.. Сейчас он показал Титу и кокетливую угловую спальню, в которой царила фотография Надины.
Титу прошелся несколько раз по комнате, подумал, что Григоре, возможно, вернется, чтобы еще поболтать, но вспомнил, что тот пожелал ему доброй ночи, и, стало быть, он может свободно располагать собою до завтрашнего утра. В печке убаюкивающе гудел огонь. Было еще не поздно, но Титу решил, что лучше всего сразу же лечь и как следует отдохнуть.
На другой день он встал раньше, чем обычно в Бухаресте, но, разумеется, значительно позднее хозяев. До обеда он бесцельно слонялся по усадьбе. Григоре был занят — проверял какие-то расчеты с бухгалтером поместья Исбэшеску, и Титу чувствовал себя неприкаянным, не зная, куда себя деть. Приказчик Леонте Бумбу, высокий, худощавый и расторопный, с энергичными повадками сержанта сверхсрочной службы, походил с ним по двору, показал конюшню и большой запертый сарай, переоборудованный под гараж для автомобиля Надины,— машина стоит там, когда барыня сюда приезжает. Но по всему было видно, что у Бумбу есть другие дела, поважнее, как, впрочем, и у всех остальных обитателей усадьбы. Титу подумал было, что разумнее побродить по деревне, чем околачиваться во дворе и всем мешать, но тут же испугался, не покажется ли это бестактным его хозяевам.
За обедом Григоре, извинившись, сам предложил ему свободно располагать собой: сегодня он по уши занят хозяйственными хлопотами, а с завтрашнего дня будет полностью в распоряжений гостя.
Выйдя после обеда из дому, Титу встретил в аллее стройную босоногую девушку, чьи черные глаза, озорная улыбка и кокетливо повязанный голубой платочек сразу рассеяли его скуку.
— Постой, милая,— остановил он ее.— Ты здешняя, в барском доме работаешь?-
— Всего несколько дней,— ответила девушка.— Меня сюда тетушка Профира привела, та, что стряпает для старого барина. Она уж давно меня зовет — приходи, мол, подсоби, а то очень ей трудно и с другими девчатами она не ладит.
— Как тебя зовут?
— Мариоара,— ответила девушка и после короткого колебания добавила: — дочь Ирины, вдовы Влада Чунгу. Отец мой помер четыре года назад, а мамка — сестра тетушки Профиры.
— Вот и прекрасно, Мариоара,— покровительственно перебил ее Титу.— Ну, раз ты такая милая девушка, скажи мне, есть ли у вас в деревне учитель?
— Как же, барин! Неужто нет? А уж ласковый какой да молодой! Он из нашего села родом, женатый, и родители его здесь, они все вместе живут...
— А далеко он живет?
— Не так уж далеко. Как выйдете на улицу, свернете налево, а там пройдете чуток и увидите дом с цветами в окошке. Там он и живет.
— Спасибо, красавица, дай бог нам скоро поплясать на твоей свадьбе! — поблагодарил Титу и галантно ущипнул девушку за щечку.
— Дай бог! — откликнулась Мариоара, слегка покраснев. Мимолетный разговор улучшил настроение Титу. Он свернул
влево по деревенской улице. Ночью прошел изрядный дождь, но солнце уже подсушило землю. Титу решил в первую очередь нанести визит учителю; так подобает — ведь он сам сын сельского учителя. На стене третьего от усадьбы дома, крытого красным железом, между окнами красовалась вывеска из жести. Жандармский участок. Затем он оказался на улочке, ведущей к селу Вандеей; отсюда Григоре показывал ему стоявшую в отдалении усадьбу Козмы Буруяпэ.
На самом углу он увидел корчму с широким навесом и плотно утрамбованной площадкой для танцев. Толстый, здоровенный корчмарь в крестьянской одежде и сдвинутой на затылок шляпе, стоя па пороге настежь распахнутой двери, торговался с двумя крестьянами. Увидев Титу, корчмарь вежливо поклонился... Дальше, тоже по правой стороне, через несколько домов, начинался большой двор примэрии, левее расположилась школа, а за примэ-рией — церковь. Подойдя к церкви, Титу остановился: не прозевал ли он дом учителя? Какой-то мальчонка указал ему пальцем: надо было пройти еще чуть дальше.
Учительский дом ничем не отличался от остальных. Разве только двор был почище, а в окошках улыбалась кроваво-красная герань. Титу открыл калитку, но хромой, взъерошенный пес кинулся на него с таким яростным лаем, словно готов был разорвать на куски. С галереи, увитой диким виноградом, на помощь гостю поспешила проворная молодуха, отогнавшая пса.
— Простите, здесь живет господин учитель? — неуверенно спросил Титу.
— Здесь, здесь, заходите, пожалуйста!.. Да вы не беспокойтесь, он не кусается, не обращайте внимания на этого дурака. Брешет да шумит, чтобы показать, что не даром хлеб ест! — добавила женщина, заметив, что гость боязливо косится на пса, который никак не мог утихомириться и все еще недоверчиво и хрипло даял.
На галерее появился мужчина лет тридцати, с маленькими подкрученными усиками, худощавым лицом и черными, странно горящими глазами. На нем была крестьянская вышитая рубаха навыпуск п черная жилетка.
— Я учитель!
Титу Херделя церемонно представился и коротко объяснит, как попал в Амару. Они вошли в дом. Учитель познакомил гостя со своей женой — тон самой молодухой, которая уняла пса. Неук-дюжая застенчивость делала ее еще милее. Крестьянская одежда хозяев вызвала недоумение Титу. У себя в Транспльванип он привык, и считал это правильным, что учитель, представляющий в селе интеллигенцию, должен быть одет по-городскому, чтобы и своим внешним впдом поддерживать престиж школы в глазах простого люда.
— У вас и власти, верно, заботятся об авторитете преподавателей, а у нас...— безнадежно махнул рукой учитель.
Флорика, его жена, принесла варенье.
— Зачем вы беспокоитесь, сударыня, не стоит! — запротестовал Херделя, однако с удовольствием попробовал угощенье.
Хозяйка, покраснев, извинилась, улыбнулась и вышла.
После некоторого колебания учитель счел своим долгом предупредить гостя, что господа из барской усадьбы не проявят восторга, когда узнают об этом его визите. Особенно будет недоволен сам барпя, который категорически запретил учителю даже заходить в усадьбу после того, как он однажды посмел вступиться за крестьян и попросил барина хоть немного облегчить условия найма на работу.
Херделя испугался не па шутку и, пока учитель говорил, думал только об одном: не допустил ли он большой ошибки, когда зашел к человеку, которого Юга невзлюбил, пусть даже и несправедливо. Он успокоился, лишь услышав, что речь идет о старике, который и к нему самому отнесся довольно нелюбезно.
Заговорив еще более открыто, учитель объяснил Титу, что крестьяне хотят земли, так как не могут существовать на те крохи, что швыряют им господа из своих излишков. Даже подрядившись на самых благоприятных условиях, крестьяне обязаны отдавать помещику половину плодов своего труда. Работая не больше, чем сейчас, но на собственной земле, они жили бы вдвое лучше. По существу, три четверти тяжелого труда бедняков идет на то, чтобы помещики могли вести роскошную жизнь. Рабам в былые времена и то жилось легче, ибо в награду за рабский труд их кормили, одевали, содержали, а сегодня крестьяне, работая до изнеможения, маются хуже рабов, не могут обеспечить себе даже нищенское пропитание и, чтобы не умереть с голоду, вынуждены побираться, влззать в долговую кабалу...
Учитель, Ион Драгош, говорил, опираясь на свой собственный жизненный опыт, потому что и сам был из крестьян. Учителем он стал благодаря случаю. В детстве ходил в школу прилежно и с большой охотой, и тогдашний учитель упросил Мирона Югу помочь мальчику поступить в учительскую семинарию и выхлопотать ему казенную стипендию. Юга действительно поговорил с кем надо, и мальчик его не подвел — он оказался блестящим учеником и получил диплом с отличием. Как раз в тот год скончался старый учитель, и Мирон Юга пристроил на освободившееся место Дра-гоша, считая, что тот окажется хорошим наставником для крестьян. Так выразился тогда старый барин, так полагал и начинающий учитель. Впоследствии барин пожалел, что устроил Драгоша в свое село, а учитель пришел к убеждению, что его назначили сюда, рассчитывая, что он будет благодарным и послушным слугою. А совсем недавно Мироп Юга потребовал у школьного инспектора подыскать другого учителя, с которым он сможет найти общий язык и который пе будет подстрекать крестьян, как это делает Ион Драгош. Правда, инспектор хорошо знает и ценит Драгоша и не хочет приносить его в жертву. Поэтому он колеблется и пытается выиграть время, надеясь, что старый барин сменит гнев на милость. Но Мирон Юга не такой человек, он не передумает и, как только поймет, что инспектор просто тянет, обратится непосредственно к своему другу министру или поручит своему близкому родственнику, депутату Гогу Ионеску, вышвырнуть обоих — и учителя и инспектора.
Жена, бедняжка, да и остальные домашние даже не подозревают, какая над ними нависла угроза. Он переживает все про себя и ждет, что будет дальше. Живет Драгош в отцовском доме, вместе со стариками родителями и братом, лишь в прошлом году вернувшимся из армии. Половину родительской земли они отдали в приданое старшей сестре, она вышла замуж за крестьянина. Сам Драгош женился на полюбившейся ему девушке, бесприданнице. Не будь его предельно скромного жалованья, они бы все просто нищенствовали. А завтра-послезавтра может и ребенок на свет появиться, хотя они женаты уже два года и пока бог не смилости-вился, несмотря на их желание.
— Но разве не существует закона, который бы...— возмущенно перебил его Титу.
— Законы существуют, только чтобы притеснять нас, малых и сирых,— печально возразил Драгош.— Для нашего закабаления...
Голос и весь облик учителя красноречиво свидетельствовали об его полной искренности. Слушая его, Титу недоумевал, как можно мириться с таким диким положением. Даже если предположить, что Драгош преувеличивает, как все, кому приходится тяжко, все равно его переживания ужасны. Титу решил непременно поговорить с Григоре Югой, чтобы тот предотвратил столь вопиющую несправедливость.
— Наберитесь терпения, господин учитель! — подбодрил он его.— Справедливость должна восторжествовать.
— Возможно, но до тех пор мы погибнем,— с горечью возразил Драгош.— Мы уже сотни лет ждем эту справедливость, а она все не приходит. Быть может, ее и вовсе нет на свете. Просто сказка для бедных людей.
Староста Ион Правилэ вбежал в помещение жандармского участка. В средней комнате находилась канцелярия участка, в той, что выходила на улицу, жил начальник с женой, а задняя ком-вата, та, что побольше, предназначалась для жандармов.
— Ну, господин шеф, посмотрим, как мы на этот раз вывернемся! — воскликнул староста с озабоченным видом.
Унтер-офицер Сильвестру Боянджиу, чуть вздремнувши после обеда, совсем недавно встал и прошел в канцелярию. Опухший и хмурый после сна, он сладко зевал, как раз когда ворвался староста, и чуть было не обругал его за то, что тот «так налетает на честных людей». Кроме того, Правилэ назвал его «господин шеф», что, как считал Бояпджиу, принижает его авторитет многоопытного заслуженного уптера. Но, увидев испуганное лицо старосты, Боянджиу, в свою очередь, всполошился, стряхнул с себя сонное оцепенение и поспешно спросил:
— Что там стряслось, мил человек?
— Беда, просто несчастье,— простонал Правилэ, у которого дугаа совсем ушла в пятки, когда он увидел испуг жандармского начальника.
Староста — человек среднего роста, с маленькими хитрыми глазками и морщинистой, словно выдубленной кожей лица — примчался сюда прямиком из усадьбы. В ушах его до сих пор звучал повелительный голос старого барина: «Ты, староста, доставь мне воров, откуда хочешь, а не то сам за все ответишь!» Правилэ никогда еще не видел Мирона Югу в таком гневе и был даже рад, когда тот выгнал его вон.
— А барин-то прав,-— заявил жандарм, уразумев наконец, о чем идет речь.— Ничего не поделаешь, коли прав, так уж прав! Сколько раз я тебе говорил, что тут все сплошь разбойники? Теперь ты и сам убедился...
Говоря это, Боянджиу, статный, усатый здоровяк, пытался, по существу, унять собственный страх. Ведь во всей этой истории старосте горя мало! Умоет руки — его дело сторона! Для таких дет в деревне и существуют жандармы!.. Всего несколько месяцев назад, когда сюда приезжал с инспекцией начальник жандармской роты, Мирон Юга пригласил его к себе в усадьбу на обед и там нажаловался, что жандармы слабоваты, начальник их — размазня и потому, мол, в последнее время мужики совсем распустились. Попятно, что после этого разговора капитан учинил унтеру свирепый разнос, обругал его последними словами и предупредил, что зашлет куда-нибудь в глушь Добруджи, если тот еще посмеет навлечь на себя недовольство самого господина Юги, который и т. д. и т. п.
И вот не успел Боянджиу немного прийти в себя и успокоиться, как нежданно-негаданно свалилась на голову новая напасть.
— Ну, коли на то пошло, то я такое проведу следствие,— прошипел он,— что эти бандитские села и на том свете меня помнить будут!
Совещались они долго. Ясно было одно — воров надо искать в селах Амара, Вайдеей и Леспезь. В первую очередь подозрение падает, конечно, на сторожей арендатора Козмы Буруянэ, и унтер послал жандарма с приказом немедля доставить их в участок. Затем староста и унтер перебрали поименно всех подозрительных из этих трех сел, останавливаясь на одних, вычеркивая других, вновь возвращаясь к некоторым именам. В конце концов Сильвестру Боянджиу составил список человек в тридцать, но решил еще раз внимательно его продумать после того, как допросит сторожей...
Жандарм ввел в канцелярию трех крестьян. Унтер отвесил авансом каждому из них по четыре увесистые затрещины и лишь потом грозно спросил:
— Сейчас же признавайтесь, кто украл кукурузу арендатора?
— Скажите, ребята, скорее скажите, чтобы вам не переломали понапрасну кости,— жалостливым голосом, по-отечески вмешался староста,— Воров надо разыскать хоть на дне морском, а не то всем худо будет. Вы должны их знать, если только сами не приложили к этому делу руку...
Якоб Митруцою, самый старый из сторожей, сутулый, с желтым землистым лицом, на котором отпечатались следы пальцев Боянджиу, стал клясться, что в ту злосчастную ночь он не дежурил, а спал дома с детьми, это могут засвидетельствовать соседи и все село.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69