лет, она вышла замуж четыре года назад. Гогу Ионеску любил жену так же горячо, как в первые дни, и беспрекословно выполнял все ее желания, но он был почти в два раза старше Еуджении. Она не позволяла себе даже думать о других мужчинах, считая, что обязана быть мужу не только верной, но и бесконечно благодарной за его безграничную преданность. И все-таки порой ею овладевала странная тоска, которую не могли рассеять никакие светские удовольствия. Надина всегда над ней подшучивала и никак не могла взять в толк, как это такая красавица может быть счастлива с Гогу, который в последнее время даже стал красить волосы, лишь бы выглядеть моложе. Сама же Еуджения, хоть и усвоила повадки и манеры общества, в котором сейчас вращалась, в душе осталась дочерью сельского священника Пипти из Лекин-ци. Поэтому приход Титу будто возвратил ее на несколько минут в родной дом. Они поболтали о сестре Титу — Лауре и ее муже, брате Еуджении,— Джеордже, вспомнили Сынджеорз и множество людей и событий, связанных с родной Трансильванией. Затем, вернувшись к действительности, Еуджения грустно улыбнулась:
— Не понимаю, почему Гогу так долго задерживается со своим арендатором... Скажу ему, что вы пришли!
Она приоткрыла дверь. Из соседней комнаты сразу же раздался голос Гогу:
— Иду, иду, душепька...— Оп вошел, еще в дверях заметил Титу и укоризненно продолжал: — Почему же ты мне ничего не сказала, птенчик мой? Я давно закончил расчеты с арендатором, и мы там болтали о политике!..
Гогу выглядел моложе, чем накапуне, и был в прекрасном настроении. Он горячо пожал руку гостю, тут же попросил Плата-мону еще посидеть, пожурил его за какой-то обсчет и сказал, что, хотя тот заслуживает пожизненного заключения, он все-таки предлагает ему выпить чашечку черного кофе. Арендатор от души рассмеялся, но от кофе отказался, сославшись на то, что занят — у пего еще дела в деревне. Кроме того, он обязан явиться к молодой барыне Надине, своей помещице. Титу он предложил подвезти его обратно в Амару.
— В таком случае задержитесь еще в деревне,— весело перебил его Гогу.— И не смейте соблазнять моих гостей своей таратайкой. Впрочем, уверяю вас, что Надина ничуть не жаждет любоваться вашей физиономией, она прекрасно знает, как вы ее обсчитываете.
Гогу проводил Платамону и сразу же возвратился, удовлетворенно потирая руки.
— Ну, теперь послушаем, что расскажет наш поэт!
Он подробно расспросил Титу о том, когда тот переехал в Румынию, чем он здесь занимается, как устроился. Выслушав рассказ гостя, Гогу возмутился, попросил извинить его и воскликнул:
— Что ж это такое — трансильванский поэт не находит себе в Румынии пристанища? Безобразие!.. Бедный юноша!..
Горячее сочувствие хозяев растрогало Титу, тем более что под конец Гогу патетически заявил:
— Прежде всего я прошу вас не расстраиваться. А во-вторых, заверяю вас, что лично приму все необходимые меры, чтобы поэт, принадлежащий к нашей семье, чувствовал себя в Румынии как у себя дома!.. Не так ли, душенька?..— повернулся он к жене.
— Конечно! — прощебетала Еуджения.— Мы непременно должны что-нибудь для него сделать.
Когда Платамону вернулся за Титу, Гогу нашел новый предлог, чтобы поддеть арендатора:
— За то, что вы похищаете нашего гостя, я потребую с вас более высокую арендную плату. А госпоже Надине передайте, что завтра мы приедем к ним обедать и я ее надоумлю тоже потребовать с вас больше денег. Вот так-то, Эфиальт!
7
Платамону погонял лошадь, болтая с Титу Херделей и с сыном, но мысли его были далеко. Он не хотел показать даже своему ненаглядному Аристиде, которого любил больше жизни, сколько волнений причиняет ему теперешняя поездка в Амару. От результатов поездки зависело все будущее семьи Платамону. Арендатор любил землю и не только из-за тех доходов, которые она приносит, когда ее трудолюбиво и разумно обрабатывают, а главным образом потому, что она дает своему владельцу ощущение устойчивости. Платамону казалось, что быть помещиком — это верх счастья, и он мечтал об этом с тех пор, как стал арендатором. Теперь наконец его мечта была близка к осуществлению. Поместья прекраснее, чем Бабароага, он и представить себе не мог. Лишь бы сойтись в цене. Надина, как он знал, всегда нуждалась в деньгах. Платамону частенько приходилось выплачивать ей аренду вперед. Владеть поместьем не доставляет ей никакой радости, наоборот — она считает это тяжелой обузой. Сама спрашивала его весной, не смог ли бы он подыскать ей серьезного покупателя, и добавила, что они обстоятельно обсудят это осенью; тогда он скромно ответил, что желающие, вероятно, найдутся, если она не запросит слишком высокую цену, так как в последнее время денег ни у кого нет, а земля не приносит таких доходов, как прежде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69